Семь дней творения - Владимир Максимов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
- Оставь эту самодеятельность хотя бы на сегодня.
- Ну, конечно, где мне, ты же профессионал.
- Ты неисправима.
- Влияние близких?
- Я отдал тебе не худшую свою часть.
- На тебе, Боже...
- Мы прожили с тобой несколько лет. - Со спокойной целеустремленностью он старался пробиться к её сознанию. - Прямо скажем,- лишних лет. Но вот сейчас, когда всё кончается, можем вести себя друг с другом по-людски.
- Вот и объясни мне по-людски, без фантазий, свои фокусы.
- Я вовсе не шучу. Мне хочется начать другую жизнь... Попробую еще раз...
- С другой бабой?
- Таня! - Он уже потерял надежду разбудить в ней хоть проблеск взаимопонимания, но решимость не оставлять здесь после себя ничего недоговоренного взяла верх. - Будь хоть раз в жизни человеком. Наверное, я был во многом неправ, но ведь и ты не всегда поступала правильно. Поэтому не будем сводить счеты, а расстанемся людьми... Я клянусь тебе, что это не блажь... Неужели меня так трудно понять?
Ожесточенная настороженность в её темных, гремучей желтизны глазах оттаивала, уступая место растерянному недоумению.
- Ты сумасшедший,- она медленно приближалась к нему, пристально, словно впервые узнавая, разглядывала его,- да, да, ты, видно, и вправду сумасшедший... И как я не замечала этого до сих пор! Куда тебя несет, Вадим? Что с тобой?
- По-моему, как говорится, я прекрасно болен. И, прошу тебя, помоги мне...
- Я никогда не могла понять тебя.
- Тебе было некогда.
- При твоем образе жизни...
- Эх, Таня, при любом образе жизни за десять лет можно успеть понять друг друга.
- Слова - твоя профессия.
- Не мои - чужие, Таня, чужие слова...
- Хорошо,- неуверенно пообещала она,- я посоветуюсь с мамой.
Охота разговаривать у Вадима сразу же отпала. Она так ничего и не поняла. Сейчас жена не вызывала у него даже раздражения. Он скорее жалел ее, как жалеют калек и убогих. Они жили в разных измерениях и поэтому не могли постичь один другого. Теща в два счета обуздает этот ее благой полупорыв. Так неужели у него нет выхода? Неужели и ему выпадет та же участь, что и тем, которых он уже встречал однажды, там, на Байкале?
В ту осень судьба забросила его в глухое приозерное село с бригадой Иркутской филармонии. Приехали они в полдень, времени до концерта оставалось много, и председатель сельсовета повел заезжих артистов вдоль просторных, но не богатых своих владений. С Байкала тянуло зябким сквознячком, серое небо облегало деревню низко и плотно, и, видно, оттого дома и хозяйственные строения на безлесых улицах выглядели как бы приплюснутыми к самой земле. Наскоро обежав полупустой в это время года рыбзавод, они двинулись было к чайной, но здесь, в просвете между окраинными домами, перед ними по гребню берегового взгорья выявились источенные временем стены заброшенного монастыря. Председатель - вялый мужичок, с лицом, тронутым зеленью пороховой сыпи, перехватив незапланированное им внимание гостей, тревожно засуетился:
- Пустяк - дело! Психколония тут у нас с летошнего года. Никакого интересу, одни адиоты. Зато в чайной у нас,- без перехода заторопил он,омуль прямо из сети. Закусь - перьвый сорт.
Актерская братия следом за председателем потянулась в сторону чайной. Что-то, Вадим еще не мог определить, что именно - предчувствие, зов ли остановило его и он, отколовшись от остальных, решительно повернул к монастырю. Его пытались было окликнуть, но он только отмахнулся раздраженно и уже более на оклики не оборачивался.
Через пролом в стене, служивший одновременно и проходной и парадным въездом, Вадим вошел в затянутый ржавой проволокой монастырский двор. Узенькие, едва протоптанные тропинки крест-накрест соединяли обрубленную по самые капители и крытую старым железом церковь с двумя угрюмого вида жилыми строениями и часовенкой около входа. Из часовенки навстречу ему вышел носатый и заметно хмельной бородач в старом кожаном реглане внакидку и, вместо приветствия, безапелляционно утвердил:
- Корреспондент! Завхоз Бабийчук. Пошли.
Бывшие кельи, в которых размещалось по четыре койки, носили следы недавнего ремонта. Но из матерых щелей кое-как закрашенного пола сквозило ознобчивой сыростью подполья, а собранные на живую нитку оконные рамы издавали под ветром звучное дребезжание. Вадиму нетрудно было представить, каково придется здешним обитателям лютой прибайкальской зимой.
