Я умер вчера - Александра Маринина

– Что вы, Борис Витальевич, – ответил он, тем не менее стараясь оставаться вежливым, – Коротков никого не может водить за нос, у него хитрости на это не хватает. Он же прост, как дитя. Неужели вы сами не видите?

– И тем не менее… – Гмыря сморщился и чихнул. – Извините. Коротков предложил версию, в соответствии с которой убийцу Юлии Готовчиц надо искать через частное сыскное агентство «Грант». Мне версия, честно вам признаюсь, не понравилась, но я позволил Короткову по ней работать. И что же выяснилось? Прямо перед агентством в упор расстреливают Димку Захарова, которого я знал когда-то как неплохого опера, а рядом с ним в этот момент находится ваша Каменская. Это как же понимать?

– А как? – невинно спросил Гордеев.

– А так, что по делу работают еще какие-то ваши подчиненные, о деятельности которых мне ничего не известно. Виктор Алексеевич, не мне вас учить, потому что я сам когда-то у вас учился. Но речь идет об убийстве депутата, и здесь все должно быть четко и грамотно, потому что за каждым нашим действием руководство следит в десять глаз. Ну в какое положение вы меня ставите?

– Да ладно тебе, Боря, – примирительно сказал Колобок. – Не прикидывайся следователем, ты как был опером – так им и остался. Только петлицы на кителе сменил. Ничего закулисного я против тебя не замышляю. Версия была Каменской, тут ты прав, но я тебе подставил Короткова, потому что она девчонка еще, рано ей по убийству депутата работать. Сломается, не ровен час. Официально она этим преступлением не занимается, и ежели что, никто ее на ковер таскать и за нервные окончания дергать не будет. А Юрка – парень крепкий, битый, ему все нипочем. Вот и вся премудрость.

– Так бы и сказали с самого начала, – пробурчал Гмыря, громко сморкаясь. – Извините. Сами же говорите, что я в душе опером остался, так неужели я не понял бы? А то вчера с утра пораньше меня в прокуратуру вызвали, а я по поводу Каменской ничего вразумительного сказать не могу. Позорище. И хотел бы умолчать – да не вышло. Они требуют доложить ход расследования, а версия с «Грантом» оказалась единственной, по которой хоть что-то сдвинулось, пришлось рассказывать. Чего я им плел – вам того лучше не слышать. Изоврался весь. А все из уважения к вам, моему бывшему учителю.

– Ну спасибо, – хмыкнул Гордеев, – я всегда знал, Боря, что ты добро помнить умеешь. И чего же ты им врал, интересно?

– Не столько врал, сколько умалчивал. Самое главное было не проговориться, что Захаров работает в частной охранной фирме, иначе они бы мне голову откусили там же, на месте. Вы же знаете, как наша родная прокуратура любит частные агентства. Прямо обожает. Спит и видит, как бы их деятельность свернуть навсегда и бесследно. Если бы я признался, что за моей спиной, но с ведома уголовного розыска над раскрытием убийства депутата Госдумы работал частный сыщик, меня бы… А, да что там, сами знаете, что со мной было бы. Ну вот, а раз нельзя делать акцент на Захарове, то пришлось с ходу придумывать, что я дал поручение Каменской найти оперативные подходы к фирме «Грант», она нашла какого-то Захарова, у которого в этой фирме есть знакомые, и стала через него выяснять возможности утечки информации из агентства. Захаров кое-что накопал и обещал Каменской показать человека, который кажется ему подозрительным. В этот момент его и убили. На первый раз вроде сошло, но если узнают, что все было не так, тогда мне совсем туго придется.

– Не узнают, если сам никому не скажешь. Ладно, Боря, извини старика, подставил я тебя, но не со зла, вот те крест. Хочешь правду скажу? Я и сам в эту версию не верил. Нелепая она какая-то. Но девочке хотелось поиграться в нее – почему я должен ей запрещать? Пусть работает, пусть опыта набирается, зубки обтачивает. Кто ж знал, что она опять в «яблочко» попала? Уцепилась за самую слабую версию, а оно вон как обернулось. Если бы я хоть на секунду допускал, что дело может дойти до трупа, я бы в жизни ей не позволил партизанить за твоей спиной. А теперь получается, что в «Гранте» действительно осела какая-то сволочь, которая продает информацию за хорошие деньги. И, поняв, что Захаров его раскусил, решил избавиться от Дмитрия. Причем, заметь себе, Боря, этот поганый частный сыщик – не кустарь-одиночка. За ним стоит большая сила. Я сам выезжал на место, потому что мне Анастасия позвонила. И перетряхнул весь «Грант» вот этими самыми руками, – Гордеев потряс пухлыми пальцами перед самым лицом следователя. – У всех сотрудников стопроцентное алиби. Большинство из них в момент убийства Захарова просто были в агентстве, ждали назначенного на пятнадцать часов совещания, остальные подъехали чуть позже, но и у них есть алиби. Их видели в других местах. Стало быть, этот сыскной гаденыш нашел кому пожаловаться на то, что Захаров его застукал, когда он рылся в картотеке директора. И к его жалобе отнеслись куда как серьезно, не отмахнулись, не послали его подальше самому разбираться со своими неприятностями.

