Хижина дяди Тома - Гарриет Бичер-Стоу

Слезы неожиданно появились в круглых глазах маленькой негритянки и закапали на руку Евы. Уронив голову на колени, Топси зарыдала.

— Бедная Топси, — шептала Ева.

— Дорогая моя мисс Ева, — лепетала Топси сквозь слезы, — я попробую, непременно попробую быть хорошей… До сих пор мне было все равно…

Сен-Клер опустил портьеру.

— Она напоминает мне мою мать, — сказал он, обращаясь к мисс Офелии.

— У меня всегда было предубеждение против негров, — тихо прошептала мисс Офелия, — я не могла вынести, чтобы этот ребенок прикасался ко мне, но я не думала, что она это замечает.

— Не надейтесь скрыть от ребенка хотя бы затаенную неприязнь, — сказал Сен-Клер. — Осыпайте его подарками, доставляйте любые удовольствия, это не пробудит в нем ни малейшего чувства благодарности, если он при этом будет ощущать то отвращение, которым вы полны.

— Не знаю, как я сумею справиться с собой, — проговорила мисс Офелия. — Они мне неприятны, а особенно эта девочка… Как преодолеть это чувство?

— Берите пример с Евы.

— О, Ева! У нее такое любящее сердце! Хотела бы я быть такой, как она… Она живой урок…

Глава XXVI

Смерть

Спальня Евы была большая и светлая. Как и все остальные комнаты в доме, она выходила на веранду и сообщалась со спальней ее родителей и с комнатой мисс Офелии.

Сен-Клер обставил комнату дочери в соответствии со вкусом ее обитательницы. Окна были затянуты белой и розовой кисеей. По кайме ковра были вытканы листья и розовые бутоны, в центре была изображена охапка распустившихся роз. Кровать, стулья и кушетки были из бамбука, причудливой и приятной формы. У изголовья кровати, на алебастровой колонке, возвышалась изящная статуэтка с миртовым венком в руках. К венку был прикреплен розовый кисейный полог, предохранявший от москитов, — вещь, необходимая в этих краях. Прелестные бамбуковые кушетки были устланы розовыми шелковыми подушками. Середину комнаты занимал стол, на котором стояла белая мраморная ваза, высеченная в форме лилии, окруженной бутонами. Она всегда была наполнена цветами. На этом же столе лежали книги Евы и стоял письменный прибор из резной слоновой кости.

На полочке камина стояли две мраморные вазы, которые Том ежедневно наполнял свежими цветами. На стенах висело несколько хороших картин, изображавших детей в различных позах. Одним словом, все было убрано так, чтобы глаз мог в любую минуту остановиться на предмете, вызывающем только светлые и радостные мысли.

Улучшение здоровья, придававшее девочке в течение нескольких последних дней силы, оказалось обманчивым. Все реже и реже слышался шум ее легких шагов на веранде. Зато чаще можно было ее видеть лежащей в шезлонге у открытого окна. Взор ее глубоких, задумчивых глаз был устремлен на озеро, воды которого мерно колыхались.

Как-то после полудня Ева лежала у окна, полураскрыв книгу. Ее прозрачные пальцы рассеянно перелистывали страницы.

Внезапно до нее донесся раздраженный голос матери, в котором звучали визгливые ноты.

— Что это такое? Как ты смеешь! Ты оборвала все мои цветы! — кричала миссис Сен-Клер.

Ева услышала хлесткий звук пощечины.

— Но, мэ-эм, это для мисс Евы! — послышался ответ, и Ева узнала голос Топси.

— «Для мисс Евы»! Оправдание, нечего сказать! Очень ей нужны твои цветы! Вон отсюда, чумазая ты дрянь!

Ева быстро поднялась с кресла и вышла на веранду.

— О мама! Мне так нужны эти цветы! — с волнением проговорила она. — Дайте их мне.

— К чему? Твоя комната и так полна цветов!

— А мне все мало! Топси, дай сюда цветы!

Топси, стоявшая, печально опустив голову, подошла к Еве и протянула ей цветы, взглянув на нее робким и застенчивым взглядом.

— Какой прелестный букет! — сказала Ева, перебирая ярко-красную герань и белые японские розы с блестящими, словно лакированными листьями. — Ты просто мастерица делать букеты. Погляди, вон та ваза пустая… Я хотела бы, чтобы ты каждый день приносила и ставила в нее свежие цветы.

Топси сразу повеселела.

— Новый каприз! — произнесла миссис Сен-Клер. — Зачем это тебе?

— Оставь, мама, неужели ты против того, чтобы Топси приносила мне цветы? Скажи, неужели против?

— Как хочешь, дорогая, как хочешь! Топси! Ты слышала, что сказала мисс Ева? Исполни ее желание!

Топси поклонилась и, опустив глаза, медленно удалилась. Ева заметила, как по ее черной щеке скатилась слеза.

