Бесы: Роман-предупреждение - Людмила Сараскина

246

тельно ранних стадиях их развития. При этом использование произведения-образца может принимать весьма различные формы — от так называемой «национальной адаптации», при которой сохраняется вся сюжетная структура и лишь произво дится поправка на местные культурные условия и замена имен персонажей, до создания совершенно оригинального произве дения, связь которого с произведением-образцом может быть обнаружена лишь при специальном анализе. Вполне возможно, что с явлением сходного порядка мы имеем дело и в случае с романами «Бесы» и «Дом и мир». Если Тагор действительно читал «Бесы», то мы вправе сказать, что, глубоко поняв и прочувствовав художественный мир этого романа, Тагор взял из него некоторые важнейшие идеи и вос произвел его глубинные художественные структуры; значит, и эти идеи, и эти структуры, и все художественное видение мира в «Бесах» оказались созвучны его собственному мировосприя тию и умонастроению, а в каком-то смысле и его художествен ному дару (не говоря уже о сходстве русской реальности, ото браженной в «Бесах», с бенгальской реальностью начала века). Если Тагор действительно читал «Бесы», то он был одним из самых талантливых и проницательных читателей этого романа. Впрочем, именно на такого читателя-сотворца и рассчитывал Достоевский. Как мы показали, сюжет «Дома и мира» имеет лишь самое общее сходство с сюжетом «Бесов», а персонажи Тагора ни в коей мере не являются простыми копиями героев Достоевско го. Перекличка двух произведений происходит на уровне взаи моотношений между персонажами (а также между персонажа ми и повествованием) и на уровне столкновения между идея ми и характерами. Иными словами, «Дом и мир» — глубоко оригинальное, самобытное произведение, и, хотя оно, возмож но, в каком-то смысле и обязано своим возникновением «Бе сам», его ни в коем случае не следует называть подражанием роману Достоевского или его переделкой. Но должно утвер ждать, что «Дом и мир» — произведение духовно родственное «Бесам» и сопоставимое с романом Достоевского по глубине поставленных проблем и характеру их художественного изо бражения. В. Я. Брюсов в статье «Пушкин-мастер» (1924) писал: «Пушкин был… создателем новой русской литературы… До Пушкина у нас были писатели и поэты, но литературы не было. Надо было заложить ее новые основы и для того прежде всего вобрать в зарождающуюся русскую литературу все, сделан ное… на Западе и на Востоке, в древности, в эпоху средневе-

247

ковья, в новое время… Встречаясь с тем или другим литератур ным памятником, Пушкин задавал себе вопрос: «Можно ли то же самое сделать по-русски?» — и это, вероятно, было исходной точкой для многих и очень многих его произ ведений. В Пушкине «все было творчество», другие — чита ют, перечитывают, обдумывают; Пушкин — творил то же самое, воссоздавал вторично; и это был его способ усваивать. Иногда то была общая идея произведения, которую поэту хотелось повторить с теми или иными поправками, видоизме нениями. Иногда — общий дух памятника, своеобразный, от личный от нашего, который хотелось воплотить. Иногда — удачный прием творчества, которым следовало воспользовать ся. Иногда — новая манера композиции… Можно утверждать, что вдохновение Пушкина столь же часто возникало из книг или вообще из литературных произведений (включая в их чис ло и устную словесность), как и из жизни. Правда, Пушкин умел в эти «книжные» вдохновения вливать и начала, почер пнутые из жизни» 1. Нельзя не вспомнить о «Бесах» и в связи с еще одним, по следним романом Тагора, «Четыре главы» (который, к сожале нию, не переведен на русский язык) 2. Этот роман (в русской терминологии скорее повесть) был написан в 1934 году. Пре доставим слово одному из лучших биографов Тагора — К. Крипалани. «В этом коротком, но впечатляющем романе, — пишет К. Крипалани, — он (Тагор. — Л. С.) возвращается к теме, которую уже разрабатывал ранее, в другой ситуации, в своем романе «Дом и мир», т. е. к теме человеческих ценностей и политических идеалов. Действие романа происходит на фоне подпольного революционного движения в Бенгалии; в обста новке героизма и терроризма описывается крах любви и посте пенная порча человеческих ценностей. Анализ мотивов, кото рые вдохновляют и обусловливают политический героизм, от мечен глубоким проникновением в психологию героев, и эта трагическая драма тщетного идеализма написана языком огромной силы и красоты. Это роман, который мог бы быть написан Тургеневым! Он поднял бурю споров в Бенгалии, и ав- 1 Брюсов В. Я. Пушкин-мастер. — Брюсов Валерий. Собрание сочинений в 7-ми т., т. 7. М., 1975, с. 165–166. В статье не приводится никаких конкретных примеров из творчества Пушкина, но прекрасной иллюстрацией к этим словам В. Я. Брюсова может служить, например, статья С. Лурье «Ирония и судьба (Заметки о «Капитанской дочке» Пушкина)» («Аврора», 1978, № 6, с. 65–75). 2 Есть английский перевод: Tagore R. Four Chapters. Calcutta, 1950.

