Человек без лица (The Demolished Man) - Альфред Бестер
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Из пустоты проступила и выросла зловещая гигантская фигура. Она родилась из черных теней. Рич смотрел на нее, оцепенев. Она маячила перед ним, безмолвная, страшная… Человек Без Лица. Внезапно он заговорил:
— Нет пространства. Ничего нет.
Рич услышал пронзительный крик. Это кричал он сам. Услышал оглушительный грохот. То билось его сердце. Он бежал нездешней, неземной тропой, проложенной в пустоте, где не было ни жизни, ни пространства, бежал, пока еще не поздно, пока еще не поздно, еще не поздно, пока еще есть время, еще есть время, время…
И на полном бегу наткнулся на фигуру, рожденную из черных теней, на Человека Без Лица. Человек Без Лица сказал:
— Времени не существует. Ничего нет.
Рич отпрянул. Повернулся. Упал. Теряя последние силы, он полз сквозь вечную пустоту и визжал:
— Пауэл! Даффи! Киззард! Тэйт! О господи! Где вы все? Где все? Ради бога!..
И опять перед ним возник Человек Без Лица.
— Бога не существует, — сказал он. — Ничего нет.
Теперь уже невозможно было спастись бегством. Остались лишь антибесконечность — бесконечность со знаком минус, и Рич, и Человек Без Лица. Намертво вмерзнув в это триединство, Рич поднял наконец глаза и посмотрел прямо в лицо своему смертельному врагу, от которого он не смог спастись, тому, кто преследовал его в ночных кошмарах… тому, кто разрушил всю его жизнь…
Это был…
Он сам.
Де Куртнэ.
Они оба.
Их лица сливались в одно. Бен де Куртнэ — Крэй Рич. Де Куртнэ — Рич. Де — Р.
Он не мог говорить. Не мог шевельнуться. Ведь не существовало ни времени, ни пространства, ни материи. Только умирающая мысль.
«Отец?»
«И сын».
«Ты — это я?»
«Мы — это мы».
«Отец и сын?»
«Да».
«Я не могу понять… Что случилось?»
«Ты проиграл игру».
«Игру в „Сардинки“?»
«Нет. Глобальную игру».
«Но я же выиграл. Я выиграл. Ведь мне принадлежала вся Галактика, до последней песчинки…»
«Потому ты и проиграл. Мы проиграли».
«Что мы проиграли?»
«Возможность выжить».
«Я ничего не понимаю. Не могу понять».
«Зато это понимает моя половина. Ты бы тоже понял это, Бен, если бы ты не отторгнул меня от себя».
«Что же тебя отторгло?»
«Все, что есть в тебе извращенного, испорченного, дурного».
«И это говоришь ты? Ты… предатель, пытавшийся меня убить?»
«Я это делал без гнева, Бен. Делал лишь для того, чтобы сокрушить тебя прежде, чем ты сокрушишь нас. Чтобы выжить. Чтобы помочь тебе проиграть Галактику и выиграть игру, Бен».
«Что за игра? Ты назвал ее глобальной?»
«Да. Это головоломка. Вселенная — это лабиринт, путаница, головоломка, которую мы должны решить. Все галактики, звезды, солнце, планеты… весь мир, каким мы его знали. Мы с тобой были единственной реальностью. Все остальное вымысел… куклы, марионетки, бутафория, комедиантство. Нам с тобой предстояло разгадать воображаемую реальность».
«Мне это удалось. Я завладел ею».
«Но не сумел решить головоломки. Решение мы так и не узнаем, но это ни террор, ни воровство, ни ненависть, ни похоть, ни убийство, ни насилие. Ты не решил головоломку, и все уничтожено, развеяно…»
«А что же стало с нами?»
«Уничтожены и мы. Я пробовал предупредить тебя. Остановить. Но мы не выдержали испытания».
«Но почему же? Почему? Кто мы такие? Что мы собой представляем?»
«Кто знает? Разве зерно, которому не удалось упасть на добрую почву, знает, кем и чем оно стало бы? Не все ли нам равно, кто мы и что? Мы проиграли. Испытаниям конец. Конец и нам».
«Нет!»
«Возможно, Бен, если бы мы решили головоломку, все осталось бы реальностью. Но дело сделано. Реальность превратилась в утраченную возможность. И вот мы проснулись, чтобы упасть в ничто».
«Мы еще вернемся. Мы попытаемся снова…»
«Назад возврата нет. Конец».
«Мы что-нибудь придумаем. Ведь можно же что-нибудь придумать!»
«Ничего нельзя придумать. Конец».
Все было кончено.
Теперь… Разрушение.
17
Их обоих нашли на следующее утро почти в центре острова, в парке, откуда открывался вид на старый гарлемский канал. Оба всю ночь блуждали по улицам и воздушным трассам, не видя ничего вокруг и все же медленно и неуклонно приближаясь друг к другу, как две намагниченные иглы.
Пауэл, скрестив ноги, сидел на влажном дерне. Лицо его осунулось и потемнело, дыхание почти угасло, пульс едва прослушивался, но руки, будто железные тиски, все еще сжимали свернувшегося в тугой ком Рича.
Пауэла немедленно отвезли в его особнячок на Гудзон Рэмп, где, установив круглосуточное дежурство, его усердно принялись выхаживать все сотрудники лаборатории при институте Эспер Лиги, донельзя обрадованные этим первым в истории успешным завершением Массового катексиса. С Ричем не было нужды спешить. В должное время и с соблюдением необходимых формальностей его, по-прежнему недвижимого, доставили в Кингстонский госпиталь на предмет Разрушения.
Прошло семь дней.
На восьмой Пауэл встал, принял душ, оделся, выиграл сражение со своими «сиделками» и вышел из дому. Заскочив по дороге к «Сюкре и Си», он вышел оттуда с неким таинственным большим пакетом, после чего направился в полицейское управление, чтобы лично доложить комиссару Крэббу об окончании дела. Однако, прежде чем подняться в кабинет шефа, он заглянул к Джексону Беку.
«Привет, Джекс».
«Здра (и бедст) вия желаю».
«Бедствия?»
«Я заключил пари на пятьдесят кредиток, что вас продержат в постели до среды».
«Проиграли. Как отнесся Моз к нашей версии мотива преступления?»
«Поддержал руками и ногами. Заседание длилось всего час. Рича уже готовят к Разрушению».
«Отлично. Ну я пошел наверх. Постараюсь все это растол-ко-вать комиссару Крэббу».
«Что это у вас под мышкой?»
«Подарок».
«Для меня?»
«Сегодня не для вас. Пока, Джекс. Примите мои наилучшие помышления».
Пауэл поднялся вверх, постучал в дверь отделанного серебром и черным деревом кабинета и, услышав повелительный голос: «Войдите!», отворил дверь. Крэбб был должным образом внимателен, но сух. Дело де Куртнэ не способствовало улучшению его отношений с Пауэлом. А заключительный эпизод явился последней каплей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
