Продам май (сборник) - Мария Фомальгаут

Пригревает солнышко… вот уже и к полудню время пошло, ветерок холодный подул, сдул птеродактилей и трицератопсов, вот уже и тропические леса отступают, юркие обезьяны резвятся по веткам, неловко спускаются с деревьев, поднимаются на задние лапы, смотрят, не затаился ли где саблезубый тигр…

Все жить спешат, все торопятся на солнышке погреться… И жуткие обезьяны — страшные, лысые, без шерсти — вон, из гнезд своих чудных повылезли, огонь развели, вокруг огня пляшут, солнце славят, мол, ты не забывай нас, дорогое, родное ты наше…

А солнышко пригревает. Конечно, не как летом, так себе, тусклехонько так, но все ничего, жить можно. И живут. К солнышку тянутся, на солнышке греются, вон и город возвели, купола на солнышке сверкают, окна домов хлопают, зайчики пускают, кошки по улицам за зайчиками гоняются…

Греет солнышко. Всех-всех согревает: и пахаря в поле, и корону золотую на голове злого тирана, и шлем полководца, и на мечах блестящих играет солнышко, и в лужах подсыхающей крови там, на руинах когда-то великого города…

Все жить спешат, все торопятся, деньков-то погожих осталось раз два и обчелся, а сколько всего недоделали, недопобедили, недоспорили, недостроили, недоцеловали, недоказнили, недоубивали, недопредавали, недомыслили, недоизобрели, недо… И знают — не успеют уже, а все надеются урвать денечек, другой, сколько их там осталось, да мне немного надо, я же тут чуть-чуть недодумал над искривлением пространства-времени, мне бы… Да мне немного, мне дайте эту империю на востоке разгромить, я уж сколько жизней над ней воюю… да мне бы только женщину мою найти, ну такую… ну, знаете… ну… Нам еще столько сказать друг другу надо, ну… ну не знаю, что… но надо…

А день к вечеру клонится, что вы хотели, чай не лето уже… И ветра-то холодные дуют, и океаны мерзнут, раньше еще ледоколы какие-то пускали, теперь плюнули на это дело…

Холодает к вечеру, чай не лето уже, что же вы хотели, звезд во вселенной осталось всего ничего, а планет и того меньше, и холод подступает, еле-еле греет последнее солнышко. И фабрики солнечные батареи распускают, к солнышку тянутся, ловят последние лучики. У кого фабрика, у того и солнышко, у кого солнышко, у того и жизнь, там тепло, туда рвутся, как в рай, а в иной старый город зайдешь, страшно так, дома, снегом заметенные, кости на улицах, в квартирах закоченевшие тела…

К закату идет солнышко, вот уже и тени по земле поползли, вот уже и птицы, и звери к югу тянутся, где еще тепло, а что тепло, скоро, глядишь, и там солнышко скроется, люди бункеры роют, прячутся, распускаются на замерзших полях солнечные батареи, ловят тепло…

Заходит солнышко, тает солнышко, вспыхнуло напоследок, опалило землю — погасло, сжалось красным карликом. А что вы хотели, осень уже, к зиме дело близится. И вселенная остыла, и солнышко свое отгорело, и на остывшей земле люди жгут последние крупицы тепла, у кого тепло, тот в бункере сидит, у кого нет тепла, тот бункер штурмует, так и живут. Вот и отшельники собрались в остывающем подземелье, молятся кому-то, сами не знают, кому, вот и в сверкающем зале желтеет, облетает зимний сад, вода в аквариуме покрывается льдом, двое в погонах, в орденах, в шубах катаются по полу, душат друг друга за последние капли топлива, тянутся к ножичку в углу, кто-то хватает нож первым, кто-то кого-то закалывает, кто-то живет чуть дольше, какая разница…

Ветер поднимает сухое семечко, летит семечко через вселенную, ищет миры, а где, а почему, а как все, а почему все, солнышко, а-у, а мы еще недожили, недодумали, недовоевали, недоцеловали, недо… А что хотите, не лето уже, последние теплые денечки стоят, к зиме дело пошло, лето-то коротенькое в этих краях, триллионы лет, а зима долгая-долгая — на вечность…

2012 г.

Спасибо этому дому…

— Ну… спасибо этому дому, пойду к другому.

Кланяюсь хозяину, высохшему старичку, он скалит беззубый рот — кажется, моя шутка ему понравилась. Он еще не знает, что я говорю это в каждом доме.

И не узнает.

Выхожу — по скрипучим ступенькам в зимний сад, а хорошо у него тут, сирень цветет… Хозяин провожает меня, даже не знаю его имени, идет за мной, все повторяет, вы мне жизнь спасаете, спасаете жизнь…

— Да… всем жизнь спасаю, работа такая…

— Вы это… если чем помочь вам, говорите…

— Да вы мне уже чем только не помогли, и едой, и машину дали…

— Это я на будущее, если что, звоните, всегда ваш.

— Спасибо. Большое спасибо.

Выхожу из-под купола — в раскаленную пустыню, горячий ветер рвет легкие. Забиваюсь в машину, скорей, скорей, пока не задохся, бывало уже, падал в беспамятстве — на песок…

Меняю внешность — даже не выбираю, каким мне быть теперь, просто тычу наугад в каталог. Что-то получилось, чего я не ждал, ё-моё, женщина, лет тридцать, волосы обесцвеченные… Ладно, женщина так женщина, лишь бы он меня не узнал…

А он не узнает… не успеет узнать, слишком быстро меняю ночевки, адреса, машины, лица, имена, паспортные данные и группы крови. Он меня не найдет — слишком быстро теряюсь в пустыне, слишком быстро меняю свои позывные — песчинка…

Песчинка…

Давай же, оживай… экран долго не хочет оживать, щелкает, грузится, крутит туда-сюда песочные часы. Наконец, нехотя выдает мне список сообщений…

Их слишком много.

Слишком много, а я — один.

Песчинка в пустыне…

Все зовут, зовут, зовут, к нам, к нам, к нам, этот под машину попал, лежит с разбитой головой, вон та дожила до девяноста лет, этот с детства с сердцем мается, тут ребенок родился с пороком легких, у того рак, четвертая стадия, с ума сходит от боли, ты чего ради меня зовешь, хоть думаешь, еще ведь целый год будешь от боли маяться…

Перебираю адреса, ладно, пусть сегодня будет ребенок с недоразвитым сердечком, пойду к нему в гости. Нон Чак Лун, так и слышится — но-чка-лун-ная… Играй… гитара семиструнная. Открытый, общительный, очень любит рисовать, мечтает быть мультипликатором… мечтай, мечтай…

Да нет, нет, что вы… денег не надо, не беру…

— Не-на-да? — китаянка растерянно таращит раскосые глаза, маленькая, смешная, юркая.

— Вещи беру… еду, одежду…

Зачем сказал, зачем ляпнул, вон они уже суетятся, мать, отец, какие-то стоюродные тетушки по седьмаяводанакисельной линии, складывают что-то к моим ногам, куртки, джинсы, кроссовки, телефоны, какие-то бабские цацки-брюлики, какие-то пакеты с готовыми смесями, разогрел и готово… просто добавь воды… Куда мне одному столько… Хочу отказаться, вспоминаю голодных оборвышей, которые вертятся близ каждого купола, не отказываюсь.

— А где же…

Только сейчас вижу своего пациента, вот он, выходит из комнаты, маленький, худенький, глазенки какие-то не китайские, похож на маленького монаха.