Королевский судья - Сандра Лессманн

— Вон, там, который вспорол советника...

— ...разбойник, который привел в ужас весь Хэмпстед-хит...

— ...я заранее пошлю своего слугу в Тайберн, чтобы он занял мне хорошее место на казнь...

Часовня гудела, осужденные пытались примириться с мыслью о скорой смерти, проповедь ординария тонула в общем гуле.

Один из тех, кого должны были повесить на следующее утро вместе с Бреанданом, разразился слезами и до конца службы не мог успокоиться. Ординарий благодарно улыбался, так как объяснял этот всплеск чувств заключенного своей берущей за душу проповедью.

Глава сороковая

Ален поднес обе записки к свету.

— Невероятно, — пробормотал он. — Кажется, они в самом деле написаны одним человеком. — Он опустил руки. — Но что это значит?

— Это же очевидно, — нетерпеливо ответил Иеремия. — Тот, кто пытался тогда убить вас, и есть убийца Дина.

— Но кому понадобилось убивать трех судей, королевского адвоката, цирюльника и торговца? Где здесь связь? — задал Ален самый главный вопрос.

— Если бы я знал! — вздохнул Иеремия.

— Я еще понимаю, что у судей могут быть недоброжелатели, — продолжал Ален. — Сэр Джон, когда был лорд-мэром, тоже нажил себе немало врагов...

Иеремия вздрогнул и повернулся к другу:

— Пресвятая Дева, я был слеп. Как я мог не обратить на это внимание?

Цирюльник, ничего не понимая, уставился на него, но не осмелился прервать ход его мысли.

— Ален, ведь инспектор морга давал вам тогда поручения? — без перехода спросил Иеремия.

— Когда?

— Когда Дин был лорд-мэром.

— Да.

— И вас вызывали на судебные заседания в качестве свидетеля короны?

— Да, и нередко. Но что вы хотите этим сказать?

— Теперь я знаю, что стоит за убийствами. Мне только нужно проверить несколько дел. Я иду к судье Трелонею. Может быть, он уже вернулся.

Вернувшись и узнав, что его уже несколько часов дожидается доктор Фоконе, сэр Орландо несколько минут колебался. Впервые он не был рад священнику. Но долг дружбы возобладал, и он прошел в кабинет, где сидел Иеремия. Глаза священника возбужденно, почти лихорадочно сверкали.

— Патер, я понимаю ваше огорчение приговором, но... — смущенно начал Трелоней, но замолк, увидев, как священник, слоено юноша, вскочил со стула и подбежал к нему.

— Милорд, прошу вас, взгляните на это.

Изумленный сэр Орландо взял обе записки, рассмотрел их и сосредоточенно наморщил лоб.

— Откуда это у вас? — спросил он, указывая на вторую записку.

— Из кабинета сэра Джона Дина.

Глаза Трелонея расширились.

— А как вы туда попали? Вы ведь не... Нет, не отвечайте, я ничего не хочу знать. Вы совсем утратили рассудок? — Судья не сразу успокоился. Затем он в полном изнеможении опустился на стул. — Боже мой, я совершил ужасную ошибку. Вы оказались правы. Был третий человек. Ваш ирландец действительно невиновен.

Иеремия не дал ему времени привыкнуть к этой мысли.

— Сэр, теперь я знаю, как разоблачить убийцу, — уверенно сказал он. — Но для этого вы должны обеспечить мне доступ к делам того года, когда Дин был лорд-мэром, и сегодня же.

— Как вы себе это представляете? Сегодня день Господа. Ни один писец не пошевелит пальцем.

— Но это необходимо! — настаивал Иеремия. — Мистер Мак-Матуна завтра рано утром будет повешен. Нам нельзя терять ни минуты.

— Конечно, простите меня, патер. Сколько сейчас времени? Шесть часов? Я велю заложить карету.

Судебный писец, у которого хранились протоколы судебных заседаний Олд-Бейли, действительно не особенно обрадовался, когда нарушили его воскресный покой. Ворча, он все-таки впустил судью и его спутника и даже милостиво принес им свечу.

— Сколько вам понадобится времени? — неприветливо пробурчал чиновник.

— Боюсь, в худшем случае вся ночь, — вежливо, но твердо ответил Трелоней.

Когда писец, бормоча себе что-то под нос, удалился, сэр Орландо и Иеремия принялись за дела.

— Что мы ищем? — спросил судья.

— Все процессы, в которых принимали участие вы, лорд верховный судья Фостер, сэр Томас Пеккем, сэр Майкл Роджерс, сэр Джон Дин и мастер Риджуэй. Я думаю, убийца хочет отомстить за несправедливость, в которой обвиняет всех вас.

