Большая Засада - Жоржи Амаду

Но шло время, а Баштиау да Роза все еще был холостяком. Он даже не сожительствовал ни с кем, хотя в желающих недостатка не было. Среди них можно упомянуть даже Марию Беатриш Моргаду, бедную родственницу доны Кармен Моргаду де Ассиш Годинью, а значит — и ее супруга, полковника Эноша де Ассиш Годинью. Она была бедная, а все одно — благородных кровей. Баштиау задержался на фазенде Годинью, он был десятником во время ремонта особняка, и из любви к искусству соблазнил дону Марию Беатриш. Дама благородных кровей девицей уже не была — невинности ее лишил богатый кузен, тоже из любви к искусству. Если бы не это, то бедная кузина, уже тридцатилетняя, украшенная пушком над верхней губой, так и досталась бы червям нетронутой. Воспылав страстью, благородная сеньора пожелала покинуть кров и стол, который родственники предоставляли ей из жалости, а она, в свою очередь, вела дом, присматривала за служанками и занималась детьми. Она решила поселиться с Баштиау, не требуя соблюдения никаких формальностей, презрев предрассудки, высокомерие и прочий вздор семейств Моргаду и Годинью. Баштиау да Роза пошел на попятный и убрался оттуда подальше. Ему не хотелось попасть в засаду и сгнить где-нибудь на перекрестке из-за женщины.

Вместе с Гиду он перешел реку — их пригласили старый Амброзиу и Жозе душ Сантуш, чтобы поговорить о строительстве мельницы. Он не узнал Диву, увидев, как она ковыряется в земле с мотыгой в руках. Баштиау да Роза подумал, что это одна из дочерей Жозе душ Сантуша. Их было три, и каждая стоила хорошего работящего мужика. Две еще молоденькие, и одна постарше, слепая на один глаз Рикардина. Но, несмотря на это, и на нее охотники находились: все видели, как она крутила с Додо Перобой, придурковатым типом, который, неизвестно как и зачем, забрел в эти края. Не птички же его сюда занесли! Он заказал Лупишсиниу цирюльное кресло в кредит, обещая заплатить когда сможет. Он был парикмахером и брадобреем. По мнению капитана Натариу да Фонсеки, ставшего его клиентом, цирюльное кресло Додо Перобы стало еще одним очевидным доказательством отрадного факта: в Большой Засаде появлялось цивилизованное население.

Баштиау да Розу, как и других мастеров — плотников и каменщиков, часто нанимали на работы в окрестных фазендах, и потому он мало бывал в Большой Засаде и уже много месяцев не видел дочку Амброзиу. Он помнил молчаливую худую девчонку с косичками, которая играла с мальчишками в жмурки и на ярмарке стояла рядом с родителями и братьями. Не может быть, чтобы сейчас перед его глазами была она — распрямившаяся, в закатанной юбке, с мотыгой в руках, струйки пота стекали по лбу. Вот это женщина — молодая, цветущая, такая красивая, на что она была похожа? На зеленеющие ростки маниоки.

Раньше на вырубленных участках рос сухой кустарник, на земле было полно колючек и змей. С приездом народа из Сержипи здесь расцвели посадки фасоли, поля кукурузы и маниоки, зазеленела листва машише и шушу. Все изменилось, не только земля, но и люди тоже: Жаузе, Динора и сын, который едва не умер в дороге; мрачный Агналду и его жена Лия — пришла беременная, изнемогая от усталости; Аурелиу и Нанду, не говоря уже о самих стариках, подавленных и униженных. Несчастные изгнанники из Мароима возрождались настоящими грапиуна, отличными работниками. Ребенка Лии приняла Корока, он был первым, кто родился в Большой Засаде, настоящий бутуз.

Амброзиу и Жозе душ Сантуш обсуждали будущую мельницу, Лупишсиниу слушал и спорил. Баштиау да Роза иногда вставлял словечко, а сам смотрел на девушку, склоненную над землей, залитую солнцем: лицо как у святой, тело как у королевы. Вот с такой — да, с такой стоит жить.

С Каштором Абдуимом было по-другому, не так внезапно. И тем не менее его удивление и испуг были не меньшими. Открытие случилось через несколько дней после переезда семьи капитана Натариу да Фонсеки в дом, построенный на вершине холма, — он был самым главным в Большой Засаде и по размеру, и по комфорту, и по расположению. С корзиной на голове Дива поднималась по склону — крутому, но хорошо вымощенному галькой, чтобы животные могли пройти по нему даже в сезон дождей. К тому же чужаку здесь не проскользнуть — достаточно было поставить на одном из поворотов извилистого спуска человека с карабином. Случайно по пути на реку он увидел, как она поднимается, и замер в испуге — нет, это не Дива. Он просто отказывался верить своим глазам. Но это была именно она, Дива. Остановившись, чтобы поправить корзину, она заметила, как он подглядывает снизу, ошеломленный — из-под юбки виднелись голые бедра. Она улыбнулась и помахала ему рукой.

