Загадка Катилины - Стивен Сейлор

— Я? Присутствовал?

— Форфекс признался мне впоследствии, он вспомнил, что одного из незнакомцев звали Гордиан, хотя тогда, в сумерках, я тебя не распознал. А то, несомненно, приказал бы выпороть.

— Ты щедр на угрозы, Гней Клавдий. Ты, должно быть, даже гордишься, что убил беззащитного раба. Почему же ты стесняешься признаться в том, что сбросил его в колодец?

— Потому что я туда его не бросал! — крикнул он.

Собаки вновь завыли и залаяли.

— Если бы это был не Форфекс, а кто-то другой…

— Почему ты так настаиваешь на том, что это был Форфекс? Покажи мне его тело, докажи…

— А если да, то ты признаешься?

— Нет, я просто должен удостовериться, что это действительно Форфекс.

— Но как я могу доказать, если ты сам позаботился, чтобы я не опознал его по лицу?

— Что ты хочешь этим сказать? Да, я здорово избил его, но узнать его можно. Ты ведь и сам узнал его, если уж утверждаешь наверняка, посмотрел на лицо и…

— Я этого не говорил.

— Откуда тогда тебе известно, что это он? — закричал Гней в ярости.

— У меня свои доказательства.

— Какие же? Ты что, снова побывал в моих владениях, разговаривал с моими рабами? — Он так яростно прищурился, что я не смог смотреть ему прямо в глаза. — Откуда тебе известно, что я его убил? Кто сказал тебе? Кто посмел?

— Мне также известно и о другом теле, — сказал я, отчасти чтобы сменить тему, а отчасти чтобы посмотреть на его реакцию. Потом я перевел взгляд на Арата, который все это время сохранял бесстрастное выражение лица. Он не обменялся ни единым взглядом с Гнеем; если они и были каким-то образом связаны, то очень хорошо скрывали это.

— Какое еще тело? — вскрикнул Гней.

— Слишком быстро ты заявляешь о своей невиновности — и подтверждаешь свою вину. Ты знаешь, о чем я говорю. Более того, у меня есть доказательства, и ты пожалеешь о своей дерзости.

Гней гордо вскинул голову и принял неустрашимый вид. Плюнул на землю и протянул обе руки.

— Ты сошел с ума, это очевидно. Ты совсем ничего не соображаешь и даже угрожаешь мне возле моего дома. Убирайся! Убирайся поскорее отсюда, или я спущу собак! Они в мгновение ока стащат человека за ногу с лошади, вцепятся ему в горло и перегрызут его. Если не веришь, то можешь сам очень скоро убедиться. И ты знаешь, что мне ничего не грозит, пока ты находишься на моей земле. А теперь убирайся!

Я посмотрел на него очень пристально, потом повернул лошадь.

— Но, папа… — запротестовал Метон.

— Нам больше нечего здесь делать, Метон, — сказал я спокойно. — Мне кажется, он не шутит насчет собак. Поедем отсюда.

Он нехотя повернулся, в последний раз посмотрев на Гнея Клавдия. Арат с другими рабами был уже на дороге. Я пустил лошадь галопом, проехал по мосту, миновал хижину пастухов, лесистую местность. Солнечные зайчики прорывались сквозь листву и весело освещали мое лицо, но на душе у меня было безрадостно, пока мы снова не выехали на открытую Кассианову дорогу.

Метон скакал позади меня.

— Но, папа, мы уехали до того, как Гней Клавдий признал свою вину!

— Долго же нам пришлось бы ждать, что он признается в том, чего не совершал.

— Я не понимаю.

— Ты собственными глазами видел его, Метон, и слышал собственными ушами, как он говорит. Ты думаешь, ему что-то известно о трупе в колодце?

— Ведь он же признался, что убил Форфекса!

— Без всякого колебания, что делает его дальнейшее отрицание даже более убедительным. Я верю ему — он действительно ничего не знает о колодце. Он убил Форфекса, приказал своим рабам распорядиться телом, и дело с концом. Ты, вероятно, заметил, что я ни разу не сказал об отсутствии головы у трупа, хотя и намекал на это. Он не обратил на это внимания. Думал, что мы опознали тело по лицу, а не по родимому пятну.

— Но он мог и лгать.

— Не такой уж он актер. Все сразу видно по его лицу. Мне знаком такой тип людей. Он воспитан в той среде, в которой не слишком заботятся о вежливости, а все внимание уделяют преимуществам патрициев над простыми людьми. Он может бесстыдно угрожать другим, поскольку считает это своим правом по рождению. Он не благочестив, но и не предатель и не лгун, ему незачем врать, потому что он не стыдится своих действий, какими бы они ни были. Он всегда поступает по-своему и не стесняется этого. И ему всегда удается это.

— Ему, однако, не удалось удержать нас от посещения его поместья.

— Да, но он на самом деле угрожал нам. А если он так разгневался, то уж, без сомнения, признал бы свою вину, не так ли? Он бы даже похвастался своим поступком; он ведь жестокий человек, обращается со своими рабами как с собаками. Нет, тот, кто подкинул нам Немо и Форфекса, обладает изощренной фантазией и редкой проницательностью, чего не скажешь о Гнее Клавдии.

