Сад Эдема - Виталий Ларичев

Тем не менее отсутствие в блоке туфа костей мозговой коробки затрудняло окончательную диагностику странного существа, челюсть которого открыта в Сангиране в конце 1939 г. Кёнигсвальд немедленно отправил в Бандунг письмо с просьбой внимательно осмотреть место открытия, а если потребуется, то и осторожно покопать. Целых четыре недели со все увеличивающимся нетерпением Кёнигсвальд и Вейденрейх ожидали ответа. Поэтому можно представить их радость, когда однажды, после месяца мучительной неопределенности, с почты доставили в лабораторию большую, тяжелую посылку, которая содержала угловатый блок туфа с неровной поверхностью. В нем намертво впаянными залегали крупные обломки черепа.

Снова за дело принялся Чжу и его помощники. Глыбу со всеми предосторожностями оббили, затем распилили на части, а позже каждую кость с помощью тончайших инструментов освободили от камня, прилипшего к ней по меньшей мере полмиллиона лет назад. Фрагменты, с большим трудом подобранные друг к другу, вместе составили значительную часть мозговой коробки черепа. У него отсутствовали передняя и верхняя части лица, в том числе лобные кости, и, по-видимому, далеко не случайно. Вейденрейх и Кёнигсвальд отметили определенные следы насильственной смерти того, кому принадлежал череп. По существу, такое заключение следовало сделать уже после осмотра раздробленных частей верхней челюсти, которая выглядела так, будто по ней пришелся удар сокрушительной силы. Он же мог напрочь снести лобную кость и измельчить на части относительно более хрупкие кости верхней половины лица. Но атака, судя по всему, велась не только спереди, но и сзади, поскольку затылок оказался разрушенным так, что кости на отдельных участках были не поломаны, а налегали друг на друга. Ничего подобного не могло случиться, если бы череп распался на части после того, как кость потеряла органическое содержание (в таком случае она лишается пластичности, становится хрупкой и просто ломается). Своеобразное налегание фрагментов костей затылка друг на друга могло произойти лишь в том случае, если они сохраняли свежесть. Вполне определенно можно было сделать вывод, что обезьянообразные существа Сангирана, желая полакомиться мозгом, преследовали и убивали себе подобных задолго до охотников за черепами из Нгандонга и в точности следуя обычаям своих современников — синантропов!

После завершения реставрации выяснилось, что сохранившуюся часть мозговой коробки составляют 5 отдельных фрагментов. Они образовывали ее основание, почти всю затылочную кость с частью затылочного отверстия, теменные кости, за исключением отсутствующей справа впереди четверти отдела и еще одного участка слева, а также неполные височные части. В череп такой величины мог вместиться мозг объемом не меньше 900 кубических сантиметров. Уже один этот показатель исключал мысль о том, что в Сангиране найден антропоид. Расману, бесспорно, посчастливилось найти четвертый по счету череп яванского обезьяночеловека, но до чего же уникально примитивным он выглядел! Никогда еще антропологи не держали в руках череп с такими массивными стенками: они превосходили толщину черепных костей современного человека в два раза. На затылке черепа, как у орангутангов и горилл, поднимался «сверхнормально выпяченный» костяной валик — показатель мощи мускулов шеи, поддерживавших голову. Валики над глазницами не сохранились, но по аналогии с затылочным гребнем можно было представить, какой громадный «костяной козырек» нависал над глазницами. Пожалуй, с ним вряд ли могли сравниться надглазничные валики самых крупных из антропоидных обезьян. Зверообразность головы нового питекантропа усиливалась еще более от того, что свод черепа выглядел совсем низким и уплощенным, из чего следовало заключить о значительной покатости лба. Кроме того, ни у кого из обезьянолюдей, найденных ранее, не выступали так отчетливо характерные для обезьян сагитральные гребни — невысокие, с желобками по сторонам костяные возвышения, протянувшиеся цепочкой сбоку по височным костям вплоть до затылочного валика (на них крепятся сильные височные мышцы). Гориллы используют такие гребни в схватках с врагами и друг с другом, отчего обычно на поверхности валиков видны следы повреждений. Кажется, такого же рода дефекты прослеживались и на сагитральных гребнях нового черепа питекантропа! Швы, соединяющие черепные кости, срослись настолько плотно, что возраст этой особи обезьяночеловека можно было определить в 80 лет, однако зубы ее были слишком слабо сточены для такой глубокой старости. Значит, черепные швы у обезьяночеловека Явы, как и у антропоидных обезьян, закрывались раньше, чем у современного человека. Что же касается незначительной изношенности зубов у четвертого питекантропа, то Вейденрейх увидел в том показатель в основном вегетарианского питания. Синантроп при мясной «диете» стачивал свои зубы быстрее, чем его современник на юге Азии.

