Оно - Стивен Кинг

— Да.

— Возможно, выяснится, что звонила я понапрасну и делать этого не следовало. Мне кое-что известно о мальчиках. Я знаю, как в летние каникулы они увлекаются какими-то играми или занятиями. Скажем, прослеживают пчел до улья, играют в мяч, или в «пни банку»,[83] или во что-то еще. Видишь ли, я достаточно хорошо представляю себе, чем могут заниматься ты и твои друзья.

Бен степенно кивнул, подумав, что ничего она о нем не знает, раз думает, что у него есть друзья. Но говорить этого он ей не собирался, никогда в жизни.

Она достала из кармана халата и протянула ему маленькую пластмассовую коробочку. Бен открыл ее, увидел, что внутри, и у него отвалилась челюсть.

— Ух ты! — восхищенно воскликнул он. — Спасибо!

В коробочке лежали часы «Таймекс», с серебряными числами на циферблате и ремешком из кожзаменителя. Мама выставила точное время и завела часы. Бен слышал, как они тикали.

— Ого! Круче не бывает! — Он крепко обнял мать и звонко чмокнул в щеку.

Она улыбнулась, радуясь тому, что он доволен подарком, и кивнула. Но тут же вновь стала серьезной.

— Надень часы, постоянно носи их, заводи, смотри на них, не теряй.

— Хорошо.

— Теперь, когда у тебя есть часы, у тебя нет причин не приходить домой вовремя. Помни, что я сказала: если ты задерживаешься, полиция начинает искать тебя по моей просьбе. По крайней мере до тех пор, пока они не поймают мерзавца, который убивает в городе детей, ты не должен задерживаться ни на минуту, или я тут же снимаю телефонную трубку.

— Да, мама.

— И вот что еще. Я не хочу, чтобы ты гулял один. Ты уже знаешь, что нельзя брать сладости у незнакомцев или садиться к ним в машину, чтобы тебя подвезли, мы оба считаем, что ты не дурак, и ты достаточно крупный мальчик для своего возраста, но взрослый мужчина, особенно не в своем уме, легко скрутит ребенка, если действительно этого захочет. Если идешь в парк или библиотеку, иди с кем-нибудь из друзей.

— Хорошо, мама.

Она снова посмотрела в окно и тревожно вздохнула.

— Это до чего ж мы докатимся, если такое будет продолжаться. Есть в этом городе что-то отвратительное. Я всегда это чувствовала. — Она повернулась к нему, сдвинула брови. — Ты такой бродяга, Бен. Должно быть, ты знаешь в Дерри все, так? Во всяком случае, городскую часть.

Бен не думал, что он знает весь город, но действительно, многое в городе было ему знакомо. И он пришел в такой восторг от столь неожиданного подарка — «Таймекса», что согласился бы с матерью, даже если бы она сказала, что Джону Уэйну следовало сыграть роль Адольфа Гитлера в музыкальной комедии о Второй мировой войне. Он кивнул.

— Ты никогда ничего такого не видел? — спросила она. — Ничего или никого… подозрительного? Необычного? Пугающего тебя?

Довольный часами, любя маму, радуясь, как и положено маленькому мальчику, ее заботе (которая одновременно немного пугала неприкрытым, неудержимым пылом), Бен едва не рассказал ей о том, что произошло в прошлом январе.

Открыл рот, а потом что-то (наверное, интуиция) рот закрыло.

И что это все-таки было? Интуиция. Не больше… но и не меньше. Даже дети могут чувствовать, какая ответственность иной раз свойственна любви, и понять, что в некоторых случаях лучше не говорить всего, что знаешь. Отчасти Бен закрыл рот и по этой причине, но не только. Вторая причина уже не выглядела столь благородной. Она могла быть очень строгой, его мама. Могла показать себя боссом. Она никогда не называла его толстяком, только мальчиком крупным (иногда уточняла — «крупным для его возраста»), и если от ужина что-то оставалось, приносила ему тарелку, когда он смотрел телевизор или делал домашнее задание, и Бен все съедал, хотя где-то и ненавидел себя за это (но никогда — маму, за то, что она приносила тарелку; Бен Хэнском не решился бы ненавидеть свою маму; Господь, конечно же, убил бы его на месте, если б он хоть на секунду ощутил это жестокое, неблагодарное чувство). Возможно, какая-то глубинная его часть… далекий Тибет глубинных мыслей Бена… подозревал мотивы этого постоянного подкармливания. Мама руководствовалась только любовью? Или чем-то еще? Конечно же, нет. Но… вопросы у него оставались. И, что более важно, она не знала, что у него нет друзей. Из-за этого пробела в ее знаниях он не мог доверять матери, не мог точно предугадать, какой будет ее реакция на его историю о случившемся в январе. Если вообще что-то случилось. Может, возвращаться к шести и проводить вечер дома не так уж и плохо. Он мог читать, смотреть телевизор,

(есть)

собирать что-нибудь из деревянного или металлического конструктора. Но сидеть дома с утра и до вечера… это очень плохо, а он опасался, что именно этим все и закончилось бы, расскажи он ей о том, что видел… или думал, что видел… в январе.

В общем, по разным причинам Бен попридержал эту историю.

— Нет, мама, — ответил он. — Только мистера Маккиббона, который рылся в чужом мусоре.

Его ответ рассмешил ее (она не любила мистера Маккиббона, который был не только республиканцем, но и «святошей»), и этот смех закрыл тему. В тот вечер Бен долго лежал без сна, но не из-за мыслей о том, что может остаться сиротой в этом суровом мире. Он чувствовал, что его любят, и полагал себя в полной безопасности, лежа в кровати и глядя на лунный свет, который вливался в окно его спальни и расплескивался на одеяло и на пол. Бен подносил часы то к уху, чтобы послушать их тиканье, то к глазам, чтобы полюбоваться чуть светящимся циферблатом.

А когда наконец заснул, ему приснилось, что он играет с другими ребятами в бейсбол на стоянке за гаражом для грузовиков братьев Трекеров. Он как раз нанес удар, обеспечивающий круговую пробежку, размахнулся как надо и от души врезал по маленькому мячику, и другие игроки радостной толпой встретили его у «дома». Обнимали, хлопали по спине, подняли на плечи и понесли к тому месту, где лежали их вещи. Во сне он раздувался от гордости и счастья… а потом посмотрел за бейсбольное поле, туда, где проволочный забор отделял укатанный шлак площадки от заросшего сорняками склона, который спускался к Пустоши. Среди сорняков и кустов стояла фигура, далеко, чуть ли не на пределе видимости. В одной руке в белой перчатке держала связку шариков — красных, желтых, синих, зеленых. Другой призывно манила к себе. Бен не мог разглядеть лица фигуры, но видел мешковатый костюм с большими оранжевыми пуговицами-помпонами спереди и желтым галстуком-бабочкой.

Клоун.

«Ты пгаф, кголик», — согласился фантомный голос.

Проснувшись утром, Бен полностью забыл про сон, но обнаружил, что подушка на ощупь влажная… словно ночью он плакал.