— Вот видишь, мама, я знала, что Топси хотела доставить мне удовольствие.

— Глупости! Она стремится делать одни только гадости. Она знает, что нельзя трогать цветы, и нарочно трогает. Вот и все! Но если тебе это нравится — пусть!

Ева, утомленная, снова легла на кушетку.

— Мама, — проговорила она после некоторого молчания, — мне хотелось бы обрезать мои волосы.

— Зачем?

— Я хочу подарить их на память моим друзьям… пока я могу это сделать сама. Пожалуйста, попроси кузину обрезать их.

Мари позвала мисс Офелию. Когда она вошла, девочка, встряхнув свои длинные темно-золотистые косы так, что они рассыпались у нее по плечам, весело сказала:

— Подойдите сюда, кузина, и остригите овечку!

— Что это такое? — воскликнул Сен-Клер, неожиданно входя в комнату.

— Папа, я попросила кузину отрезать часть моих волос. Их слишком много у меня, и от их тяжести болит голова. Потом, мне хочется несколько прядок подарить…

— Только осторожно, кузина! — взмолился Сен-Клер. — Срезайте сзади, там не так будет заметно. Локоны Евы — моя гордость!

— О папочка! — с грустью сказала девочка.

Затем она движением руки подозвала отца.

Сен-Клер сел возле нее.

— Папа, — сказала она, — я слабею с каждым днем. Я знаю, что меня скоро не станет… Мне хотелось бы поговорить с тобой… откладывать дальше нельзя. Поговорим сейчас?

— Хорошо, дорогая моя, — прошептал Сен-Клер, одной рукой закрывая глаза, а другой сжимая руку дочери.

— Я хочу, чтобы сюда собрались все наши домашние. Я должна кое-что сказать им…

— Хорошо, — глухо произнес Сен-Клер.

Мисс Офелия созвала слуг, и скоро все собрались в комнате Евы.

Ева лежала, откинувшись на подушки. Распустившиеся волосы рассыпались по ее плечам. Лихорадочный румянец резко выделялся на прозрачно-бледном лице. Большие грустные глаза задумчиво остановились на каждом из присутствующих.

В комнате царило глубокое молчание. Все казались опечаленными тяжелым предчувствием. Женщины закрывали лица передниками.

— Я просила вас прийти, друзья мои, — заговорила Ева, приподнимаясь, — потому что я всех вас люблю и мне хочется кое-что сказать вам на прощание…

Ее прервали вздохи, плач и жалобные причитания, раздавшиеся со всех сторон.

Она немного помолчала и затем продолжала с такой торжественной серьезностью, которая заставила всех замолкнуть:

— Я знаю, что вы меня тоже любите…

— О да, да! Все! Дорогая, маленькая мисс! — почти разом сорвалось со всех уст.

— Я знаю это, чувствую всем сердцем, — продолжала девочка. — Все вы до единого были добры ко мне. И мне хочется кое-что подарить вам, что заставит вас вспомнить обо мне. Каждому из вас я дам по одному своему локону…

Невозможно описать эту сцену: плача и рыдая, слуги окружили Еву, получая из ее рук последний знак любви.

Мисс Офелия, опасавшаяся слишком сильного впечатления, которое эта сцена должна была произвести на больную, постепенно одного за другим выпроваживала всех слуг. Остались только Том и Мэмми.

— Дядя Том, — сказала Ева, — вот этот самый красивый локон я оставила для тебя… А ты, милая, добрая, ласковая моя Мэмми, — произнесла она, в порыве нежности обхватив шею негритянки, — я знаю, тебе будет трудно расстаться со мной…

— О мисс Ева, мисс Ева! Как же я буду жить без вас? — пролепетала преданная женщина и разразилась бурными рыданиями.

Мисс Офелия мягко выпроводила Тома и Мэмми на веранду. Она повернулась к кровати, полагая, что уже больше никого не осталось в комнате, и неожиданно увидела Топси.

— Откуда ты взялась, гадкая девчонка? — резко спросила она.

— Я была здесь, — проговорила Топси, утирая глаза. — О мисс Ева! Я была такая злая… Но неужели вы мне ничего не дадите?

— Что ты, что ты, бедная моя Топси! — тихо сказала Ева. — Я и тебе тоже дам локон. Каждый раз, когда ты взглянешь на него, ты вспомнишь, что я тебя любила и желала тебе добра…

— О мисс Ева!.. — Топси закрыла лицо передником.

Мисс Офелия молча увела ее из комнаты. Когда они ушли, Ева тихо коснулась руки отца.

— Папа…

Сен-Клер вздрогнул.

— Дорогой мой папа, — повторила Ева.

— Нет, нет, не могу! — почти вскрикнул Сен-Клер, поднимаясь с кресла. — Мне не вынести этой муки! Небо слишком жестоко поразило меня!