Агент Тартара - Борис Иванов

— Что за пропитка? — поинтересовался Горский, но Манцев только отмахнулся от дурацкого вопроса.

Химический состав пропитки не имел уже никакого значения. Главное — это то, что его быстрое испарение могло заморозить людей в герметичной секции.

— Их там достаточно много, — высказал свое мнение Таннер. — И они не замерзнут до того, как у них закончится кислород... А он — при такой скученности — закончится через полтора часа. Я предлагаю немедленно возобновить штурм.

— «Саратога»... — быстро спросил Лошмидт. — Что известно об обстановке на «Саратоге»?

— Получено одно открытое сообщение, — доложил руководитель штурма, — и одна шифровка. Для господина полковника. От господина Яснова.

Он вытащил из планшетки дискету и с сомнением покосился на Манцева. Тот разрешающе кивнул ему, и дискета перекочевала в руки Йонга, а из них — в приемную щель его мини-компа.

— В открытом сообщении, — продолжил свой доклад Таннер, — Яснов пишет, что почти все блокированные по ту сторону туннеля успели перебраться обратно на «Саратогу». В отделившемся тамбуре осталась только сопровождающая гостей с Чура Анна Лотта Крамер...

— Как там в этом тамбуре с кислородом? — осведомился Манцев.

— Много лучше, чем в секциях туннеля, — бодро ответил Таннер. — Один человек может продержаться не менее двадцати четырех часов. Там отдельный регенератор.

— Займетесь девицей Крамер сразу после штурма, — определил кэп. — А штурм начинайте сразу, как только будете готовы. Какие еще сообщения?

— Второй руководитель террористов был травмирован гермодверью в момент аварийного рассоединения туннеля. Господин Яснов считает, что полученные им травмы несовместимы с жизнью...

— Пусть вкатит этой сволочи фиксатор! — посоветовал Горский. — Мы знаем, как поговорить с ним, прежде чем он загнется.

— Э-э... По сообщению Яснова, труп бандита... большая его часть... остался вне корабля. Они там располагают лишь фрагментом, пригодным для дактилоскопии.

— М-да... Изящная формулировка, — признал чрезвычайный комиссар. — Навигационная служба докладывает, что от «Саратоги» отделился ее второй бот... И пошел на посадку. Кто в нем?

Он осекся, встретив остановившийся взгляд Йонга, который только что закончил читать шифровку.

— Пусть немедленно доложат, что там с «Саратогой»... — растерянно вымолвил полковник. — Господин капитан, пусть вам немедленно доложат...

Ждать, пока капитан свяжется со службой навигации, не пришлось. В динамике раздался бесстрастный голос дежурного офицера.

— Докладываю. Лайнер «Саратога» начал торможение маршевым двигателем. Безо всякого предупреждения. Он явно осуществляет посадочный маневр.

Теперь уже остолбенел Манцев.

— Какого же черта? — Он впился в Йонга таким взглядом, что у полковника волосы просто должны были встать дыбом и задымиться. — Какого черта ваш человек угнал лайнер?! Да еще в такой момент?! Это... это — неповиновение! Неповиновение в самой наглой форме!

— Агент Яснов, — тихо произнес Йонг, — выполняет свои контрактные обязательства...

«Саратога» болидом неслась вниз — к залитым утренним светом здешнего Солнца полярным снегам Чура. Но скорость этого стремительного падения не нарастала, а снижалась. Вот она отстала уже от порожденной ею звуковой волны, и гром тормозных движков и вой раздираемой кораблем атмосферы унеслись туда — вниз. Ударили по равнине и вершинам гор. Перекличкой троллей загуляли в отрогах. А инверсионный след корабля, теперь уже ясно различимый в бездонном, темнеющем к зениту небе Чура, начал изгибаться, забирать вверх, снова уходить в космическую тьму.

А потом на самом его острие засверкала слепящая, беспощадная звезда: включились плазменные двигатели вертикальной посадки.

Теперь это был уже не стремительный болид. Огромная, дышащая жаром, иссиня-черная, только кое-где тронутая пепельными тонами остывающей керамики и злым блеском металла, устоявшего против сумасшедшего жара раскаленной плазмы, трехсотметровая башня медленно тонула в ледяной атмосфере планеты. Вот она ушла из утренних лучей Звезды. Канула в тень планеты. Стала черным призраком над струей светлого огня. Тонула, опираясь на бешено рвущееся вниз пламя. На пламя, жар которого снега равнины почуяли за километры и стали сереть, превращаться в оттепельные льды. В талую воду.

И воду испарило пламя.

