Коготь берсерка - Виталий Сертаков

— Эй, Северянин, что ты задумал?

— Молчи.

— Северянин, хочешь сбежать? — не отставал сосед. — Даже не вздумай. Куда ты сбежишь из города? А нас прикончат заодно с тобой!

— Заткнись, Свейн! — грубо оборвал Эбби. — Парень знает, что делает. Эй, Даг, или как тебя там! Если надумаешь, я с тобой заодно! Мне тоже неохота получить клеймо!

На крутом изгибе дороги Даг смог разглядеть вторую телегу. Та штука, которую он принял за гвоздь, она подалась, она стала раскачиваться. И это был вовсе не гвоздь, это был обломок железного кольца или какой-то скобы. Наконец-то Даг понял, что это такое. В такие железные скобы продевали веревки, когда на телегах везли мешки или преступника, которого надо было намертво прикрутить к доскам. Здешнюю скобу давно отломали, остался кривой огрызок. Он торчал из доски, совсем коротенький крючок, но с каждым новым усилием этот ржавый крючок вылезал из доски все сильнее.

Даг старался, как только мог. Он ерзал, раскачивался из стороны в сторону, он содрал кожу на пальцах, но почти не чувствовал боли. В этом ржавом кривом куске железа для него сошелся весь смысл существования. Но времени, судя по всему, оставалось крайне мало. Набережная исчезла из виду, справа потянулось городское кладбище, а слева — вонючие ямы с отходами. За ямами выросло низкое здание, сложенное из почерневших бревен. У входа стояли двое с алебардами.

— Шевелите костями! Здесь ваш новый дом! — Дага больно толкнули в спину. — А тебя, лягушонок, придушу сам, если будешь кусаться!

— Я не буду кусаться, — пообещал Даг. — Я же тебе обещал. Я просто тебя убью.

Глава двадцать восьмая

В котором Даг доказывает, что честь важнее жизни, но слишком рано покидает тюрьму

Дагу не повезло и повезло одновременно. Эбби, Свейн и еще трое, ближайшие соседи по несчастью, оказались заперты с ним в одной клети. Здесь было так тесно, что, хотя руки развязали, взрослые не могли даже толком разогнуться.

Внутри тюрьма была поделена на множество тесных комнатушек, а крепкий дощатый настил делил пространство на два этажа. Когда привели очередную партию пленных, тем, кто дожидался своей участи, пришлось потесниться. В узкое помещение набили человек двенадцать. Судя по ругани за стеной, в соседних комнатках было не легче.

По грязной соломе шныряли крысы и грызли в углу засохшую баранью кость. Потолочные доски подгнили, благодаря этому пленники могли дышать. Сквозь щели в стенах Северянин видел товарищей по несчастью в соседних каморках.

— Ого, Эбби, ты снова тут? — Бородача вяло обнял долговязый парень с опухшим прыщавым лицом. — Не успел убежать? Я тебе говорил — найдут всюду.

— Что нового в Тронхейме? — спросил у долговязого Эбби. Даг с нарастающим удивлением наблюдал, как недавние колодники с удовольствием укладываются на крысиный помет и гнилую солому. Похоже, их устраивала такая жизнь!

— Что нового? Говорят Хруту Чернодыму повезло — его взяли гребцом на торговый корабль. А ярл приказал строить еще два маяка, ему нужны люди.

— Так что нас вряд ли продадут за море, — подытожил чахлого вида старичок. Он все время сморкался и плевал себе под ноги.

— Дадут плетей, это точно, — уныло признал и без того избитый Свейн.

— Мы сидим уже четыре дня, — проворчал кто-то в углу, — да еще вас тут не хватало. Мы сдохнем, пока ярл вернется в город. Или нас сожрут вши.

— А разве ярла нет? — оживился Эбби. Северянина его радость удивила. Ему казалось, что нет никакой разницы, где сейчас находится хозяин города.

— Стражники говорят, что скоро вернется. Пока ярл не осмотрит добычу, нас не станут продавать, — авторитетно заявил чахоточный. — Однажды я ждал одиннадцать дней.

Дага слегка мутило от жуткого смрада и тесноты. Он был потрясен, насколько эти люди спокойно относятся к своему животному положению. Грабители, убийцы и воры, такие лихие на воле, здесь они даже не рассуждали о возможности побега! Сильные взрослые мужчины казались Дагу похожими на оскопленных баранов, покорно ждущих палача.

— Если мы нападем на стражника вместе, то сможем его придушить и бежать, — предложил Северянин.

— Бежать? — переспросил кто-то. — Мы бежали уже дважды. Нашему другу отрубили ногу. Другого ослепили.

— Откуда ты взялся такой резвый? — спросил пожилой мужчина в зимней шапке. Он сидел в углу, голый по пояс, весь в красных следах от плетей, и вязал петлю для ловли крыс. Судя по всему, несколько раз охотничье счастье ему улыбнулось. На стене висели три крысиные шкурки.

— Если распустить рубаху, можно сделать крепкую петлю, — напирал Даг. — Я позову стражника. Я скажу, что хочу заплатить за себя виру. Когда он откроет дверь, вы задушите его. И мы выйдем.

Несколько мгновений все молчали.

— И куда мы выйдем? — устало спросил Свейн. — Там снаружи — еще двое.

— Здесь закон простой, — добавил Эбби. — Ослепят. За первый побег — один глаз. За второй — второй глаз. И все…

— Так тебе больше нравится жить в отхожем месте? — спросил Даг.

— Парень говорит дело, — неожиданно перебил охотник на крыс. — Если сами боитесь бежать, так не мешайте ему, а помогите.

Дагу удалось спрятать ржавый железный обломок, пока снимали колодки. Едва снаружи задвинули засов, как Северянин полез осматривать стены и потолок. Соседи глядели на него как на явного безумца.

— Отсюда нельзя убежать, — произнес сиплый голос из темноты. — Когда стемнеет, принесут каши. И всех пересчитают.

— Значит, я сбегу после того, как пересчитают, — уперся Даг.

— Как ты хочешь гвоздем распились бревно? — хихикнули из другого угла.

Северянин не удостоил насмешников ответом. Он терпеливо простукивал потолок, пол и стены. Перебирался через лежащие тела, объедки и пустые миски, пока не нашел то, что искал. С большой натяжкой можно было назвать это «слабым местом». Одна из широких досок, образующих скат крыши, слегка качалась. Поверх доски еще лежали поперечины и порядочный слой торфа. Но ремонтом тюремной крыши, видимо, никто не занимался много лет, торф размыло и снесло ветром, балки потихоньку гнили, раствор между камнями крошился. Очевидно, многим поколениям арестантов просто не приходило в голову бежать на глазах у всего города…

Северянин стал прочищать железным огрызком щели вдоль качавшейся доски. Ему в глаза посыпались труха, кусочки земли и щепки. Сокамерники следили за его кропотливой работой, кто со смехом, кто — с сочувствием. Доска шла под углом к полу, одним концом упиралась куда-то в паз стены, другим — крепилась за громадным бревном, образующим конек крыши.