Ученик - Алексей Сережкин

— А то и рассказала, — ответил Артем с вызовом, почему-то остановившись и отводя от него глаза, все еще наполненные слезами.

Почему-то мимолетное и острое желание узнать, разобраться, осознать — вдруг исчезло.

— Так почему ты плакал, Темка? — он пожалуй впервые назвал его так, не специально, это уменьшительное имя вырвалось из него и протянуло между ними какую-то еще одну тонкую, но прочную ниточку.

— Когда тебя нет так долго, мне плохо, — пробормотал Артем, отводя глаза. — Потому что ты, Артем сделал паузу, — ты мой друг.

Вряд ли он мог бы описать, что почувствовал в тот момент. Теплая волна нахлынула откуда-то изнутри и он ощутил, что какой-то комок появился в горле. Он сделал паузу и кашлянул.

— Спасибо, Тем.

— За что? — мальчик непонимающе поднял зареванные, но уже не плачущие глаза вверх.

— Да просто спасибо. Ни за что. Да, кстати, Артем, — он с улыбкой сменил он тему, — знаешь, есть одна корейская поговорка.

— Какая? — заинтересованно спросил Артем.

— Звучит она примерно так — «если плачешь, три глаза локтями».

Артем машинально дернул локтем и засмеялся. — Но ведь, — начал он вопрос, но не закончил.

— Вот именно, — улыбнулся он. — Не всегда получается, конечно, но иногда все же полезно вспомнить эту поговорку.

— Да и вообще, — продолжил он. — Пусть злые и плохие плачут. Сколько бы их ни было. А мы слезы побережем. Договорились?

Артем покивал головой.

Они подошли к выходу из школы и остановились.

Артем еще раз застенчиво ткнулся головой ему в грудь, всего на мгновение, и сказал:

— А мне ведь сейчас на «продленку».

— Ну, продленка это конечно, важно, — улыбнулся он. — Увидимся. Больше на переменах отсиживаться в классе не стану, обещаю.

Он протянул мальчику ладонь и тот изо всех сил сжал ее. — Ой, какая твердая, — сказал мальчик. — А вроде рука ненамного больше моей, — и взглянул вопросительно.

— Ну уж какая получилась. А твердая… и у тебя может быть твердая. Если захочешь и постараешься. У меня далеко не самая твердая, уж поверь, — ответил он и в памяти всплыло подзабытое ощущение твердой и шершавой как дерево ладони Корейца.

— Руки, — неожиданно для себя продолжил он, — не самое важное в перечне того, что нужно укреплять.

И, не дав мальчику вставить ни слова, закончил:

— Потом поговорим, беги уж на свою продленку. Там тебя наверное обыскались уже, или заждались.

Он толкнул дверь и вышел. Казалось странным, что одноклассники не нагнали их с Артемом, не успели обогнать и выйти даже раньше него. Школа за его спиной казалась вымершей, и даже стук шагов Артема затих неожиданно быстро и вновь воцарилась тишина.

Можно было бы предположить, что и на улице — перед школой будет пустынно и тихо. Он почему-то заранее убедил себя в этом, но это было не так.

Он сделал несколько шагов вперед и остановился. Он еще стоял под козырьком школы, чтобы спуститься на землю необходимо было пройти направо или налево и спуститься по ступенькам или же просто спрыгнуть вперед.

Но он медлил.

Неторопливо достав из портфеля очки, он медленно надел их и всмотрелся в открывшуюся ему картину еще раз.

Рядом со скамейкой прямо перед школой, немножко ближе асфальтовой дорожки чуть впереди, за которой уже начинался школьный стадион, толпилась группа девушек. Скамейка была не настолько большой, усесться на нее могло одновременно человека три. Иногда на ней сидели бабушки, которые приводили в школу внуков, отдыхая перед тем, как отправиться в обратный путь.

Сейчас на скамейке никто не сидел. На ней горкой были сложены портфели и какие-то сумки, девушки стояли рядом и болтали, с их стороны периодически долетал веселый смех. Их было человек семь.

Он не знал, все ли они из параллельного класса «Б», он мало обращал внимания на девочек. Две подружки, одну из которых он так неловко задел утром, тоже были тут. Он и не пытался их сосчитать или узнать. В центре внимания была Олеся, и она немедленно приковала к себе и его взгляд. Он даже сделал шаг назад, чтобы его сложней было заметить.

Он продолжал стоять под козырьком школы, отбрасывавшим на него тень, и был практически невидим.

Олеся показалась ему еще красивей, чем тогда, в тот день, когда она зачем-то провожала его домой. Поверх школьного платья на ней было наброшено красивое и наверное, очень модное пальто, но он не обратил на него внимания, возможно просто не заметил.

Он смотрел на ее лицо, на четкий правильный профиль, немного вздернутый вверх нос и губы, которые в этот момент шевельнулись, очевидно произнеся какую-то шутку, потому что со стороны скамейки опять донесся взрыв смеха.

Легкий ветерок спутал ее волосы, но ему показалось, что от этой неразберихи в волосах она выглядит еще лучше, если конечно, это было вообще возможно.

Он шумно вдохнул воздух и понял, что все это время не дышал. Отвернув голову в сторону и стараясь не смотреть на щебечущих девчонок, он вспомнил, что вот-вот из школы могут показаться и его одноклассники. Видеть их он не имел не малейшего желания и мрачно вздохнул.

Значительно ближе к нему и непосредственно на его пути стояла вторая группа. Ничего удивительно не было в том, что старшеклассники не торопятся по домам. Он никого из них не знал по именам, но не узнать в них десятиклассников он не мог. Они старались выглядеть солидно и, не скрываясь от учителей, курили одну на троих сигарету, пуская ее по кругу и нет-нет, да посматривали в сторону скамейки. Наверняка они ждали момента, когда девушки закончат свою беседу и либо планировали проводить кого-то из них домой, или им просто было приятно стоять и смотреть на самых красивых девушек из восьмого «Б». И на нее, на Олесю.

Эта мысль почему-то покоробила его, и он машинально потер внезапно занывшую бровь тыльной стороной ладони, чуть не сбив с носа очки, о которых он совершенно забыл.

«Еще и очки эти дурацкие», — пробормотал он почти про себя. Покосившись на дверь за спиной, из которой вот-вот могли показаться одноклассники, он решительно вдохнул и сбежал вниз по лестнице.

Да, он выглядел нелепо в этих очках, по крайней мере ему так всегда казалось. И очки, и школьный пиджак, из которого он опять вырос, и потертый видавший виды портфель с треснувшей ручкой, царапающей ему ладонь, все это было таким, как всегда, обычным и ничем не примечательным.

Очки снимать не хотелось. Проскочив по возможности незаметно мимо, не обратив на себя внимания, он хотел хотя бы еще разок посмотреть на нее, хоть мельком. Еще раз увидеть ее улыбку и запрокинутую назад голову, открывающую такую беззащитную шею и вспомнить их долгий, долгий разговор тогда, в школьном дворе. Когда рядом не было почему-то никого. Ни этих долговязых десятиклассников, стоящих у него на пути, ни девчонок, окруживших ее плотным кольцом. Никого. Никого кроме них.