Диагноз - Алан Лайтман

Он вымученно улыбнулся и, прищурившись, взглянул на друга, которого не видел целых два года, а теперь с трудом различал его силуэт. Гигант с поредевшими на макушке жесткими рыжими волосами, хромающий после травмы, полученной во время игры в американский футбол. Питер, как всегда, заполнил собой все помещение, став, без лишних слов, хозяином положения. Все было как обычно, но на этот раз Питер, удрученный состоянием друга и сильным парфюмерным запахом спальни, явно пребывал не в своей тарелке. Он не стал говорить пустых слов, снял пиджак, положил на туалетный столик и уселся на диван.

— Мелисса говорит, что ты вообще не выходишь из спальни.

Билл со вздохом кивнул:

— Я очень рад, что ты приехал.

— Вот черт, Билл. Вышла дерьмовая штука. Почему я не приехал раньше? Я должен был приехать.

Питер посмотрел на Билла, сидевшего у окна, потом обвел взглядом комнату, стараясь не задерживаться на отдельных предметах. Если он и заметил рисунки на полу, то никак на них не отреагировал. Он снова посмотрел на Билла и улыбнулся.

— Лайза Белл шлет тебе наилучшие пожелания. — Он помолчал. — Она дважды вышла замуж и дважды развелась. Теперь вернула себе девичью фамилию. Она снова Белл.

— Лайза Белл. — Билл припомнил хорошенькую девочку с розовыми щечками и завитками белокурых волос, на лице которой была всегда написана надежда, что кто-нибудь сейчас обнимет и поцелует ее. Сейчас Лайза Белл в миллионах миль отсюда, и Биллу нет никакого дела до нее.

— Передай ей привет от меня.

— Она очень настаивала на том, чтобы я передал тебе привет от нее. — Питер хохотнул. — Она все еще неплохо выглядит. Однажды я видел ее, когда обедал с одним парнем в Чайнатауне. Она немного располнела, но хороша до сих пор и помнит тебя.

— Я ее тоже помню.

— Еще бы тебе ее не помнить!

— Спасибо, что привез маму.

— Был рад сделать это, — произнес Питер. — Я сказал ей, что мы едем к тебе в гости.

— Ты сказал ей, что я болен?

— Нет, этого я ей не сказал.

— Я сам скажу.

Зазвонили телефоны, и Питер схватился за мобильник, висевший у него на поясе, но быстро понял, что звонок раздался в доме.

— Проклятый телефон! — вдруг закричал Билл. — Вырви его, вырви.

Дернувшись всем телом, он изо всех сил покатил свое кресло к ближайшему телефону на письменном столе. Питер изумленно смотрел на друга. Кто-то взял трубку, и в спальне наступила тишина.

— Хочешь, я выключу телефон?

У Билла застучало в ушах. Потом до него дошло, что сказал Питер, и он отрицательно мотнул головой. Надо просто вырвать все розетки.

Наступила тишина. Стало слышно, как на кухне разговаривает Мелисса, а в машине на улице работает радиоприемник. Стояли теплые дни индейского лета — конец октября, — и все окна были открыты, пропуская в дом звуки, воздух и умиротворяющий свет неяркого осеннего солнца.

Как Алекс, поинтересовался Питер, наверное, он уже ходит в старшие классы. Надеюсь, удастся увидеть мальчика перед отъездом. Нет, на ночь остаться я не могу. Слишком много дел, да и не хочется стеснять хозяев. Кстати, «Филадельфия Иглс» провели неплохой сезон, естественно, с неизбежными травмами и переломами. Билл не имел ни малейшего представления об «Иглс», никогда не знал об их существовании, но каждый раз, когда он встречался с Питером, они неизменно говорили о «Филадельфия Иглс», особенно в последние годы. В школе и колледже Питер сам играл в американский футбол и до сих пор неистово болел за любимую команду.

— Вот так. Мелисса хорошо ухаживает за тобой?

— Мелисса устала.

— Да, выглядит она неважно. Я не хотел ей об этом говорить. Может быть, тебе нужна сиделка?

— Нет, не хочу сиделку. У меня все в порядке.

— У тебя не все в порядке. Зачем ты так говоришь, когда у тебя явно не все в порядке? Я же твой друг.

Они посмотрели друг на друга.

Несмотря на ухудшение зрения, Билл чувствовал, что его со всех сторон обступают и теснят разные вещи. Присутствие друга и матери, воздух, его собственная кожа, запахи, да, особенно запахи. Лилии, стоявшие на столе, источали аромат с такой высокой частотой, что Биллу казалось, будто кто-то изо всех сил дует во флейту-пикколо. Под другими запахами трусливо пряталась вонь его разлагающегося тела.

— Мелисса добрая женщина, — сказал Питер. — Тебе досталась хорошая жена. Держись за нее.

Он неловко поерзал на диване. Несколько минут друзья сидели молча. От случайных дуновений ветра шелестели занавески, а шнур тихо стучал по оконной раме.