248

тора подвергли безжалостной критике. Он высказал слишком много горьких истин» 1. В последнем романе Тагора, как и в «Доме и мире», дейст вие происходит в Бенгалии в начале века. Во главе группы тер рористов стоит Индранатх, «сверхчеловек», более благородный и более интеллектуально уравновешенный (но и более жесто кий) вариант Шондипа. Среди членов группы — девушка Эла, которую Индранатх использует в качестве символической фигуры для воодушевления своих «мальчиков» (опять-таки воплощение в жизнь несостоявшихся замыслов Шондипа относительно Бимолы). Из-за любви к Эле в группу вовлекает ся юноша Отиндро. Он не поддается чарам «сверхчеловека» Индранатха и вырабатывает довольно критическое отношение к его деятельности, но в силу своих понятий о чести и порядоч ности не может отойти от группы. В то же время и Эла начи нает высказывать свои сомнения Индранатху. Тот начинает подозревать девушку в отступничестве и приказывает Отиндро убить ее. Роман завершается сценой убийства, которому пред шествует драматическое объяснение влюбленных. Сходство этого романа с «Домом и миром», а также с «Бе сами» более чем очевидно. Стоит вспомнить в этой связи, что в 1931 году вышло второе, более массовое издание английского перевода «Бесов». Эту книгу, несомненно, прочли многие ин дийцы. Так, например, известный индийский (англоязычный) романист Мульк Радж Ананд писал: «Влияние других писате лей на тебя самого нельзя определить в точных терминах. Но можно говорить о воздействии, которое оказывают на писате ля некоторые книги. Книги, которые захватывают все твое существо и пробуждают в нем творческие порывы, — про такие книги можно сказать, что они оказали на тебя влияние. В моем случае именно чтение «Войны и мира» Толстого во время не продолжительного пребывания в тюрьме раскрыло передо мной возможности эпического романа… Позже я прочитал «Бесы» Достоевского и был потрясен…» 2 Красноречивая цитата из М. Р. Ананда имеет прямое отно шение к нашей теме. И если наша гипотеза верна, то есть если роман Достоевского «Бесы» послужил творческим импульсом для одного или двух романов Тагора, то мы имеем здесь дело с интересной и поучительной страницей в истории русско- индийских культурных связей. 1 Kriра1ani К. Rabindranath Tagore. A Biography. Second Revised Edition. Calcutta, 1980, p. 402. 2 См.: Naik M. K. Mulk Raj Anand. New Delhi, 1973, p. 19.

Вечное и злободневное

Глава 1 Право на власть (Размышляя над первоисточником)

Ибо многие придут под именем Моим и будут говорить: «я Христос», и многих прельстят. Евангелие от Матфея, 24, 5 Да неужто ты себя такого, как есть, людям взамен Христа предложить же лаешь? Ф. М. Достоевский, «Бесы» Уже давно, лет пятнадцать назад, на одном неофициальном поэтическом вечере незнакомый мне молодой ленинградский поэт прочитал стихи: Я Тютчева спрошу, в какое море гонит Обломки льда советский календарь, И если время — Божья тварь, То почему оно слезы хрустальной не проронит? И почему от страха и стыда Темнеет большеглазая вода, Тускнеют очи на иконе? Пронзительная боль и печаль этих строк остались в памя ти — так же как и финал стихотворения: И полчища теней из прожитого всуе Заполнят улицы и комнаты битком, И чем дышать, у Тютчева спрошу я, И сожалеть о ком? Сегодня тени прошлого вышли из небытия и ворвались в нашу жизнь. Тени идей и тени людей обступили нас плотным кольцом — так что порой действительно не хватает дыхания. «Полчища теней из прожитого всуе» — с этой горькой мета форой, с этим образом трагической истории страны и народа мы вступаем в свой, по существу, первый диалог. 9*

259

Дойти до истоков сталинизма — так точнее всего можно определить цель и смысл начатого диалога. Как такое могло случиться? Была ли катастрофа не избежной? Был ли иной выбор? Является ли сталинизм логи ческим следствием Октябрьской революции, тем ее страшным результатом, за который она несет полную моральную и поли тическую ответственность? Был ли Сталин тем самым лидером, который должен был в конце концов и по логике вещей взять власть и возглавить страну? Закономерности и случайности революции, ее категорические императивы и альтерна тивные возможности, линия ее судьбы в отечественной ис тории — стали нашими главными, первостепенными вопро сами. Каждый волен свои вопросы задавать тому, от кого надеет ся получить ответ. Кто — Тютчеву, кто Пушкину или Гомеру, Толстому или Ганди. У каждого свои учители. Задавая свои вопросы Достоевскому, я знаю, что обра щаюсь по точному адресу: современность далеко не изжила тех проблем, которые решались в творчестве этого писателя. Се годня, как и семьдесят лет назад, говорить о Достоевском — значит все еще говорить о самых глубоких, мучительных во просах текущей жизни, значит постигать психологию, идеоло гию, политическую механику революции на уровне и открове ния, и пророчества, и предостережения. Герой Достоевского размышляет над вопросом: сможет ли человек сам, без подсказки и команды, решить, в чем его счастье? Или он должен всякий раз слепо идти за тем, кто при дет и скажет: я знаю, где истина? Герой Достоевского вынашивает идею: а не загнать ли чело вечество палкой в хрустальный дворец запланированного на бумаге всеобщего счастья и процветания, не построить ли для него земной рай, где будет торжествовать «вечное уче ние», «руководящее мнение» и принудительный, подневольный труд? Герой Достоевского уверен, что нужно всего несколько дней — и восемьдесят миллионов народу по первому зову снесут до кучи свое имущество, бросят детей, осквернят церкви, запишутся в артели — словом, переродятся капи тально. Герой Достоевского оправдывается: «Все… законодатели и установители человечества, начиная с древнейших, продолжая Ликургами, Солонами, Магометами, Наполеонами и так далее, все до единого были преступники, уже тем одним, что, давая новый закон, тем самым нарушали древний, свято чтимый об-