Народ уже окрестил холм — он теперь назывался Капитанским пригорком. Оттуда, как с вышки, капитан мог оглядеть все селение, от Жабьей отмели с хижинами проституток и домиком Бернарды до улицы, застроенной домами, которая тянулась вдоль Ослиной дороги, от пустыря, где под соломенным навесом проходила ярмарка, отдыхали погонщики, а при случае еще плясали, до склада какао и скотного двора полковника Робуштиану, от кузницы Тисау, где Эду, его старший сын, обучался мастерству, до лавочки Турка вблизи хлебного дерева. Он видел даже посадки выходцев из Сержипи и сертана, простиравшиеся на том берегу реки, видел расчищенный лес и навесы из веток, кукурузные поля, свиней и кур.

Все это, и еще всех тех, кто проезжал мимо, мог созерцать с балкона своего особняка капитан Натариу да Фонсека. Обзор был даже лучше, чем с того места, где росло дерево-мулунгу, в двух шагах отсюда. Именно там он в свое время показал эти, тогда еще пустые, земли полковнику Боавентуре Андраде и предсказал, что быть здесь когда-нибудь городу. «Осталось чуть-чуть», — согласился полковник, приехав сюда семь лет спустя. Это было в духе полковника — селение-то еще крошечное, до города ему еще очень далеко. Но когда он, Натариу, пришел мальчишкой в изобильный край какао, спасаясь от нищеты Сержипи, Такараш был всего лишь жалким местом ночевки погонщиков, не было ни станции, ни поездов, а город Итабуна, этот колосс, был всего-навсего местечком под названием Табокас.

Поэтому капитан внимательно следил за всем, что здесь творилось, и, если нужно, высказывал свое мнение или вмешивался в ход событий. Он одолжил деньги на строительство мельницы, которую Лупишсиниу и Баштиау да Роза взялись соорудить для Амброзиу и Жозе душ Сантуша. Капитан присоединился к полковнику Робуштиану де Араужу, который оплатил заготовку леса для строительства моста. В эти затеи он вложил почти всю прибыль, которую принес урожай, но ведь тот, у кого власть и авторитет, имеет еще и обязанности. Он так думал и так поступал задолго до первого урожая, еще тогда, когда только начал сажать плантации в зарослях Боа-Вишты и обнаружил здесь беглянку Бернарду, промышлявшую проституцией.

Это не случилось внезапно, не стало неожиданностью. В отличие от Баштиау да Розы, который подолгу не видал ее, негр постоянно встречался с Дивой и разговаривал с ней, и если он ничего не замечал, то это только его вина. Он был все время рядом с ней с того самого вечера, когда проводил семью из Сержипи до магазина Фадула и одолжил ей гамак в хижине Эпифании, — девочке Диве, заторможенной и рассеянной. И так было, пока он не увидел, как она взбирается на вершину холма, балансируя с корзиной на голове, — там были шушу, машише, киабо, жило, сладкий батат — плоды с их плантации, знаки благодарности, которые Ванже посылала на кухню Зилды. Тогда он смог разглядеть обнаженные бедра и ягодицы, едва прикрытые трусами, — это были бедра и ягодицы женщины. Чтобы снова увидеть ее лицо, которое он всегда находил красивым и полным изящества, и чтобы оценить грудь, он побродил вокруг, ожидая, пока она спустится. Он увидел ее в полный рост, и это свело его с ума — больше никогда он не называл ее маленькой Дивой. Но все равно считал девушку взбалмошной и сумасбродной, будто у нее ветер в голове гуляет.

Раньше она бегала через пустырь с Сау и Нанду, чтобы оторвать Эду от работы и пойти вчетвером в заросли охотиться на тейу, ставить силки для птичек, мастерить волчки — в свободное время Балбину развлекался изготовлением волчков, которых потом сдавал торговцу на ярмарке в Такараше. Еще они запускали бумажных змеев, которых делала Меренсия — тоже в свободное время, и с каждым разом они были все лучше и краше.

Нанду и Сау входили в кузницу, а Дива — никогда. Она стояла за порогом и наблюдала. Тисау вглядывался в ангельское лицо, откладывал в сторону молот и приглашал:

— Может, зайдешь, маленькая Дива?

Она отрицательно мотала головой и, не дожидаясь остальных, выбегала, будто бы в ужасе спасаясь от него. Чего же она боялась, прости меня, Господи? Поначалу он удивлялся, а потом просто перестал замечать: почти каждый день она тайком приходила к кузнице, пугливо прячась за стволами деревьев. Руки и ноги у нее были грязными от работы на земле.