Причина успеха - Хелен Филдинг

– Да, – сказал Мухаммед.

– Вы с ума сошли? – ответил О'Рурк. – Как только вы можете спрашивать такое? Или, по вашему мнению, люди заслуживают помощи, только когда умирают?

– Что мы скажем в нашем обращении? – вмешался Вернон. – У беженцев все о'кей, да? Они получили партию продовольствия от ЕС. Еще одну партию – от нас. И скоро прибудет корабль от ООН. Они ни хрена не делают, просто сидят на заднице и ждут, пока их накормят. И вот наше обращение – пожалуйста, делайте пожертвования, чтобы купить каждому беженцу по бумбоксу?

– Это совершенно неоправданно, – сказал Оливер.

– О, только не лезь со своей сентиментальной чушью для среднего класса. Пора назвать вещи своими именами. Ты облажался, сынок.

– Это ты облажался, – сказал Мухаммед. – И скажи спасибо, что я не называю вещи своими именами.

– Ох, ох. Тебя еще не хватало, Мумба-Юмба.

– Тихо! – проревел Мухаммед. – Вы в моем доме, поэтому молчите и слушайте, что я скажу. Вы приехали сюда, ничего вокруг себя не видите, ничего не слышите, ничего не понимаете, поэтому послушайте, что я скажу.

Он вышел на середину земляного пола, опираясь на палку.

– Вы думаете, нам хочется просить у вас милостыню? Думаете, у нас нет гордости? Почему мы опустились до уровня нищих, что тому причиной? Объясните мне, – произнес он, глядя на Вернона.

– Засуха, война и лень – только и ждете подачек, – враждебно пробурчал Вернон.

– Англичане голодали, когда боролись за свою свободу? В Аризоне голодали во время засухи? Вы знаете, что это такое – бежать по лезвию бритвы?

Кейт Форчун смущенно кашлянула.

– Лень? Вы называете нас ленивыми? Вы знаете, что значит пройти пять миль в поисках источника воды, а потом все пять миль нести воду обратно домой в глиняном горшке за спиной? Приниматься за работу с первыми лучами солнца, когда серая дымка еще не рассеялась, и заканчивать с последними алыми лучами заката?

Только не перестарайся, Мухаммед, подумала я. Ради бога, не перестарайся.

– А вспахивать сухую землю кровоточащими, потрескавшимися руками, чтобы добыть пропитание для своих детей? Рыскать по бесплодным горам в поисках дров, чтобы не дать близким замерзнуть до смерти в ледяную ночь, и при этом понимать, что с каждой срезанной веткой, с каждым срубленным деревом погибает земля и пустыня подбирается все ближе? Радоваться, когда первые зеленые ростки пробиваются сквозь пыль, и знать, что, если дождей не будет, мы умрем, а если дожди выпадут, придет саранча, и мы тоже умрем?

– Так, значит, нечего было ввязываться в эту чертову войну, раз у вас и так полно неприятностей, как думаешь, сынок? – прервал его Вернон.

– Все, что у нас было, уходило на налоги. Приехали солдаты на танках и увели на войну наших детей, изнасиловали наших женщин. Забрали у нас земли. Нас преследовали за нашу веру. Вы бы не ввязались в войну? Если бы вы оказались в таком положении, неужели мы бы не помогли вам?

Мухаммед замолк и коснулся лба пальцами.

– Нам нужно совсем немного – семена, пестициды, мотыги, лекарства. Если бы все это у нас было, мы бы выжили. Но Запад не хотел помогать развиваться стране Абути. Запад был против марксизма. Запад не хотел помогать марксизму развиваться. Мы тоже были против марксизма. Но на Западе думали, что мы тоже из Абути.

– Но теперь вы здесь. Вам ничего не грозит.

– Как долго? Если придут беженцы и кончится еда, через несколько недель мы все погибнем. Мы словно лампы на ветру. Одно дуновение ветерка – и мы погасли.

– У вас есть река. Даже две реки. Там растут эти чертовы водоросли. Почему бы вам не поднять задницу и не вырастить себе еду, вместо того чтобы клянчить у других?

– Нам запрещено выращивать культуры.

– Как это?

– Запрещено правительством Намбулы. Если мы захотим заняться сельским хозяйством, то вынуждены будем покинуть лагерь.

– Значит, во всем виноваты они?

– Почему же? Они не могут прокормить свой народ.

– Намбула получает благотворительную помощь с Запада.

– Уже нет. Даже до Саддама, что это была за помощь? Подряд тракторному заводу – для поставок в Германию. Голландский завод по производству цемента. Люди не могут есть цемент.

– Все это очень хорошо, сынок, но мы говорим о программе на телевидении в лучшее эфирное время. Никто не хочет сидеть и слушать лекции по экономике. Это вам не Открытый университет, черт возьми.

