Assassins Creed. Тайный крестовый поход - Оливер Боуден

Альтаир тоже ждал. Ждал и думал. Что сказала бы Мария, будь она сейчас рядом? Альтаир проникся доверием к молодому Малику, едва узнав, чей он сын. Случись такое, что парень окажется искусным предателем… Альтаиру было бы лучше умереть у пустынного колодца. Тогда все его замыслы по возрождению братства можно счесть бредовыми старческими фантазиями. Альтаир вспомнил тех, кому доверял прежде и кто его предал. Что посоветовала бы ему сейчас Мария? Проявлять осторожность? Сказала бы, что глупо доверять словам молодого Малика, почти не проверив их правдивость. Или произнесла бы слова, которые говорила ему в прошлом: «Доверяй своей интуиции, Альтаир. Уроки Аль-Муалима дали тебе мудрость; его предательство привело тебя на путь зрелости».

«Теперь, любовь моя, я стал мудрее», – подумал Альтаир, ведя с ней мысленный разговор.

Уже не с Марией. С туманным образом, который он бережно хранил в памяти.

Альтаир знал: она бы одобрила годы, что он провел с Яблоком, выжимая из Частицы Эдема сок знаний. Но Марии явно не понравилось бы, что он до сих пор винит себя в ее гибели и не может себе простить, что тогда позволил гневу взять власть над своими действиями. Нет, этого Мария точно не одобрила бы. А что бы она ему сказала? Скорее всего, произнесла бы свое любимое «Take hold of yourself»[8].

Думая об этом, Альтаир внутренне усмехнулся. Взять себя в руки. Он взял себя в руки, на что ему понадобились годы. Много лет подряд Альтаир ненавидел Яблоко, не мог смотреть на Частицу Эдема. Но сильнее всего Альтаир ненавидел злую силу, дремлющую внутри странного предмета, не имевшего возраста. Он не мог смотреть на Яблоко и все же смотрел; смотрел часами, снова и снова оживляя боль, причиненную ему артефактом.

Альтаир почти не общался с близкими. Устав видеть его страдания, вдова Сефа забрала дочерей и уехала. Потом он узнал, что они обосновались в Александрии. Через год уехал и Дарим, не выдержав отцовских стенаний и его одержимости Яблоком. Дарим отправился во Францию, затем в Англию – предупредить королей этих стран о надвигающейся угрозе монгольского вторжения. Альтаир остался один. Его терзания только усилились. Долгими ночами он смотрел на Яблоко, словно оно было его неутомимым противником, выжидавшим момента, чтобы атаковать. Казалось, усни он или хотя бы ненадолго отведи взгляд, и Яблоко нанесет удар.

Однажды ему вспомнилась ночь в саду Аль-Муалима, когда он убил Наставника на мраморной террасе. Альтаир перенесся на десятки лет назад и вновь услышал журчание водопада. Тогда он впервые взял Яблоко в руки и почувствовал, что от артефакта может исходить не только злая сила. Яблоко показало ему картины далекого будущего, совершенно не похожего на привычную ему жизнь. В ту ночь Альтаир интуитивно понял способность Яблока творить добро. И хотя впоследствии оно проявляло лишь свои разрушительные способности, он не сомневался: мудрость Частицы Эдема никуда не исчезла. Нужно лишь уговорить Яблоко показать другие стороны. Но для этого он сам должен стать другим. И Альтаир решил вновь обратиться к силе Яблока.

Тогда он горевал по Аль-Муалиму. Теперь его снедало горе по близким. Наверное, прежде чем отдать, Яблоко должно было что-то взять от него.

Альтаир не знал, каким будет ответ, но принялся за свои изыскания. Он заполнял страницы дневников рассуждениями о философии ассасинов. Он писал о своей жизни, набрасывал рисунки и чертежи. Неизвестно, сколько свечей сжег он за эти ночи. Альтаир трудился, прерываясь, лишь когда тело напоминало о своих потребностях. Он писал целыми сутками. И Яблоко откликнулось. Теперь его работа приобрела новый смысл. Альтаир стал выезжать из Аламута, чтобы добыть те или иные материалы, инструменты и снадобья, подсказанные ему Яблоком. Однажды оно указало ему хранилище древних вещей, которые он извлек из тайника и перепрятал, никому не сказав об их природе и местонахождении.

Его душевные раны не затянулись. Альтаир по-прежнему винил себя в гибели Марии, но сумел извлечь уроки из случившегося. Его горе приобрело более чистые оттенки, превратившись в неутихающую тоску по Марии и Сефу. Альтаир знал: эта боль останется с ним навсегда. Бывали дни, когда она становилась обжигающе острой, словно невидимый кинжал кромсал его сердце на тысячи кусков. Потом боль затихала, сменяясь тошнотворным ощущением пустоты. Казалось, к нему внутрь залетела раненая птица и теперь пыталась расправить крылья.