Несколько часов они просматривали толстую стопку судебных протоколов и обвинительных заключений. На улице сгущались сумерки, и искатели теснее прижались друг к другу, склонившись над единственной свечой. Сэр Орландо откинулся чтобы протереть воспаленные глаза, как вдруг раздался возглас иезуита:

— Эврика! Вот оно.

— Что?

— Смотрите, милорд. Как все просто. Мы должны были понять это намного раньше. Вы помните случай, о котором рассказывали мне, когда просили о помощи?

— Изнасилованная и избитая девушка, умершая от нанесенных повреждений. Подозреваемый был последним, с кем ее видели вместе. Присяжные сочли его виновным, и его повесили. Но, как выяснилось позже, он оказался непричастен к преступлению. Я и по сей день испытываю глубокое чувство вины, поскольку ничего не сделал, чтобы помешать казни.

— Вы говорили, все виноваты в этом юридическом убийстве. Мне кажется, наш убийца того же мнения. И хочет, чтобы вы за это заплатили.

Трелоней прочитал список судей, участвовавших в том процессе.

— Я помню, председательствовал сэр Роберт Фостер. Сэр Джон Дин также находился среди судей в качестве лорд-мэра. Сэр Майкл Роджерс, как королевский прокурор, представлял обвинение, что иногда случается, когда процесс привлекает общественное внимание.

— А мастер Риджуэй давал показания по поручению инспектора, — добавил Иеремия. — Его описание тяжких повреждений, нанесенных девушке, произвело на присяжных сильное впечатление, и они сочли обвиняемого виновным, хотя против него не было неопровержимых улик. Поэтому решили отомстить и Алену.

— Это единственный случай, который может нас заинтересовать, или искать дальше?

— Не обязательно. Вы помните последние слова вашего слуги Уокера, отравленного убийцей, когда тот отказался стать его сообщником? Перед смертью он хотел сообщить вам что-то, что навело бы вас на след преступника. Он произнес имя, что-то вроде Джеффри.

— А невинно осужденного звали Джеффри Эдвардс! — воскликнул сэр Орландо и ударил кулаком по столу.

— Именно так! Теперь у нас есть мотив.

— Но пока нет убийцы.

— Это родственник или друг Эдвардса. Надо искать. Немного времени, и мы его поймаем.

Трелоней посмотрел в окно, за которым сгустилась глубокая ночь.

— Сегодня слишком поздно идти к королю. Нужно подождать до утра. Поедемте ко мне, патер, и с утра пораньше без промедления отправимся в Уайтхолл.

Уже несколько часов Бреандан стоял у окна камеры, схватившись руками за черную решетку, и не отрываясь смотрел в светлую голубизну безоблачного неба. Стало тепло и сухо, и там, где солнце сильно прогрело землю, воздух дрожал, как над пламенем. Сквозь прутья можно было просунуть руку. Бреандан вытянул правую руку и попытался ухватить легкий ветерок, плывущий по улице, не проникая в запертое помещение. Уже три недели сидя взаперти за непроницаемыми стенами Ньюгейта, он очень тосковал по свежему воздуху, солнцу, небу. Бреандан большую часть своей жизни не знал крыши над головой и теперь невыразимо страдал. Его то и дело охватывало мучительное беспокойство, тело протестовало против вынужденного бездействия, и он двигался, двигался, пока хватало сил. Повинуясь животному инстинкту, он обшарил каждый дюйм камеры в поисках лаза, особое внимание уделив открытому камину, такому широкому, что там спокойно мог встать взрослый человек. Может быть, ему удастся пробраться через дымоход на крышу. А оттуда проще простого перепрыгнуть на крышу соседнего дома и дать тягу. Единственным препятствием были два прута, вделанные на некоторой высоте так близко друг к другу, что между ними не мог бы пролезть и ребенок. Но здание было древним, и известковый раствор в этом месте мог рассохнуться. Всю вторую половину дня Бреандан звеном своих цепей выскребал раствор вокруг прута в дымоходе, пытаясь ослабить и вытащить его. Но в конце концов ему пришлось отказаться от заведомо бесперспективной затеи. Очевидно, он был не первым, так как раствор вокруг прута явно недавно подновили и без настоящего инструмента его было не поддеть. Сильно устав, с поцарапанными руками, локтями и коленями, Бреандан опустился на кровать и закрыл глаза. Он сдался. Ему ничего не оставалось, как ждать следующего утра, когда он в последний раз выйдет из тюрьмы. Либо его помилуют, либо повесят.

Отдыхал он недолго. Скоро беспокойство опять подняло его на ноги. Покрытые засохшей кровью руки угрюмо трясли решетку окна, отделявшую его от свободы. Свобода! Как он ее хотел. Его неспокойная жизнь одарила его единственным благом. И вот теперь отняли и его.