– У западных государств есть средства. У третьего мира нет, – сказал Мухаммед. – Это очевидно, и это глупо. Это очевидная, глупая реальность. Неужели вы не понимаете?

– На такое никто не купится, сынок. Зрители должны увидеть голодающих детишек, прежде чем достать чековые книжки. То, что вы предлагаете, невозможно. Мы выставим себя идиотами.

– Дело не только в... – начал было Оливер.

Но Мухаммед смотрел сквозь него, будто находился в комнате один. У него был вид отчаявшегося человека – таким печальным он еще не был.

– Понимаю, – произнес он. – Понимаю. – Его глаза наполнились слезами. – Ну что ж, думаю, ваши зрители переживут, если не увидят, как наши дети умирают с голоду, как они пытаются устоять на рахитичных ногах и падают на землю, как протягивают ручонки к камере и плачут, прося пощады, как извиваются в агонии, как желудочный сок начинает разъедать стенки их желудков. А для нас, когда мы увидим все это, будет уже слишком поздно.

Мухаммед окинул собравшихся убийственным взглядом, повернулся и медленно заковылял к выходу, осталяя за собой пораженную тишину.

– Жаль, что мы это не засняли, – сердито произнес Оливер и потер рукой глаз.

Я вышла следом за Мухаммедом. Он стоял ко мне спиной, глядя на лагерь. Я не могла найти нужные слова. Не знала, как всё объяснить, как извиниться. Я дрожа протянула руку и коснулась его плеча.

Мухаммед повернулся. На его лице играла горькая улыбка.

– Как тебе моя речь? – спросил он.

На следующее утро в девять часов весь лагерь был опутан толстым кабелем – начиная от тропинки, ведущей к спасательному центру, и заканчивая столовой на холме. Передвижной телевизионный центр управления расположился у больницы. Техники бегали взад-вперед, настраивая переключатели. Тарелка работала, но “Звездный десант” все еще торчал в столовой, споря о том, что же делать. До трансляции оставалось семь часов. Пламенное выступление Мухаммеда оказало на Вернона незабываемое воздействие, и теперь он грозился подойти к передаче с полной ответственностью. Это меня и пугало.

Оливер пытался перехватить инициативу.

– Каждый из нас – Кейт, Джулиан, Коринна и я – представит эпизод, снятый в разных частях лагеря: холерное отделение, кризисный центр, больница. Объясним, как там все устроено, почему им нужна помощь.

– А Мухаммед? – вмешалась я. – Нужно предоставить ему слово.

– Нет, подождите-ка минутку, подождите! – Вер-нон вскочил на ноги. – Хватит нести всякий бред. Я дал добро, но нельзя же выставлять себя полными придурками. Публика захочет увидеть знакомые лица, тех, кому она доверяет. Нельзя позволять каждому Абдулу Дуда выступать с речами. Мы так не договаривались. Я здесь главный. Будете делать и говорить то, что я скажу.

– Хорошо, – выдохнул Оливер, подождав минуту. – Давай, тебе и карты в руки.

– Поставим оператора в больницу, пусть снимает больных детишек. На заднем плане пустим трагичную музыку, выжмем слезу.

– Какую музыку? – спросила Коринна.

– “Хелло” Лайонела Ричи, – сказал Вернон. – Это верняк. Красивая песня. Грустная. – Он откашлялся и запел первый куплет.

– О нет, – произнес О'Рурк.

– Да ла-а-адно, – сказала Коринна.

– О поставке из ЕС ни слова, – продолжил Вер-нон, игнорируя всех присутствующих. – Покажем наши грузовики крупным планом и скажем, что до нашего приезда весь лагерь помирал с голоду. Усекли?

– Послушай, старик. – Часы показывали одиннадцать, мы спустились в лагерь, и Генри пытался успокоить О'Рурка. – Чудовищная безвкусица, согласен, но чего не сделаешь во имя добра. Цель оправдывает средства. Чего кипятиться?

– Я этого не позволю. – О'Рурк не был настроен на компромиссы. Когда он так пыжился, то вызывал у меня глубокое уважение, но одновременно смешил до колик.

– Неужели в мире уже ничего не делается бескорыстно? Плакаты “Кэпитал Телевижн”, логотипы “Серкл Лайн Карго”, компании по производству джипов. Это не благотворительность, а съемки рекламного ролика с участием несчастных голодающих из стран третьего мира.

– Тихо! – Вернон орал на толпу детишек и долбил толстой палкой по канистре для бензина. Дети замолкли и таращили на него глаза.

– Так, держите, – приказал Вернон. – Поднимайте.

Он заставил детей схватиться за большой рулон красной ткани.

– Поднимайте! – завопил он, высоко подняв руки. Под мышками у него растеклись два огромных потных пятна.

Дети развернули длинное полотнище. На нем было написано: “Спасибо, „Кэпитал Дейли Телевижн””.