Последний Контракт. Том 4 - Илья Романов

Виктор ощущал, как заскрипели от натуги жилы, и чувствовал как рвались мышцы, стоило их клинкам вновь встретиться. Мужчина недоумевал и одновременно получал азарт от того, что печать Концентрации просто не работала! Печать, что способна заморозить само время и реальность, была бесполезна, ведь юноша двигался с просто умопомрачительной скоростью! Возможно, наложи он ещё больше печатей друг на друга, то добился большего эффекта... Но даже такое количество уже давило на сознание и отдавалось головной болью.

Он — Жнец самой Смерти. Он тот, кто является олицетворением всех плохих эмоций своего настоящего «Я». Тот, кто желал занять место оригинала и стать свободным... Проигрывал какому-то пацану?!

«Хах... Пацану... Ну да, конечно.»

Кто, как не прошедший через множество жизней, понимал факт, что перед ним явно не юнец? Очередной Жнец? Раз так, то где его печати?

Взрывы и крики во дворце набирали обороты, а самое здание дрожало, что заставляло Виктора морщиться. Слишком долго времени он потратил на загадку, что пыталась сейчас его убить. План пошёл по одному месту и теперь... Придётся корректировать. Вот только, перед этим, он должен кое-что узнать. То, что вызывало у него противоречивые чувства, ранее не испытываемые.

— Скажи, — слегка запыхаясь, посмотрел Виктор на своего оппонента, стоило им разойтись. — Она мертва?

Ещё один глупый вопрос, и простой человек даже не понял бы его, но не клерик. Слегка наклонил голову набок, Джон внимательно взглянул на противника и сухо произнёс:

— Мертва. Виктор отсёк ей голову.

— Вот как... — почувствовал мужчина, как сердце невольно схватили чувства утраты. Но он быстро подавил их и, криво ухмыльнувшись, встал в стойку. — Значит, она была ничтожеством.

План «А» пришёл в негодность ещё в тот момент, как умерла Ксения, и эти двое явились во дворец. План «Б» так же давал сбой и таял с каждой секундой, пока шёл бой с неудачным и сильным противником. Ведь, чем дольше тот длился, тем больше была вероятность, что вот-вот явятся основные имперские силы и просто задавят намечающуюся смену власти в империи. И хоть союзники Виктора, являющиеся аристократами РИ, вовсю задерживали Корпус Мебиус и военные силы, те всё равно явятся. А это значит... Нужно торопиться.

— Что ж... Выходит, пора приступать к плану «С», — ухмылка стала шире, глаза его вспыхнули синим могильным светом, а тело приготовилось к атаке.

* * *

Разбросанные на полу обезображенные тела, разрушенная плитка и колоны тронного зала, крики умирающих и завывания ветра, что проникал в дыры.

Я стоял посреди кровавого ада, сжимая топор, взирая на убитых врагов и вдыхая запах меди и железа. Внутренности, помятая броня, сломанные плазменные мечи и множество оторванных или отсеченных голов. Позади слышались женские всхлипы, и надрывный детский плач.

Большого труда мне стоило подавить внутри себя Жнеца и выйти из состояния Харона. А уж как сложно было уберечь от давления Юлю и Анну, и говорить не стоило. Сама суть Харона это страх. Липкий, холодный и вездесущий страх Смерти, внушающий врагам отчаяние. Именно в большей степени благодаря ему я и смог сразить всех Ульхеднаров, спасая императрицу и её дочь.

— П-пап... Папочка... — слёзы лились из глаз девочки, что на сидела на коленях и обнимала труп отца.

Её синий сарафан был покрыт кровью, как и белоснежное платье царицы. М-да... Крови было столь много, что они будто бы искупались в ней.

Сама Анна стояла с опустошенными глазами и взирала на тело мужа. Я не знал, о чем она сейчас думала, но явно не о хорошем. Что до меня... То мне на императора было чихать с высокой колокольни. Ну, это с точки зрения Жнеца. А вот с точки зрения аристократа, я понимал, что это жопа. Большая и беспросветная задница, в которой окажется Российская Империя. Власть зиждется на силе, страхе и уважении. Сила помогает карать неугодных. Страх заставляет их подумать перед тем, как действовать. Ну а уважение... Оно для тех, кто понимает, кому принадлежит власть.

После смерти императора, начнутся трения и перед власти, если цесаревич не взойдёт на престол. Но в этом моменте есть один большой нюанс, носящий имя — Джон. Я хорошо знал его... Власть ему не нужна. А значит, дело швах.

Но да ладно... Это всё лирика и дела будущего. Сейчас нужно предпринять другое.

Ощущая лёгкий мандраж, я шёл в сторону Анны и с каждый шагом сердце начинало стучать всё сильнее. Хоть она и была одета в платье заляпанное кровью, это не убавило её красоты и женственности. Она так похожа на саму себя...

— Анн... — начал я говорить и, запнувшись, поправился. — Ваше императорское величество. Вам нужно укрыться в безопасном месте.

Женщина никак не отреагировала на мои слова и продолжала смотреть на труп мужа.

Вздох покинул грудь, после чего я снял с себя пиджак, который благодаря состоянию Харона никак не пострадал, и накинул на её плечи.

Крупно вздрогнув от моих прикосновений, Анна подняла глаза и посмотрела на меня. А после, в тронном зале раздался не только плач девочки, но и женщины...

— Тише... Всё хорошо... — прижал я её к себе, а та подалась без какого-либо возмущения.

Императрицы, матери, воины... Любая женщина в первую очередь именно женщина. Их психика может быть стальной и готовой ко всему, но даже она может сломаться и тогда они теряются, не зная, как действовать дальше и начиная искать крепкое плечо. Эдакий спасательный плот, который сможет спасти их во время шторма.

Рубашка намокала от слёз, а сам я ощущал, как быстро бьётся её сердце. Вот она в моих объятьях... Та самая, кто так похож на мою Анну. Больших усилий мне стоило не спросить: Помнишь ли ты меня? Сейчас не время и не место для подобного...

Снаружи прекратились звуки взрывов и содрогания земли, что заставило меня напрячься и подавить рвущийся наружу мат.

Я такой идиот... Поддался эмоциям и чувству встречи, напрочь забыв о главной проблеме.

Вот только сама проблема обо мне не забыла.

— Смотрю на вас и глаз радуется, — раздался насмехающийся голос, вслед за которым я повернул голову.

Подкопчённый, частично окровавленный и тяжело дышавший Виктор тащил по полу избитое тело цесаревича. Права рука парня была сломана в нескольких местах, одежда порвана, а лицо искаженно в гримасе боли.

Я не грел себя надеждой, что