Леди полночь - Кассандра Клэр

- Нравится? Он всегда просит меня не рисковать собой...

- Он обязан это тебе говорить, - сказала Кристина. - Вы с ним две части единого целого. Вы должны быть разными словно свет и тьма - он привносит в твою жизнь немного осмотрительности, чтобы сдерживать твою бесшабашность, а ты добавляешь поступкам безрассудности, дабы умерить его чрезмерную осторожность. Друг без друга вы будете не так эффективны в своей работе. Это то, кем являются парабатаи.- Она слегка подёргала за мокрые концы волос Эммы. - Я не думаю, что Кэмерон является причиной твоего беспокойства. Это всего лишь причина, чтобы упрекать себя. Я полагаю, что это всё из-за того, что Джулиан был ранен.

- Возможно, - сказала Эмма сдавленно.

- Ты уверена, что с тобой всё в порядке? - тёмно-карие глаза Кристины были наполнены беспокойством.

- Всё нормально. - Эмма удобно уселась рядом с подушками. Она коллекционировала оригинальные китчевые подушки ручной работы родом из Калифорнии: некоторые выглядели как открытки, другие по форме напоминали сам штат, или же на подушках было написано «Я ЛЮБЛЮ КАЛИ».

- Ты не выглядишь как человек, у которого всё хорошо, - произнесла Кристина. - У тебя такое выражение лица... которое, как моя мама привыкла говорить, возникает тогда, когда люди внезапно что-то открывают для себя. Ты похожа на того, кто осознал какую-то вещь.

Эмма хотела закрыть глаза, скрыть свои мысли от Кристины. Мысли, которые были вероломны, опасны и неправильны.

- Это просто шок, - пробормотала она. - Я была очень близка к тому, чтобы потерять Джулиана, и... это выбило меня из колеи. Завтра я приду в себя. - Она выдавила улыбку.

- Как скажешь, подруга. - Кристина вздохнула. - Как скажешь.

После того, как Джулиан привёл себя в порядок, смыл с себя кровь и отправил разорванную в клочья и прожжённую ядом кожаную куртку Малкольму, он спустился вниз в холл, направляясь в сторону комнаты Эммы.

И остановился на полпути. Ему хотелось лечь на кровать возле неё, чтобы обсудить всё, что произошло с ними ночью, вместе с нею закрыть глаза, и, слушая её дыхание, похожее на шум океана, шаг за шагом погружаться в сон.

Но было одно «НО». Когда он думал о той ночи на заднем сиденье машины, об Эмме, нависавшей над ним, о панике на её лице и крови на её руках, он не чувствовал того, что ему бы следовало ощущать: страха, воспоминаний о боли или же облегчения оттого, что он был исцелён.

Вместо этого он чувствовал напряжение во всём своём теле, которое распространяло боль к основанию его костей. Когда он закрывал глаза, то видел Эмму в свете ведьминого огня, пряди волос, выбившиеся из её причёски; свет уличных фонарей просвечивал их насквозь, отчего её волосы отливали бледным серебристо-белым цветом, напоминающим лёд.

Волосы Эммы. Возможно, она распускала их слишком редко, возможно Эмма с её распущенными волосами была одной из тех вещей, что он когда-либо хотел нарисовать, но длинные, закручивающиеся в кольца пряди её волос всегда были словно узы, соединяющиеся с его нервами.

Его голова болела, а его тело безосновательно ныло, желая вновь оказаться в той машине вместе с ней. В этом не было абсолютно никакого смысла, поэтому он заставил себя уйти прочь от двери в её комнату, спуститься вниз в коридор и пойти в сторону библиотеки. Там было темно, холодно и пахло старинной бумагой. Однако Джулиану не нужен был свет; он прекрасно знал, к какой секции библиотеки направляется.

К полкам, где располагались книги о законах.

Джулиан вытаскивал книгу с красным переплётом с самой высокой полки, когда услышал пронзительный плач, пронесшийся по проходу между комнатами. Он схватил том книги и в одночасье покинул библиотеку, устремляясь вниз по коридору. Он завернул за угол и увидел, что дверь в комнату Друзиллы открыта настежь. Она высовывалась из-за двери, в руке у неё был ведьмин огонь, освещавший её круглое лицо. На её пижаме был изображён узор из устрашающих масок.

- Тавви плачет, - сказала она. - Какое-то время он молчал, но потом снова стал плакать.

- Спасибо, что сообщила мне. Он поцеловал её в лоб.

- Возвращайся в постель, я разберусь с этим.

Друзилла ушла, а Джулиан зашёл в комнату Тавви, закрывая за собой дверь.

Тавви свернулся калачиком на своей кровати, укрывшись одеялом. Он спал, его тело изогнулось вокруг одной из его подушек, он тяжело дышал. Слёзы бежали по его лицу.

