Пятая Печать. Дом с привидениями - Галина Романова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Тебе надо, ты и иди!
– И пойду! – вскинула подбородок Анна. – А вы все – трусихи!
Она повернулась и зашагала вперед, стараясь не обращать внимания ни на шепоток за спиной, ни на шорохи, скрипы и стоны.
Впереди была еще одна дверь. Тихо протянув руку, она дотронулась до старого дерева. Ручки не было видно – только темнело какое-то пятно. Очевидно, след в том месте, где она крепилась к двери. Достаточно оказалось легкого толчка, чтобы дверь с тихим скрипом приоткрылась. За нею начинался полный мрак. Пришлось как следует напрячь зрение, чтобы разглядеть уходящую вверх лестницу.
– Ну что? Пошли?
– Иди. Мы за тобой!
Уже предчувствуя недоброе, Анна поставила ногу на одну ступеньку, потом на другую. За спиной послышался шепоток, шорох ног. Она услышала голос Провки: «А может, не надо?» – и то, как на него зашикали остальные.
Пора! Он и так слишком долго ждал.
И в это время дом ожил.
Потолок внезапно проломился, и на девочек посыпалась труха. Старые стропила не выдержали – сплошной поток мелкой трухи, пыли, мусора обрушился на всех трех девочек и державшегося возле них мальчика. Провка от страха заорал во все горло и уронил фонарь. Он упал, разбившись со звоном, но прежде, чем погас огонь, стало заметно, что пол покрыт слоем копошащихся червей и личинок, среди которых метались мыши и пауки.
– Бежим! – раздалось из темноты.
– Куда вы? – крикнула Анна, но было поздно. Топот ног и истеричные крики породили эхо, которое заметалось под потолком.
А потом хлопнула дверь.
Старый дом удовлетворенно вздохнул. Попалась! Теперь можно и пообедать.
Юлиан, наверное, задремал, потому что стук откинувшейся крышки подпола заставил его вздрогнуть. Юноша распахнул глаза и тут же зажмурил их опять, подтягивая колени к животу.
По крутой лестнице торопливо спускалась ведьма. Длинная рубашка была подобрана в горсть так, что виднелись голые по колено ноги. Шуликуны, выскочив из углов, запрыгали рядом, веселясь и вереща на разные голоса. Ведьма несла свечу в форме черепа. Пламя ее было мертвенно-голубым, как у болотной гнилушки.
– Как ты тут, красавчик? – позвала она. – Не соскучился?
Юлиан облизнул пересохшие губы. Пить пока хотелось не так сильно, и юноша решил потерпеть.
– Нет. – Он постарался, чтобы голос звучал не так хрипло.
– А я тебя развлечь пришла.
– Нет, – повторил он, по-своему понимая это слово.
– У-у, бука, – надула губы ведьма, изображая капризную девочку. – Все вы, мужчины, только об одном и думаете! А я в другую игру поиграть пришла. «Лошадки» называется. Не играл никогда?
Юлиан помотал головой. В памяти тем не менее всплыла жестокая игра, которой предавались от скуки и злости дети в воспитательном доме. Заключалась она в том, что выбранного «лошадкой» мальчишку заставляли катать на своей спине остальных. Играли даже в «скачки» в коридоре возле дортуаров[5] – какая «лошадка» под «всадником» прибежит первой. Проигравших били хворостинами, словно обычных лошадей. У самого сильного мальчишки была даже постоянная «лошадка», на которой он ездил в уборную – конечно, когда не видят воспитатели. Юлиан же был слишком слабым для того, чтобы быть «лошадью». Ему выпала сомнительная удача все время стоять в стороне, в толпе зрителей, одновременно сочувствуя «лошадкам» и радуясь, что его не постигла такая же участь.
Ведьма захихикала, и юноша понял, что она каким-то образом угадала его мысли.
– Да, красавчик, да. Оседлайте его!
Завизжав, шуликуны накинулись на пленника со всех сторон. Бесенята прыгали, царапались, щипались, даже пробовали кусаться и бодаться. Сопротивляться им связанный юноша не мог. Ошейник незаметно стащили с его шеи, и пленника поволокли по ступеням наверх, дергая то за волосы, то за уши, то грозя вывихнуть заведенные назад руки. Одновременно он чувствовал, как его словно мажут чем-то – лапки шуликунов явно были выпачканы то ли в грязи, то ли в какой-то кашице, и теперь они вытирали их о тело человека.
Избитого, с разбитым лицом – пару раз его «случайно» приложили носом о ступени – всего измазанного едко пахнущей «кашицей» Юлиана в конце концов выволокли во двор. Юноша полной грудью вдохнул ночной воздух – и тут же жестокий удар кнута заставил его вскрикнуть от боли.
– А ну вставай, мой верный конь!