– Ну да, – кивнул Гмыря. – Ценный кадр. И есть люди, которым он очень нужен. Ладно, черт с ней, с прокуратурой, главное – хоть что-то сдвинулось в деле, а то я уж совсем было надежду потерял. Виктор Алексеевич, дайте Каменскую, а?

– Перебьешься, – пошутил полковник.

– Ну почему? Хорошая же голова у нее, светлая. Не жадничайте.

– Я сказал: нет. Ей еще рано. Она к таким делам не приспособлена. Маленьким девочкам нужно держаться подальше от политики.

– Вы уж скажете! – Гмыря хрипло закашлялся. – Нашли себе маленькую девочку. Я же помню ее, мы вместе по убийству актрисы Вазнис работали. Такой маленькой дай один пальчик, так она не то что всю руку – она тебя целиком проглотит вместе с ботинками. Она небось всего на пару лет меня моложе.

– Дело не в годах, Боря, а в характере и в нервной системе. Вот убийство актрисы – это да, это то, что ей надо. А убийство депутата – не то. Знаешь, почему от меня люди не уходят?

– Потому что вы добрый, – ехидно поддел его Гмыря. – Всех любите, всем все с рук спускаете и всех жалеете.

– Нет, Боря, я не добрый, я мудрый. Я своих людей берегу. Сегодня я его сберег – завтра он, целый и невредимый, мне десять преступлений раскрыл. А не сберег, подставил, заставил работать за пределами собственных возможностей, довел до нервного перенапряжения и психологической травмы – и потерял его как минимум на полгода. Каждый должен делать то, что лучше всего умеет, только тогда будет толк. А если я хорошего стрелка не на стенд поставлю, а заставлю пятикилометровый кросс бежать, то он, конечно, дистанцию пройдет, но надорвется, сляжет, сердце не выдержит, руки будут дрожать. И рекорд в беге он не поставил, и на стенд мне выпустить будет некого. Байку понял?

– Байку-то понял, а насчет Каменской не понял. С чего вы решили, что она политическое убийство не потянет или, пользуясь вашей аллегорией, кросс не пробежит?

– Кросс, Боренька, она уже пробежала. И надорвалась. Теперь ни на что не годится – ни на бег, ни на стрельбу. Такие вот дела. Так что на Настасью ты не рассчитывай, а Коротков и Игорь Лесников – ребята толковые, если хочешь – Селуянова дам.

– Давайте, – оживился Гмыря, – я его знаю, он мобильный, одна нога здесь – другая там, все в руках горит. Давайте.

– У, глаза завидущие, руки загребущие, – засмеялся Гордеев. – Таблеток тебе надо выписать от жадности, и побольше, побольше. Ты на меня глазами-то не сверкай, все равно ты для меня пацан желторотый, хоть и дела особой важности ведешь. Скажи-ка мне лучше, чем же так прогневал муж покойную Юлию Николаевну, что она за ним слежку устроила, а?

– Причина одна из двух: или деньги, или бабы, – философски изрек следователь. – Все зло от них.

– От кого? От баб?

– И от денег тоже. Юлия была помешана на налоговых делах, безумно боялась, как бы муженек чего-нибудь от государства не утаил, очень она свою репутацию берегла. Видно, стала подозревать, что он зарабатывает куда больше, чем ей докладывает.

– По нашим сведениям, эти подозрения были беспочвенными, – заметил Гордеев. – Готовчиц ни в какой деятельности, кроме частной медицинской практики, участия не принимает. Проверено с точностью.

– Значит, женщины, – вздохнул Гмыря и снова высморкался. – Извините. Черт, да где же я эту простуду подцепил, ума не приложу! Теплынь на улице, даже под дождь не попал ни разу, а соплей выше головы.

– Нет, Боря, я все равно не понимаю, – упрямо качнул головой полковник. – Зачем устраивать слежку за мужем, если подозреваешь его в неверности? Ну вот ты скажи мне: зачем?

– Как это зачем? Чтобы вовремя пресечь блуд и вернуть его на стезю супружества. А то, если процесс запустить, и до развода дело дойдет.

Гордеев вперил в него тяжелый взгляд.

– Ох, Борька, бить тебя некому, и когда ты перестанешь всех людей по себе мерить? У тебя четверо детей, так для твоей жены развод – натуральная катастрофа, потому как все они маленькие и их еще растить и растить. А для Юлии Николаевны? Один ребенок, и тот пристроен в хорошие руки, живет в Лондоне в семье троюродной тетки, учится в хорошей английской школе. Сама Юлия – интересная, холеная тридцатишестилетняя, вполне состоявшаяся женщина, государственный деятель, имеет в руках профессию, кучу знакомых, наверняка и поклонники были. По отзывам знакомых и друзей, она была интеллигентной и умной дамой. С какого, извини меня, рожна ей так панически бояться развода? Зачем ей нанимать сыщиков для слежки за мужем? Ну зачем, Боря? Это же унизительно.