Партизаны полной Луны (СИ) - Кинн Екатерина

— Это не вопрос. Подлечим и подкормим, с одним условием.

Андрей кивнул — мол, он весь внимание.

— Ты никого из местных не уведешь с собой. Это как бы ультиматум. Либо так, либо… я тебя на грузовичке до Зборова подкину, а дальше сам как знаешь.

— Согласен.

— Ну вот и ладушки. А что с верхней планкой?

— Верхняя — это чтобы я однажды проснулся, а всей этой бледной сволочи нет, как и не было.

— У-у, братику… — протянул Мартин. И сказал по-украински то, что Антон легко понял как "Это тебе долго ждать придется".

Андрей ответил ему тоже по-украински, и его Антон тоже понял сразу, без перевода:

— Нет. Не долго ждать, а много работать.

На следующее утро, пока Антон еще спал, Эней оделся и пошел в монастырь.

Свиноферма была чуть на отшибе, по дороге в Августовку. По обе стороны от дороги подымались пологие холмы, покрытые заплатками полей, в кустах звенели птицы, а в лощинах между холмами стоял туман.

Эней какое-то время шагал быстро — просто чтобы проверить, на что он сейчас способен; проверка показала неудовлетворительный результат, и Эней замедлил ход, перевел дыхание, справился с головокружением…

У поворота зеленел сад, скрывающий монастырские стены. Сад на первый взгляд был пуст, но стоило Андрею ступить на тропинку, ведущую к воротам, как из ниоткуда появился брат Михаил, узнал его, улыбнулся и открыл калитку.

В самом монастыре его встретил брат Мартин и сразу повел в подвальную часовню, где насельники — дюжина одетых в черное парней чуть постарше его самого — готовились к службе. Среди них Эней сразу увидел Игоря — несколько осунувшегося, кажется, даже бледней обычного. Или это только кажется?

Они обменялись рукопожатиями.

— Что я должен делать? — спросил Эней.

— Да то же, что и я: сидеть и не отсвечивать, — вяло улыбнулся тот. — Мы тут еще будем делать разные телодвижения, но ты, как пока еще даже не катехумен, можешь их не делать.

— А ты — катехумен?

Игорь кивнул и пояснил:

— Мне иначе нельзя. У меня там, — он показал пальцем куда-то вниз, — заложник.

— Ты… веришь, что там что-то есть?

— Я не верю, Ван Хельсинг. Я знаю. Мне туда экскурсию устраивали.

Тут им пришлось прерваться, потому что началась служба.

Длилась она чуть больше получаса и очень понравилась Энею именно краткостью. Ясно, просто, прозрачно, как колодезная вода. Он не воспользовался привилегией "даже не катехумена" — вставал и преклонял колени вместе со всеми. Когда священник вынес Чашу, вместе со всеми дернулся было вперед, но Игорь удержал за рукав.

— До крещения нельзя, — пояснил он шепотом.

Эней подчинился. Он всегда держался правила "В чужой монастырь со своим уставом не лезут", а тут еще и монастырь настоящий.

— Ты как вообще? — спросил он, когда служба закончилась и они покинули подвал.

Игорь пожал плечами.

— Немножко работаю, немножко стерегу по ночам, много сплю. Днем вырубает, сил нет.

— Надолго ты здесь застрял?

— До крещения по меньшей мере. Это освященная земля, а у меня в следующее полнолуние наверняка будет приступ. Не хочу рисковать. А ты насколько задержишься? Как рука?

— Так… слегка подергивает, слегка ноет, — Эней обозначил медленно прямой удар с плеча, чтобы показать — рука в принципе рабочая.

Игорь — солнце уже взошло — надел темные очки.

— Понятно. Тебе, как я понял, особенно некуда торопиться?

— Сегодня или вообще? Сегодня меня Костя пригласил.

— Я имею в виду вообще. — Они направились к воротам. — Ты бы меня очень обязал, если бы задержался до полнолуния.

— Не вопрос, — неожиданно для себя ответил Эней и тут же понял, что он хотел чего-то вроде этой просьбы, хотел получить причину, чтобы остаться здесь подольше.

Они вышли в сад, сели рядом на бревно возле гвардиановой хибарки. Игорь закурил. Эней хотел продолжить разговор, но не знал как.