Джулиан присел на кровать и положил свою руку на плечо Тавви. - Октавиан, - позвал он. - Проснись; тебе снится ночной кошмар, проснись.

Тавви резко сел прямо, его каштановые волосы находились в диком беспорядке. Когда мальчик увидел Джулиана, он всхлипнул и обнял своего старшего брата, обвивая его руками за шею.

Джулс обнял Тавви в ответ и стал поглаживать его по спине, мягко задевая его острые позвонки. Он слишком мал, слишком худ, отметило его сознание. Ему пришлось пережить собственную битву, чтобы заставить Тавви есть и спать после событий Тёмной войны.

Он вспомнил, как бежал по улицам Аликанте с Тавви на руках, спотыкаясь на раздробленной мостовой и пытаясь прижимать личико его младшего брата к своему плечу, чтобы он не видел море крови и бесчисленное количество смертей вокруг них. Он думал, что, если они смогут всё это преодолеть так, чтобы Тавви не увидел происходящего, то всё будет в порядке. Он не запомнит. Он не узнает.

Но Тавви каждую неделю просыпался от ночных кошмаров - дрожащий, потный и плачущий. И каждый раз, как это случалось, безрадостное осознание того, что он не спас младшего братишку от этих воспоминаний, вонзалось в Джулиана словно шипы.

Как только Джулиан сел рядом с Тавви и обнял его, учащённое дыхание братишки медленно стало приходить в норму. Джулиан хотел лечь, свернуться калачиком рядом со своим младшим братом и уснуть. Он так сильно нуждался в отдыхе, что чувствовал, как усталость накатывает на него волнами.

Но он не мог уснуть. Он был возбуждён и встревожен. Стрела, попавшая в него, вызвала агонию; но процесс её вытаскивания был гораздо хуже. Он чувствовал тогда, как его кожа разрывается на части, а также момент чистой, какой-то животной паники и уверенности в том, что он умрёт. Что же тогда будет с ними: с Ливви, Таем, Друзиллой, Тавви и Марком?

Затем он услышал голос Эммы, нашептывавшей ему на ухо, её руки на нём, и он понял, что будет жить. Он посмотрел на себя сейчас, след от раны на его рёбрах почти исчез - там было что-то, едва заметная полоска белого поверх его загорелой кожи, но в этом не было ничего страшного. Жизнь Сумеречных охотников была связана со шрамами. Иногда он думал, что они живут только ради их получения.

Неосознанно в его голове возник образ, который он пытался выкинуть из своих мыслей, как только вернулся в Институт: Эмма, сидящая на его коленях, её руки находятся на его плечах. Её бледно-золотистые волосы струятся вокруг её лица.

Он вспомнил, что думая тогда о своей возможной смерти, он надеялся, что по крайней мере умрёт рядом с ней, находящейся так близко, как это только возможно. И настолько близко, насколько разрешено Законом.

Как только Тавви уснул, Джулиан достал Кодекс Сумеречных охотников, взятый им из библиотеки. Эту книгу он просматривал миллион раз, поэтому теперь она всегда открывалась на одной и той же потрёпанной странице, гласившей «Парабатаи».

Постановлено, что те, кто прошёл церемонию парабатаев и навеки связаны друг с другом клятвами перед Саулом и Давидом, перед книгой Руфи и Неоминь, не имеют права вступать друг с другом в брак, заводить детей и не должны испытывать друг к другу какое-либо подобие романтических чувств. Парабатаи могут испытывать друг к другу только братские чувства или же сексуальное влечение.

Наказание за нарушение закона будет на усмотрение Конклава: разрыв связи между парабатаями и отречение их от семей, а если преступные действия будут иметь продолжение, то Конклав вправе лишить преступников рун и исключить из рода нефилимов. Никогда они больше не будут Сумеречными охотниками.

Так постановил Разиэль.

Sed lex, dura lex. Закон суров, но это Закон.

Когда Эмма вошла в кухню, Джулиан стоял над раковиной и отмывал посуду от остатков завтрака. Марк, на котором были надеты тёмные джинсы и чёрная рубашка, прислонился к так называемому кухонному острову[17]. Стоя в дневном свете с его новой короткой стрижкой, он поразительно отличался от того нечёсаного, одетого в лохмотья парня, что откинул назад капюшон своей одежды тогда в Святилище Института.

Этим утром она специально долго бегала по пляжу, преднамеренно пропустив семейный завтрак, в попытке очистить свой разум от ненужных мыслей. Между тем она подошла к холодильнику и вытащила оттуда бутылку фруктового коктейля (смузи). Когда она повернулась, Марк широко улыбался.