Калейдоскоп - МаксВ
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Да что ты такое говоришь, Бэмс? Ты нам всегда будешь нужен, – мягко возразил Скребун, – Как мы без тебя? Без тебя нам не справиться.
Но Дядюшка продолжал своё, словно и не слышал его:
– Помолчи, лучше послушай меня. Мне надо рассказать вам про Раскиных. Надо вам объяснить. Чтобы вы поняли.
– Конечно говори. Я постараюсь понять, – ответил енот.
– Вы, еноты, называете их раскиными, но это ничего. Называйте как хотите, лишь бы вы знали, кто они такие.
– Да ты сам иногда называешь их людьми, а иногда называешь раскиными, – заметил Скребун, – Не понимаю.
Дядюшка продолжил:
– Все те, кого ты имеешь в виду, говоря «раскины», были люди, и они правили Землей. И среди них была одна семья по фамилии Раскин. У всех человеческих семей разные фамилии. У этой семьи, повторюсь, фамилия – Раскин. Вот эти самые Раскины и сделали для вас великое и замечательное дело.
Скребун с любопытством спросил:
– Какое замечательное дело?
Дядюшка крутнулся вместе с креслом и остановил его, обратившись к еноту:
– Я стал забывчивым, всё забываю. Чуть что, сбиваюсь.
– Ты говорил о каком-то замечательном деле, которое сделали для нас раскины.
– Что? Ах, да. Вот именно. Вы должны присматривать за ними. Главное – присматривать.
Он медленно раскачивался в кресле, а мозг его захлестнули мысли, перемежаемые скрипом качалки:
«Вот же чёрт возьми, чуть не сорвалось с языка, – говорил он себе, – Чуть не погубил мечту…
Но я вовремя вспомнил. Да, Иван Раскин, я вовремя спохватился. Я сдержал слово, Иван. Я не сказал Скребуну, что еноты когда-то были всего-навсего бессовестными воришками, и что обязаны людям своим сегодняшним положением. Ни к чему им об этом знать. Пусть держат голову высоко. Пусть продолжают свою работу. Старые легенды забыты, и не надо извлекать их из той глубины.
А как хотелось бы рассказать им... Видит бог, хотелось бы рассказать. Предупредить их, чего надо остерегаться. Рассказать им, как мы искореняли старые представления у дикарей, которых привезли сюда из Европы. Как отучали их от того, к чему они привыкли. Как стирали в их мозгу понятие об оружии, как учили их миру и любви.
И как мы должны быть начеку, чтобы не прозевать тот день, когда они примутся за старое, когда возродиться старый человеческий образ мыслей».
– Но ты же сказал.., – не унимался Скребун.
Дядюшка сделал рукой отрицательный жест:
– Это пустяки, не обращай внимания, Скребун. Мало ли что плетёт старый механор. У меня иной раз жужжит в транзисторах, и я начинаю заговариваться. Мозги перегреваются. Слишком много о прошлом думаю, а ведь ты сам говоришь, что прошлого нет.
Кикс присел на корточках, глядя на Дядюшку:
– Конечно же, нет, – подтвердил он, – Мы со Скребуном проверяли и так, и сяк – все данные сходятся, все говорят одно. Прошлого нет. Никогда и не было!
– Ему негде быть, – подтвердил слова маленького механора Скребун, – Когда идешь назад по временной оси, тебе встречается совсем не прошлое. а другой мир, другая категория сознания. Хотя вокруг всё то же самое, или почти то же самое. Те же деревья, те же реки, те же горы, но всё-таки это иной мир. Потому что он по-другому существовал, по-иному двигался. Предыдущий миг времени – вовсе не предыдущий миг, а совсем другой, особый сектор времени. Мы все время живём в пределах одной и той же секунды. Двигаемся в её рамках, в рамках крохотного отрезка времени, который отведен нашему миру.
– Наш способ измерять время никуда не годится, – подхватил Кикс, – Именно он и мешал нам верно представить себе время. Мы всё время думали, что перемещаемся во времени, а фактически всё было по-другому, и совсем не похоже на наше представление о нём. Мы двигались вместе со временем. Мы говорили: еще секунда прошла, еще минута прошла, еще час, еще день, – а на самом деле ни секунда, ни минута, ни час никуда не делись. Все время оставалась одна и та же секунда. Просто она двигалась – и мы двигались вместе с ней. Координаты оказались иными.
Бэмс кивнул:
– Я понял эту мысль. Получается, как, например, брёвна в реке. Или как щепки, которые несет течением. На берегу одна картина сменяется другой, а поток все тот же.
– Сравнение подходящее, – сказал Кикс, – С той лишь разницей, что время – твёрдый поток, и разные миры в нём зафиксированы крепче, чем брёвна в реке.
Дядюшка склонил голову, искоса глядя на енота:
– И как раз в этих других мирах живут жутеры?
Скребун кивнул:
– Так и есть. А где же им еще жить?
– И ты теперь, я думаю, строишь планы, как проникнуть в эти миры? – вопросительно заключил Дядюшка.
Скребун легонько почесал между ушами.
– Ну конечно же, он чертит в голове план, – подтвердил Кикс, – Мы ведь нуждаемся в пространстве.
– Но ведь жутеры…
Енот поднял вверх лапу, перебивая Бэмса:
– Может быть, они не все миры заняли. Может быть, есть ещё свободные. Если мы найдем незанятые миры, они нас выручат. Если не найдем – нам туго придется. Перенаселение вызовет волну убийств. А волна убийств отбросит нас к тому месту, откуда мы начинали. Но такое пространство нам не подходит. Надо что-то делать...
– Убийства уже происходят, – тихо произнес Дядюшка.
Скребун наморщил лоб и прижал уши:
– И убийства эти какие-то странные. Убьют, но не съедают. И крови не видно. Как будто шёл-шёл зверь – и вдруг упал замертво. Наши медицинские механоры скоро с ума сойдут. Никаких ни внутренних, ни внешних изъянов нет. Никаких причин для смерти.
– Но ведь умирают, – сказал Кикс.
Скребун подполз поближе к старому механору, и понизил голос:
– Я боюсь, Дядюшка. Боюсь, что…
– Чего же тут бояться?
– В том-то и дело, что есть чего. Бегун сказал мне об этом. И Бегун боится, что кто-то из жутеров… кто-то из жутеров проник к нам.
Порыв ветра потянул воздух из дымохода, прокатился невидным клубком под сливами. Другой порыв поухал совой в тёмном закоулке поблизости. И явился страх,