Внемлющие небесам - Джеймс Ганн

– Она выживет, Мак.

– Я слышал, вы уходите, мистер Макдональд? – проговорил новый голос, принадлежащий, по-видимому, человеку не из круга Макдональда. – Не уходите, мистер Макдональд… Здесь ведь по-настоящему все зависит только от вас.

Голоса наполняли зал, уводя Роберта в прошлое.

Потом все перекрыл голос сегодняшнего Олсена.

– Видишь ли, записывалось все происходящее здесь с момента назначения Мака директором. Кто знает, а вдруг, в каком-нибудь разговоре кто-то случайно выскажет нечто, способное впоследствии оказаться ключом к некоей научной тайне. А мы здесь, как ты понимаешь, располагаем неограниченными возможностями, я имею в виду блок памяти и ассоциаций. Вот это, пожалуй, и означает использовать наш компьютер по назначению. Моя задача, – продолжал Олсен, – заключается в составлении программ, которые должны упорядочить информацию и при вводе запросов в компьютер, сделанных в том или ином контексте, отсеять лишнее – вроде как избавиться от информационного мусора.

– Неужели здесь записано все? – спросил Макдональд. – Все с самого начала?

Старческая рука в коричневых пятнах показала в сторону компьютерных стен.

– Все до единого слова, а впридачу и вся информация, накопленная в нашем мире. Все, написанное когда-либо по теме других миров, о языках, передаче сообщений и криптографии. «Кто знает, – часто говаривал твой отец, – где могут соприкоснуться фантазия и действительность?» Мак питал какое-то особое пристрастие к этим самым «кто знает». Это превратилось у нас в шутку: «Надо бы что-то съесть, – говорит, бывало, кто-нибудь, – кто знает, может, я проголодался». Мак смеялся, а все равно продолжал так говорить. Да, великий был человек. Прости меня, Бобби… то есть, Роберт. Наверняка ты уже сыт по горло всеми моими воспоминаниями о Маке и этим обращением, как звали мы тебя в детстве. Ты взрослый человек – мужчина, да и Мака давно уже нет с нами. А я просто запрограммировал здесь все для тебя, возможно, ты поймешь, каким он был в Программе, и постараешься разобраться, как и что он делал.

Старик уже не казался Макдональду впавшим в детство. Да, он стар, но ум сохранил ясный и быстрый. А этот его кропотливый труд по созданию из океана разрозненных данных единого логического целого должен непременно стать предметом исследований специалистов по информатике.

– Твой отец находился здесь, в этом зале, когда произошел первый серьезный срыв. Это случилось, когда твоя мать пыталась покончить с собой. Тогда он чуть не бросил Программу.

Макдональд сидел неподвижно, целиком поглощенный голосами своего прошлого.

– Можешь слушать, сколько захочется. Когда посчитаешь, что услышал достаточно, нажмешь вот эту кнопку:

Макдональд не заметил, как Олсен ушел. Он вслушивался в отцовский голос:

– Каждый человек должен верить в себя, точнее, в свой разум, дабы вовремя признать свое поражение и оставаться убежденным в собственной правоте, дабы выстоять – назло всем разочарованиям и необратимому, безжалостному ходу времени.

Другой голос, сухой и скептический:

– Эта Программа жива надеждой и верой…

– И еще статистической вероятностью, – произнес отец.

– Это просто другое название веры. А по прошествии более чем пятидесяти лет статистическая вероятность уменьшается…

– Пятьдесят лет – лишь мгновение, не более чем взмах ресниц на лике божества.

– Пятьдесят лет – это срок активной профессиональной жизни человека. Вы посвятили всему этому большую часть своей жизни. Я и не сомневался, что без боя вы сдаваться не собираетесь. Только вот ничего из этого сопротивления не выйдет. Ну так как, вы со мной станете воевать или все-таки предпочтете сотрудничество?

А затем, спустя минуту, – вавилонское столпотворение бесчисленных переплетающихся голосов, воодушевленно говорящих разом…

– Голос бесконечности, – произнес его отец.

И снова бормотанье, однако на этот раз знакомое и легко узнаваемое – отрывки из радиопередач тридцатых годов, – первые принятые межзвездные сигналы, – позывные, ретранслируемые с Капеллы, для привлечения внимания к посланию, – то самое бормотание, так эффективно использовавшееся радио и телевидением для оказания поддержки Программе…

– Мы не одиноки, – произнес чей-то голос.

И опять скептический голос, но на этот раз прозвучавший уверенно:

– Что они могут сообщать?

– Узнаем, – ответил его отец.

В полумраке компьютерного зала вместе с голосами струилось само время. Макдональд услышал бас:

– И все это лишь для того, чтобы прочесть единственное короткое послание?

– Истинному последователю Господа для этого достаточно веры, заключенной в сердце его.

– Наша вера, – произнес его отец, – объективно требует предоставления возможности воспроизведения всех результатов и данных всеми, кто использует ту же аппаратуру и аналогичные методы. И, хотя на свете немало истинно верующих сердец, думаю, все же, идентично воспринять послания им не под силу.

Прошло несколько секунд, и бас снова заговорил:

– Прости мне мое сомненье. Это – посланье Божие.

Сцены минувшего, записанные в дырочках перфокарт и на крошечных магнитах электрическими импульсами, хранимые для вечности в необъятной, бесстрастной памяти, в первозданной подлинности переходили от компьютера к разуму и чувствам Макдональда…

И снова кто-то говорил:

– Прошу вас, объясните мне, отчего вы так настаиваете на ответе? Не следует ли нам всем ограничиться признанием достижений Программы и факта подтверждения существования разумной жизни во Вселенной?

– Могу предложить доступное объяснение, – проговорил его отец, -

…однако у вас возникли обоснованные подозрения, не стоят ли за всеми этими аргументами мои очень личного свойства побуждения?.. До того, как капеллане получат наш ответ, меня уже не будет в живых. Однако хотелось бы, чтобы мои труды не оказались напрасными и исполнились мечты, в которые я верую, и тогда бы прожитая жизнь имела смысл… Я желал бы кое-что оставить миру и собственному сыну в наследство. Я не поэт и не пророк, не художник и не артист, не строитель, не государственный муж. Не занимаюсь и филантропией. Единственное, что я могу оставить после себя, – широко распахнутые двери, путь во Вселенную, вместе с надеждами на обновление, – послание, которое достигнет отсюда другой планеты в лучах далеких, чужих светил…

Его постоянно преследовал сон… впрочем, скорее, воспоминание, нежели сон… будто он просыпается один на большой кровати. На кровати его матери, позволившей ему взгромоздиться туда и, прижавшись к ней, мягкой и теплой, уснуть. Но просыпается он один, кровать пустая и холодная и ему становится страшно. В потемках он подымается с постели и более всего боится, как бы не столкнуться с чем-то страшным или не провалиться в бездонную дыру. В страхе и одиночестве он бежит в темноте через весь холл в гостиную с криком: «Мама!.. Мама!.. Мама!..» Перед ним маячит огонек – крошечный огонек, рассеивающий мрак, и в этом свете сидит его мать в ожидании возвращения отца. И он вновь ощущает себя таким одиноким…