— Я тебе кое-что привез, — заговорил Питер. Встав и снова заполнив собой комнату, он порылся в кармане пиджака, извлек оттуда конверт и улыбнулся, высыпав на письменный стол полдюжины старых, выцветших и замусоленных фотографий. — Я хотел увеличить одну и вставить в рамку, но потом решил, что такую фотографию выберешь ты. Рамка у меня уже есть.

Билл подался вперед и начал вглядываться в снимки:

— Опиши их мне. У меня неважно с глазами.

— Что? Когда это случилось?

— Началось несколько дней назад.

Питер замолчал, краска стыда и смущения залила его веснушчатое лицо.

— Вот дерьмо, — сказал он и застонал. — Мне надо было приехать раньше. Прости меня, Билл.

— Опиши мне фотографии. Я выберу, ты вставишь ее в рамку, и я поставлю ее на столик у кровати.

— Черт, — никак не мог успокоиться Питер. Он прикрыл рукой глаза и некоторое время молчал. — Все нормально, все нормально, все хорошо… — Он ткнул пальцем в одну из фотографий и заговорил: — Мы сидим за стойкой у Дзеппи. Я бы сказал, что нам по шестнадцать. Не помню, кто нас снимал. На тебе дурацкая футболка, и выглядишь ты как настоящий деревенский увалень. Лайза Белл не подошла бы к такому и на пушечный выстрел. У меня рот набит гамбургером или еще какой-нибудь дрянью. Но красив.

Мысленно Билл был уже в заведении Дзеппи, наблюдая, как высокий тощий шеф-повар с набухшими на руках венами жарит на гриле за стойкой лук и гамбургеры. В воздухе носится запах горячего масла, сыра и картофеля фри по-французски, на гриле шипят бургеры. Шеф с набухшими венами подавал одиннадцать блюд одновременно. Гамбургеры с сыром, гамбургеры без сыра, гамбургеры с жареным луком, иногда сандвичи с беконом, салатом и помидорами, оладьи для тех, кто предпочитает завтракать в час ночи. Шеф переворачивал гамбургеры с таким изяществом, с каким в вестернах ковбои вертят в руках свои «смит-вессоны» сорок пятого калибра, снимал ставший идеально золотистым лук и смешивал его с фаршем, наливал пепси или колу так, чтобы пена только-только начинала сползать со стенок стакана. Этот повар делал свое дело с грацией балетного танцора, не допуская ни одного неверного движения, ничего не путая, везде успевая вовремя. Белый поварской колпак был лихо заломлен на затылок. Этот человек знал, что на него смотрят и восхищаются им. Стена за грилем была покрыта хромированной сталью, противни выкатывались из печи по хромированным направляющим, и все эти части сияли безупречной чистотой. Перед стойкой стояли шесть стульев, обтянутых красным винилом, в зале было несколько столов, но там никто и никогда не сидел; а на наружной стене заведения затейливыми буквами было написано название «Гриль Дзеппи». Никто не знал, кто такой Дзеппи, но все знали, что шефа, на которого сюда ходят смотреть, зовут Фрэнк. Не было ничего более приятного в жизни, чем есть один из редкостных бургеров Фрэнка в обжаренном кунжутном хлебе после получасового созерцания представления, которое повар давал каждый вечер. Наверное, до этого они с Питером побывали в кино, или погуляли по набережной, или сходили на вечеринку к Клерпуле. Должно быть, это пятница или суббота, час ночи. Они сидят, едят бургеры, картошку фри, вращаются на своих вертящихся тронах и обозревают сквозь стеклянные стены свое королевство, бесконечную черноту ночи, уходящую по бульвару Рузвельта мимо уличных фонарей и припаркованных машин, закрытых магазинов с неоновыми вывесками, мимо особняков и доходных домов, мимо стандартных трехэтажных построек, в каких сейчас мирно спали их безобидные родители, мимо домов, где жили девчонки, к которым можно было заглянуть позже. Правда, можно было просидеть в заведении до рассвета, разговорить позднего посетителя с красными от выпитого виски глазами и расколоть его на пиво, которое продавали в магазине напротив. Не слишком-то большое развлечение в такой поздний час. Они могли сесть в «Триумф-63» Питера и совершить объезд своих ночных владений. Бургеры, фри и неуемный заряд молодых тел подгоняли их вперед, они носились по городу, визжа тормозами, закладывая немыслимые виражи, и росли в собственных глазах выше самых высоких гор. Они могли все, и все вокруг безраздельно принадлежало им, им одним.

Воспоминание было таким осязаемым и сильным, что Билл испытал почти физическую боль. В то же время он чувствовал, что от тех памятных событий его отделяет огромное расстояние и это нечто большее, чем пропасть во времени и пространстве. Может быть, в этом виновата его болезнь. Питер, лучший в мире друг, тоже был страшно далек, хотя их разделяют сейчас какие-нибудь десять футов.