Порой Альтаир улыбался, думая, что Марии понравилось бы, как он скорбит по ней. Это польстило бы той части ее личности, которая так и осталась избалованной англичанкой из знатной семьи. Та часть могла надменным взглядом пригвоздить человека к месту, оскорбить язвительным словцом или фразой. Слова Марии были столь же остры, как лезвие ее меча, и с ними она управлялась не менее умело, чем с оружием. Мария непременно обрадовалась бы тому, что Альтаир наконец сумел взять себя в руки, и похвалила бы его нынешние действия – накопление знаний и опыта ради блага братства… Наступил момент, когда Альтаир решил прекратить свое добровольное изгнание и вернуться в Масиаф. Знал ли он, что возвращается туда ради возрождения братства? Может, предчувствовал. Но одно ему стало ясно: вернувшись сюда, он не мог поступить по-иному. У него просто не было другого выбора. Он навестил место, где похоронили Марию. Поблизости находилась могила Малика, за которой ухаживал молодой Малик. Альтаир вдруг понял: Мария, Сеф, Малик, его собственные родители и даже Аль-Муалим… они потеряны для него навсегда. А вот братство он еще может возродить.

Может, если только молодой Малик сдержит свое слово. Альтаир видел и чувствовал возбужденное ожидание собравшихся, и оно тяжелым грузом ложилось на его плечи. Мухлис стоял поблизости и тоже ждал. Глаза торговца были прикованы к воротам цитадели. Когда же ворота откроются и оттуда появятся люди Малика? Тот говорил, что он приведет не менее двадцати человек и все они – верные сторонники Альтаира. Двадцать воинов и десятки жителей деревни – этого должно быть достаточно, чтобы смять тридцать или сорок ассасинов, по-прежнему верных Аббасу.

Может, Аббас сейчас смотрит из своей башни на это людское море? Альтаир надеялся, что смотрит.

Всю свою жизнь Альтаир не испытывал никого удовлетворения от гибели своих противников. Что он почувствует, когда расправится с Аббасом? Альтаир и сейчас в какой-то мере жалел самозваного Наставника. Однако на совести Аббаса были жизни Сефа, Малика и Марии. На совести Аббаса было разрушение братства. И все же Альтаир пообещал себе, что не позволит себе испытывать радость или даже удовлетворение, когда с Аббасом будет покончено.

Зато он испытает радость и удовлетворение оттого, что Аббаса больше нет в этом мире. Такую радость Альтаир мог себе позволить.

Но только если откроются ворота и появятся его союзники. Толпа вокруг Альтаира становилась все беспокойнее. Он перевел взгляд с крепко закрытых ворот на площадь. Из толпы вышел человек в белом. Не поднимая головы, он подошел к Альтаиру, откинул капюшон и улыбнулся. Это был молодой Малик. Следом из толпы начали появляться другие. Мухлис облегченно вздохнул. Людей в белых одеждах становилось все больше. И тогда Альтаир засмеялся. В его смехе слились удивление, радость и облегчение. Каждый ассасин подходил к нему, уважительно наклоняя голову и показывая свое оружие: меч, лук или метательный нож, тем самым демонстрируя свою верность Альтаиру.

Альтаир обнял молодого Малика за плечи. Глаза старика сияли.

– Слова насчет слона беру назад, – сказал он. – То, как ты и твои люди здесь появились, – выше всяких похвал.

Улыбающийся Малик поклонился:

– Наставник, мы должны выступить немедленно. Вскоре Аббас обнаружит наше исчезновение.

– Да будет так, – сказал Альтаир.

Он забрался на невысокую стену фонтана, отмахнувшись от помощи Мухлиса. Толпа притихла.

– Слишком долго крепость на холме оставалась для вас темным, устрашающим местом. Сегодня я надеюсь снова сделать ее лучом света… с вашей помощью.

Люди одобрительно загудели. Альтаир взмахнул рукой и продолжал:

– А теперь о том, чего мы не станем делать. Мы не позволим, чтобы наша новая заря обагрилась кровью ассасинов. Сегодня те, кто хранит верность Аббасу, являются нашими врагами, но завтра они станут нашими союзниками. Мы сможем завоевать их дружбу, только если наша победа будет милосердной. Я призываю вас не убивать противников без самой крайней на то необходимости. Мы несем Масиафу мир, а не смерть.

С этими словами Альтаир спустился вниз и пошел через площадь. Ассасины и местные жители двинулись за ним. Ассасины поглубже надвинули капюшоны своих плащей. Вид у них был серьезный. Жители деревни двигались не столь решительно. Их возбуждение не исчезло, но к нему примешивался страх. Слишком многое зависело от этого похода на крепость.