Вейденрейх вскоре приступил к реконструкции всего черепа. Поскольку многое в нем отсутствовало, ему пришлось составлять «мозаичную комбинацию»: лобные кости восстанавливались, исходя из особенностей черепных крышек первого и второго питекантропа, верхние части лица — по деталям строения лицевого скелета синантропа, а нижняя челюсть воссоздавалась с помощью первой сангиранской находки 1937 г., недостающие части которой дополнялись отделами нижних челюстей синантропа. Лепка скульптурного «портрета» производилась не механически — Вейденрейх, выдающийся морфолог, обладавший огромным опытом, интуитивно улавливал контуры рельефа и всего черепа в целом и отдельных его частей. В итоге мозаичный «портрет» получился на редкость правдоподобным: обезьянообразный монстр с крупными, угловатыми, резко выступающими костными структурами черепа устрашающе смотрел на мир огромными квадратными орбитами пустых глазниц. На фоне такого черепа примитивность других черепных крышек питекантропа, а также синантропа, не говоря уже о неандертальцах, в том числе нгандонгских людей с реки Соло, сразу как-то сгладилась.

Кёнигсвальд никак не мог поверить, что четвертый питекантроп относится к тому же виду «обезьяночеловека прямоходящего», которого Дюбуа впервые открыл в Триниле. Не следует ли отнести его к иной разновидности предка? Вейденрейх, однако, не находил ничего странного в архаичности черепа, открытого Расманом. Он обратил внимание своего молодого коллеги на то, как разительно отличаются мужские черепа синантропов от женских большей примитивностью структур, массивностью, величиной. Это явление, которое антропологи называют половым диморфизмом, в особенно яркой форме проявляется у высших антропоидных обезьян. Питекантроп не может представлять исключения из правила, сохранившего силу и для синантропа. Поэтому правильнее оценить бросающуюся в глаза грубость структур черепа, отчетливо выпирающий наружу шероховатый рельеф его костей, следы прикрепления мощных мышечных тканей как показатель принадлежности находки мужской особи питекантропа тринильского. В таком случае более тонкие, гладкие, грацильные и, если хотите, нежные черепные крышки первого и второго питекантропов относились к женским особям.

Пусть этот вывод хоть в какой-то мере подсластит пилюлю, которую предстоит проглотить гаарлемскому строптивцу, когда он узнает о результате встречи в Пекине; ведь не кто иной, как Дюбуа первым указал на принадлежность черепной крышки из Тринила особе женского пола! Его удивительная прозорливость снова не может не поразить, если к тому же вспомнить, что никаким материалом для сравнения он тогда не обладал.

Кёнигсвальд не согласился с доводами Вейденрейха о единстве видового состава четвертого и других питекантропов. Он продолжал настаивать на обособленном положении существа, открытого в Сангиране Расманом. Поскольку общую точку зрения так и не удалось согласовать, то в совместной статье «Родство между питекантропом и синантропом», напечатанной вскоре в лондонском «Nature», как и в публикации, появившейся в «Пекинском бюллетене естественной истории», четвертый обезьяночеловек с Явы предстал перед миром просто как «питекантроп» без добавлений видового имени. Впрочем, эти разногласия носили частный характер в свете центрального вывода: статус обезьяночеловека с Явы и родственного ему по степени эволюционного развития синантропа, освоившего пещеру Чжоукоудянь, как самых ранних из выявленных предков «человека разумного», отныне стал фактом неоспоримым, что не снимало, конечно, дискуссионности отдельных, менее существенных заключений Вейденрейха и Кёнигсвальда.

Трудно сказать с определенностью, но не следует особенно опасаться утверждать, что, пожалуй, единственным из палеоантропологов, кто прямо выразил скептическое отношение к главному результату их эпохальной встречи был, разумеется, Дюбуа! В 1940 г., буквально за несколько недель до смерти, когда Голландию уже захлестнула армия фашистской Германии, он, демонстрируя редкостное упрямство и трудно объяснимое пристрастие к взглядам, высказанным некогда его противниками, успел напечатать «самую печальную статью», как ее назвал Кёнигсвальд, которая не вызывала сомнений в том, что его позиция осталась неизменной. Мэтр, возраст которого перевалил за восемьдесят, остался верен себе до конца!