— Да, но ведь перед тем, как уехать, ты напрямую обвинил его, сказав, что и Немо — дело его рук. Если ты уверен, что он не врет, то почему ты сказал, что у тебя есть доказательства?

— Просто так, заключительная риторика, чтобы удостовериться наверняка, что ему ничего не известно. Нет, Гней не виновен. Он действительно убил Форфекса, и Немезида отомстит ему за это. Я верю твоим словам о том, что у Форфекса было родимое пятно и что именно он оказался в нашем колодце. Но до этого он успел пройти еще через одни руки.

— Чьи руки, папа?

— Не знаю. Возможно, мы никогда этого не узнаем, если не случится нечто из ряда вон выходящее.

По его лицу я догадался, что такая мысль ему не нравится. Я и сам был недоволен сложившимися обстоятельствами, но с годами приучил себя сдерживаться.

— Но мы все равно должны обвинить его, — сказал Метон.

— Не стоит обременять Волумена. Сам знаешь, как он затянул наш спор с Публием Клавдием по поводу реки. Зачем же заводить дело, если у нас нет никаких доказательств?

— Но они у нас есть!

— Безголовый труп с родимым пятном? Признание пастуха, который никогда не пойдет на то, чтобы свидетельствовать против своего хозяина? Полнейшее отрицание Гнея Клавдия? Признание старого раба, которому почудился всплеск воды однажды посреди ночи, когда он встал помочиться? Нет, Метон, у нас нет никаких доказательств. Конечно, мы могли бы подкупить судей, как иногда поступают в Риме, когда улик недостаточно, но я к этому не склонен. Не верю я, что Гней Клавдий виновен.

— Но, папа, ведь кто-то же сделал это! И нам нужно узнать кто.

— Терпение, Метон, — вздохнул я устало, думая о том, смогу ли я сам смириться с тем, что так много тайн остается нераскрытыми. Люди все-таки приучаются со временем жить среди неизвестности, в страхе, хотя и говорят, что такая жизнь им невыносима. Но они привыкают и продолжают жить, пока бьется их сердце.

Арат дал мне практический совет, как очистить колодец. Ему случалось видеть, как поступали другие в тех случаях, когда в колодец забирался крот или кролик. Ему казалось очень важным, чтобы Форфекса как можно скорее похоронили. Тогда его останки будут почивать в земле, и лемур его не будет беспокойно метаться по поверхности. Он скорее пойдет к водопаду, а не будет оставаться на неизвестной земле. С таким мнением согласились и суеверные рабы. Верил ли сам Арат этому, я не знаю, но он был уверен в практической стороне вопроса — рабы оставят свои страхи.

Но был еще загрязненный колодец — существуют лемуры или нет, но мертвое тело на самом деле плавало в воде и изрядно попортило ее. Можно заболеть, попив такой воды, или даже умереть. Арат считал, что со временем колодец сам очистится, а пока предложил бросать туда раскаленные камни, чтобы вода как следует прогрелась. Мне это показалось подобным тому, как к ране прилагают раскаленное железо — по аналогии. К колодцу, по-видимому, это не имело ни малейшего отношения, но я согласился.

А пока у нас оставалась вода в бочках, да и речка не совсем пересохла. Но сухие дни были еще впереди.

Большая часть сена не годилась для хранения. Нам угрожала засуха. Мне казалось, что еще одно такое несчастье, и поместье придется продать. Для людей богатых поместье за городом служит развлечением, и если их постигают неудачи, то это все равно, что плата за удовольствие. Но для меня поместье являлось источником средств и надеждой на будущее; неудача могла очень тяжело отразиться на моем благосостоянии. Как будто боги сговорились и решили лишить меня наследства, дарованного мне Луцием Клавдием в щедрости своей.

Каждый день Арат давал одному из животных, обычно козленку, испить немного воды из колодца. Тот не погибал, но его начинало тошнить, что доказывало непригодность воды для питья.

Я продолжил строительство водяной мельницы. Арат приказал рабам разобрать ненужный сарайчик на строительные материалы. Вот мой старый друг Луций приятно удивился бы!

Я со страхом ожидал приезда Катилины или хотя бы Марка Целия, но весь остаток квинтилия и большую часть секстилия меня никто не тревожил. Я приказал рабам дежурить по ночам, сменяя друг друга на посту, как в военном лагере. Помогало ли это на самом деле или нет, но больше никаких безголовых трупов я не находил. Однако случилось кое-что еще. Прошел почти месяц со дня возвращения из Рима. День выдался очень хлопотливым. Мы как раз достигли важного этапа в строительстве мельницы; колеса не хотели вертеться, хотя я несколько раз все рассчитывал. А ночью зашумел гром, дождя не было, но ветер раскидал ветви деревьев и разный мусор по всему поместью. Целый день рабы устраняли беспорядок. Когда наступило время сумерек, я решил, что смогу немного отдохнуть в библиотеке, но на пороге неожиданно появился Арат.