Бабийчук же, хмельно посапывая, развязно, словно бывалый экскурсовод в краеведческом музее, давал ему пространные пояснения:
- Заботу о людях проявляем повседневную. Ремонт произвели, завезли топлива. Калорий-ность питания по норме. К зимовке готовы целиком и полностью. Прошу обследовать пищеблок.
В церкви, приспособленной под столовую, обедало всего несколько человек.
- Ведем набор,- с готовностью удовлетворил его вопросительное недоумение завхоз,- ждем еще одну партию. К зиме полностью укомплектуем контингент.
Никто из обедавших, занятых едой, даже не повернул головы в их сторону. Еда поглощала все внимание невольных сотрапезников. Напрасно вглядывался Вадим в эти лица, ища хоть проблеска внимания или осмысленности. Лица проплывали у него перед глазами одно за другим - тупые, отрешенные и как бы полые изнутри: природа изваяла их, не вдохнув в них ничего, кроме инстинктов.
И лишь когда он повернул к выходу, в простенке между дверью и боковым окном, профилем к нему, неожиданно возник человек с обликом, отмеченным тихой и долгой печалью. Он смотрел в упор на Вадима, но явно не видел его. Человек как бы вглядывался в свою, обозримую для него одного, даль внутри себя, и она - эта даль - виделась ему глубоко безрадостной и достойной сожаления.
- Здравствуйте. - Сразу же располагаясь к нему, остановился против него Вадим. - Давно вы здесь?
Тот лишь беспомощно посветил ему навстречу беззащитной улыбкой и не ответил. Подоспев-ший Бабийчук насмешливо хрюкнул:
- Без пользы. Молчун. По истории, пятый год молчит.
Во дворе завхоз без обиняков предложил:
- Может, погреемся, корреспондент? У меня есть. И омулек найдется.
- Я не корреспондент,- жестко разочаровал его Вадим,- я - артист.
Бабийчук тут же потерял к нему всякий интерес.
Подаваясь к часовенке, он пренебрежительно пробурчал в бороду:
- Тогда и ходить нечего. Тут не ярманка, а лечебное заведение. Ишь, артист!
Выходя с монастырского двора, Вадим уносил в себе отсвет той странной улыбки, которой поделился с ним молчаливый обитатель этого забытого Богом и людьми места. И сейчас, когда жизнь уготовала Вадиму ту же участь, он вдруг понял, что ему, как и тому самому молчуну в церкви, не о чем говорить с кем бы то ни было из потустороннего теперь для него мира, тем более со своей бывшей женой. Они просто-напросто уже не могли услышать друг друга.
- Прощай.
- Прощай.
Возникшее сразу вслед за этим молчание, помимо их воли, растворило недавнюю их враждеб-ность, и, когда Вадим, уходя в отделение, замешкался на пороге, она порывисто приникла к нему, горестно прошептав:
- Видно, я все-таки любила тебя... Легкий ты человек...
Татьяна даже вроде бы потянулась за ним через порог, и в этом ее инстинктивном движении Вадиму открылась какая-то закономерность, черта особая какая-то, характерная для всех его последних встреч. Люди, с которыми он сходился в эти дни,- доктор, Крепс, отец Георгий, Мороз прощаясь с ним, словно бы завидовали ему, словно бы хоронили в нем, в его спокойствии собственную несостоявшуюся надежду изменить свою жизнь: "Духу, духу не хватает привычный круг разорвать!"
И словно бы соглашаясь с ним, галки над прогулочным двором неожиданно умолкли, и, лишь сделав шаг от порога, он осознал, что птицы здесь ни при чем: просто за ним захлопнулась дверь.
XIII
Суматоха среди персонала началась исподволь и сначала не обратила на себя вникания. Беготня санитаров случалась часто и по множеству поводов: то вязали впавшего в буйство, то требовалась помощь мужских рук во время совершения пункции, то надо было по-быстрому сплавить из отделения очередного доходягу. Не коснулась бы она никого и на этот раз, если бы в отделении не появился сам главный врач больницы Тульчинский в сопровождении многочислен-ной свиты управленческого персонала. Минуя палаты, высокие гости проследовали прямо в кабинет заведующего. И в этой их торжественной поспешности чувствовалось что-то предостерегающее.
Отделение взволнованно загудело:
- Комиссия!
- Актировать будут!
- Конференция у них, кого-нибудь выдернут для показа.
- Может, сбежал кто?
- Да нет, вроде все на месте.
- Не иначе как "чепе".
- Надо думать, если такая орава пожаловала.
Бочкарев и тут не остался в стороне от событий. Вскочив на коридорную скамью, он трубно провозгласил:
- Товарищи, без паники! Всем оставаться на своих местах! Враги социализма во всем мире не дремлют! Сплотим ряды. В единстве наша сила! Пусть заокеанские воротилы помнят, что на каждый удар мы ответим двойным ударом! Возмездие...