Весь его предыдущий опыт говорил, что пора с этой деревней завязывать. Глубинка — на самом деле плохое место для того, чтобы прятаться, особенно глубинка, заряженная всякими… настроениями; и уходить отсюда нужно как можно быстрее. Ловить здесь нечего, священником его не сделают, а если и сделают — никакой пользы это не принесет. Святые отцы ясно дали понять, что предпочитают пребывать в изоляции, и на контакт с подпольем не пойдут. Нужно выздоравливать, собираться — и ноги за пояс, лишнего дня здесь не тратя…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Но все спотыкалось об Игоря. О живое свидетельство чуда, которое самим своим существованием "портило картину мира", как сам Игорь и сказал. Не будь его — можно было бы спокойно убедить себя в том, что жители местных деревень просто… ну, скажем так, развлекаются всерьез большой ролевой игрой, придающей их жизни смысл. Что отчасти и было правдой. И покинуть это место с благодарностью, но без сожаления. Однако Игорь сидел рядом — при солнечном свете, сжимал сигарету в длинных крепких пальцах, запрокидывал лицо вверх и выпускал дым, белый и легкий, как туман в лощинах. Бледный, худой, жилистый — плотный, плотский, неопровержимый. На тыльной стороне его кисти проступали вены — словно иероглиф "река", написанный бледно-синей тушью. На щеках блекло темнела щетина. Он существовал, его нельзя было игнорировать.

— Оказалось, — наконец заговорил Эней, — что священника из меня не выйдет. И что это мне вообще ни к чему.

— Тебе посочувствовать? Или поздравить?

— Да не надо… Я просто… я, когда лежал у Романа Викторовича, Новый Завет прочел. Там сказано, что достаточно просто верить.

— Да. — Игорь сбил пепел и усмехнулся. — Достаточно всего лишь научиться ходить по водам. Тебе не чудится в этом некий подвох, брат-храбрец?

— Да. Но ведь ты… ты знаешь, как это — верить. Что человек при этом чувствует и все такое.

Игорь повернул к нему лицо. Брови поднялись над линией очков.

— Я не знаю, "как это — верить", я знаю, "как это — знать". Знание и вера — очень разные вещи, Ван Хельсинг. — Экс-вампир щелчком послал окурок в мусорное ведро. — Например, лет до двенадцати я не мог научиться плавать. Не верил, что вода меня удержит. Знал закон Архимеда, видел, как плавают другие, плавал с поддержкой, но сам лечь на воду и довериться ей не мог. Пока, так уж случилось, не вывалился из лодки и не начал тонуть. Извини, Ван Хельсинг, но за верой не ко мне.

— Все равно спасибо. — Андрей встал и пожал ему руку. — Удачи.

— И тебе того же. — Игорь махнул на прощание рукой и скрылся за калиткой. Но вдруг снова открыл ее и сказал, не приближаясь: — Если я во что и верю, Ван Хельсинг, так это в тебя и твой меч, — после чего снова исчез.

То ли солнце придавило его, то ли исцеление так сказалось — но выглядел он вялым, расслабленным. Эней не узнавал в нем быстрое, как мангуста, существо, которое ворвалось неделю назад в номер мотеля и устроило подготовленным — пусть и не против высоких господ, но все-таки подготовленным! — моторовцам избиение младенцев.

Он оставил монастырь и зашагал в сторону села. Из разговора с Игорем ничего путного не вышло, но в монастыре ему дали "лепесток" с Катехизисом, и, вернувшись в дом, Эней тихонько стянул у спящего Антона планшетку, чтобы почитать спокойно.

В полученной книге ему очень понравилось отчетливое разбиение на главы и параграфы по темам и ясное, связное изложение.

Больше ему там не понравилось ничего.

Пока Антон одевался, Эней подумал вслух:

— Как ты думаешь, тут можно будет найти работу? Временную. И физическую.

— Тебе? — изумился Антон. — Тебе лежать надо, а не работу!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Сначала лежать, потом работу. И тебе, кстати, тоже. Тебе в первую очередь.

…Едва они шагнули за дверь, как по ушам ударил птичий звон. Воробьи купались в пыли, дрозды при появлении людей спорхнули с ближайшего абрикоса и рванули в соседний сад. Через рассохшуюся калитку юноши вышли на улицу. Улица носила имя поэта Ивана Франка — Антон только в Харькове узнал, что ударение нужно ставить на последний слог. А переулок, давший им приют, назывался Надречный, что звучало очень гордо — на деле то, что пробегало по дну оврага на задах, тянуло разве что на большой, сильно запруженный ручей. В ручье плавали серьезные, очень буржуазного вида гуси.