Он шевельнулся, сворачиваясь калачиком и пряча лицо. Новый удар обрушился на спину:
– Вставай!
Здесь шуликуны не могли ей помочь – эта нечисть очень редко покидает дома – и ведьма просто избивала человека, заставляя встать на ноги. Спасая свою жизнь, юноша был вынужден подчиниться, улучив момент, когда ведьма на миг приостановилась передохнуть.
– Ага! – вскрикнула она. – Думал, против меня устоять? А ну-ка…
Веревки упали с его запястий. Затекшие руки двумя плетями повисли вдоль тела, но юноша не успел шевельнуть онемевшими кистями, как на спину ему пала тяжесть. Он покачнулся, с трудом удержав равновесие. Ведьма обхватила его руками и ногами, пришпорила пятками, как норовистого конька:
– Вперед, мой верный конь! Ай-ии-у-у-у!
Кожа его внезапно зачесалась, стала зудеть. «Кашица» оказалась колдовским снадобьем, но понял это Юлиан поздно. А сперва он рванулся вперед и побежал, забыв про ведьму на закорках и мечтая только о том, как бы убежать от этого жжения и зуда.
– Вперед! Вперед! – орала его наездница. – Вот конек-огонек! Ай, где ж ты раньше-то был, красавчик мой?
Ноги сами несли юношу вперед. Промелькнула ночная улица, потом городская окраина, потом пошли поля и огороды. Где-то позади остались летние сараи, где держали скотину, чтоб зря не гонять с пастбища туда-сюда… Он все бежал и бежал, не чувствуя ничего, забыв про все на свете, не думая ни о чем, не разбирая дороги. Бежал и бежал, понимая, что не может остановиться. Раз или два его ненадолго возносило в воздух, и тогда становилось удивительно легко и свободно – так, что хотелось кричать от восторга. Ощущение полета было упоительным. Но потом он опять приземлялся на ноги, и сумасшедший бег продолжался. Бежать, бежать, бежать…
И упасть на холодную землю, совершенно обессилев, придавленный тяжестью сидевшей на нем ведьмы.
– Ну что же ты? – сквозь шум крови в ушах услышал он ее недовольный голос. – Вставай, конек! Пошел! Пошел!
На его бока посыпался град ударов – ведьма колотила пятками, толкала, щипала. Юлиан только вздрагивал, не делая попытки подняться. Ноги и руки болели. Сердце билось где-то в горле. Легкие рвались от недостатка воздуха. Если бы мог, он бы попытался встать, но беда в том, что сил не было.
– Уу-у-у, какой ты слабый! А я-то думала… Или мазь моя выдохлась? Ну что с тобой поделаешь, оставайся тут! Придется мне своим ходом добираться.
Юноша смутно почувствовал, как ведьма сползает с его спины. Ощутил ее руку на голове – она пригладила его спутанные волосы почти материнским жестом… И провалился в глубокий обморочный сон, даже не пытаясь выяснить, где он и куда забросила его ведьма.
Глава 13
Некоторое время Анна стояла на месте, закрыв глаза и словно оглушенная свалившимся на нее одиночеством и мраком. Где-то вдали затихали испуганные вопли Провки и остальных девочек. Вернее, должны были затихать – девочка не слышала ничего, кроме звона в ушах.
Постепенно успокоившись, она открыла глаза и несколько раз моргнула. Привыкнув к темноте, она начала различать ведущую наверх лестницу. Она была узкой – девочка могла идти, касаясь руками стен. Впереди было не так уж темно, как казалось вначале. И она начала подъем.
Разбуженный их воплями дом ворочался, как старик после глубокого сна, но это был злой старик, и в его злости сквозила радость. Что-то шуршало, похрустывало, потрескивало, постанывало в глубине. Иногда доносились неприятные звуки – вроде как где-то в его недрах скрипели зубами или перемалывали чьи-то кости. Вонь стала сильнее, и теперь ясно было, чем это пахнет – тухлятиной, как будто тут совсем недавно сдохло и теперь разлагалось какое-то животное. Анна поморщилась, стараясь дышать через рот. Получалось и хорошо и плохо. Запах действительно почти не ощущался, но с открытым ртом яснее различались все эти шорохи, скрипы, хруст и треск. В стенах, под полом, в поддерживающих потолок балках что-то происходило. Нечто, обитавшее внутри, не спускало с девочки глаз, выжидая удобного момента. Этот дом тоже был живым, но теплившаяся в нем жизнь была враждебной всему окружающему миру. И ей, нарушительнице спокойствия, в первую очередь.
…А еще эта жизнь была голодна. И ждала добычу, охотилась на нее, заманивая подальше от входа. Наконец-то она все поняла – дом сбросил свою маску, как хищник, слишком долго просидевший в засаде.