По обнажившемуся каменному ложу с треском пробежал, словно от брошенного в воду камня, еле заметный круг разрядов. Перекинулся через границу нерастопленных снегов и прожженным в этих, оставшихся нетронутыми, снегах тонким кольцом означил границу невидимого защитного поля, окутавшего «Саратогу». Рев беснующейся плазмы стал тише. Смолк.

Мягко ударили двигатели посадки. Над долиной разнесся скрежет. Крик каменного ложа, принимающего на себя тысячетонный груз, пришедший с небес, смолк.

И тишина опустилась на равнину.

«Саратога» гигантской, чуть накренившейся башней высилась над окрестностями. На севере, очень далеко, на самой границе видимости, над темным еще горизонтом мерцал еле намеченный хрустальный пунктир — вершины полярных Седых хребтов. А к югу горизонт неуловимо поднимался, казался обманчиво близким.

— Будьте добры объяснить ваши действия, господа... — Голос капитана «Цунами» в динамике был сух и напряжен.

— Кто именно и какие действия должен вам объяснить? — так же сухо и напряженно ответил ему вопросом на вопрос Ким. — Если вас интересует, почему «Саратога» вынуждена была совершить посадку на поверхности планеты, то могу ответить вам так: решение было принято в экстремальных условиях. Принято не мной одним, а всеми, кто находится на борту корабля. У всех разные причины поступать именно так. Я могу отвечать только сам за себя. И от своего имени могу сказать вот что...

На секунду-другую он замялся. Нет, не все стоило знать людям на крейсере. И вообще — посторонним. Информацию следовало аккуратно дозировать.

— Под вопрос было поставлено выполнение задания, о котором вам могут рассказать («А могут и не рассказать», — прозвучало в интонации его голоса) господа, находящиеся у вас на борту... Полковник Йонг и профессор Лошмидт. Это все, о чем я могу говорить в эфире...

Наступило довольно продолжительное молчание. Затем голос Манцева снова зазвучал в динамике:

— Вы совершили посадку на редкость в неудобном месте... Вам следует передислоцировать корабль.

— Мы сделаем это, как только будет возможно.

Снова тишина повисла в эфире. Потом капитан коротко определил:

— Я не могу дать вам более суток, господа.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПОСЕЛЕНИЕ

ГЛАВА 10

ХОЛОД

Кислорода в отделившемся от «Саратоги» внешнем тамбуре было достаточно, чтобы продержаться много часов. Но вот тепла... Тамбур представлял собой контейнер, разделенный на два сообщающихся отсека. Оба они были заключены в общую вторую оболочку, внутри которой, заполняя зазор между ней и стенками отсеков, находился точно такой же уплотнитель, что и между двойными стенками секций соединительного туннеля. Сейчас часть второй оболочки была разрушена взрывом, произошедшим в соседней секции туннеля, и пропитка этого уплотнителя испарялась значительно быстрее, чем это могли предполагать люди с крейсера. Температура в тамбуре падала стремительно. Холод пронизывал Анну до мозга костей.

Было бессмысленно ломать ногти о металл гермодверей. Да и почти невозможно было это — ломать об этот металл ногти. Слишком уж он был гладок. И не было — да и быть не могло — ни малейших зазоров.

Он только отнимал у рук остатки тепла. Помогал холоду сковать тело и мозг. Они были в союзе — металл и холод.

«Кажется, мне конец... — как-то очень отрешенно подумала Анна. — Еще час... Да нет, меньше часа... Если эту чертову консервную банку не вскроют через полчаса, то это будет означать, что мне сильно не повезло... Пожалуй, не стоит сейчас думать о том, как там без меня будут мама и Тимоти... Ни о чем таком не стоит думать... Последнее дело — жалеть себя».

Она усмехнулась в темноту и стала шарить по карманам. Пальцы уже не слушались. Точнее, она перестала чувствовать их... Привычно сунула ладонь в маленький внутренний карман куртки. Снова усмехнулась.

«Надеюсь, хотя бы тебе заячья лапка пригодится, агент», — подумала она.

С трудом нашарив зажигалку, она попыталась разогреть этот кусочек ледяного металла, прижав его к телу. Потом стала нащупывать по карманам курево. С трудом вытянула вдрызг смятую пачку из заднего кармана джинсов и вытянула зубами крошащуюся сигарету.

— А, черт! Последняя! — сообщила она самой себе. — И здесь фатальная невезуха...

И тут ее проняло. Скорчившись в клубок на обжигающе холодном металле, она заплакала — как плакала когда-то в детстве. Она уже не помнила причины того своего детского горя. Просто было ужасно обидно, что ей так не повезло.