Адаптация - Валерий Былинский

Хорошо, что моя мать лежит на маленьком, почти домашнем кладбище на берегу реки Днепр. Встать ей оттуда будет легче.

Земля лежала над мертвыми свежим чугунным пластом – и я вспомнил свой сон, как нас закапывали и забрасывали землей в заброшенном пионерском лагере. Мне показалось, под землей кто-то, словно муравей, пискнул и шевельнулся – но наверху ничего не дрогнуло. Так и мы шевелимся, дергаемся, мчимся, зажигаем бенгальские огни красоты, машем ими в воздухе – а Титаник все плывет к айсбергу, который еще не виден.

Подошли к могиле Сида.

Деревянный свежеотесанный крест, к которому прибита деревянная табличка. Фотографии нет. На табличке масляной краской написано:

Богдан Игоревич Сидников

СИД

Погибший герой своего романа

– Ты знала, что он пишет реальный роман? – спросил я Ксю.

– Все знали, кто его знал. В блогах писали комментарии.

– Его мать знает? – я имел в виду, конечно, его смерть.

– Мы не смогли ее найти. Ни у кого нет ее телефона, у Сида дома не оказалось записных книжек. Потом мы узнали, что она сейчас на Кубе.

– На Кубе?

– Да, ее друг, кубинец, оттуда.

– А… Сид говорил. Его, кажется, зовут Сиро.

– Наверное. Богдан говорил, что вы ему все равно что старший брат. Он однажды признался, что всегда хотел старшего брата. Но он был один в семье.

– А я хотел сестру, – сказал я. – Странно, что он считал меня старшим братом. Я ведь его чаще спрашивал о жизни, и он мне всегда точно и длинно отвечал.

– Да, – сказала Ксю, – это было в его духе. Он был такой умный, что я умнела рядом с ним. Его ум обгонял его жизненный опыт, так бывает. Но… он был еще очень маленький, Сидюшник… и очень хотел старшего брата…

Ксю заплакала, положив голову мне на плечо. Я обнял ее и как-то сразу, легко понял, что действительно был для Сида как старший брат. Ведь если бы я находился рядом с ним тогда в парке, я бы защитил Сида, чего бы мне это ни стоило. Во мне плавала та самая взрывная храбрость, которую даже очень слабый человек может мгновенно и бездумно выплеснуть, сражаясь за близкого. Я знал, что и мой старший брат, несмотря на наши с ним расхождения величиной в Египетскую пустыню, бросился бы на любого, кто посмел бы меня обидеть. Без этого не бывает братьев. Нет, не бывает.

Сид погиб глупо и мерзко. В тот дождливый день, когда он вышел от меня, сказав, что позвонит завтра и мы поедем в лес, он вошел во двор дома, находящегося на соседней улице, где выгуливала свою собаку Ксю. Вместе с Оксаной он пошел через парк в расположенный неподалеку магазин, чтобы купить еды. Дождь кончился. Когда они шли по парку, мимо, почти задев их, быстро проехала машина и сильно, с головы до ног, обрызгала водой из лужи. Те, кто был в машине, собирались, как видно, объехать через парк автомобильную пробку на проезжей части. Но они не смогли выехать на дорогу – пробка стояла и здесь, едва двигаясь. Сид, забрызганный грязью с головы до ног, со словами: «А мне эта лужа тоже по колено!» прыгнул обеими ногами в лужу позади машины, еще больше запачкав себя и бампер автомобиля. Двери машины открылись, вышли водитель и пассажир. Оба смотрели на Сида. Сид, улыбаясь, не отводил взгляд. «Ты что делаешь, урод?» – оттопыривая губы, спросил пассажир. Он был невысокого роста, с плотным, свежим лицом комсомольского чиновника восьмидесятых. «Грязь за грязь, господа», – объяснил Сид, показывая на себя и на стоящую рядом забрызганную грязью Ксю с собакой. «Сид, кончай», – сказала ему Ксю, беря за руку. «Сейчас он кончит», – улыбнулся пустой улыбкой комсомолец восьмидесятых. Бросив водителю: «Дай ему в душу», – он стал садиться в машину, но потом повернулся и сказав: «Нет, я сам», – резко шагнул к Сиду и с громким театральным выдохом, будто играя перед зеркалом в боксера, ударил его кулаком в грудь. Видимо, он вспомнил о своей неплохой физической форме и решил показать водителю класс. Сид упал. От удара у него произошло сотрясение всего организма и сердце остановилось. Так во время толчка землетрясения, бывает, останавливаются навсегда часы. Уже потом выяснилось, что у Сида сердце было очень слабое с детства – он родился с пороком сердца. Водитель и мужчина с лицом комсомольского лидера сели на свои места. Машина поехала, медленно втиснулась в начавшую двигаться пробку и исчезла в ней.

«Скорая» двигалась в этой же пробке, поэтому она почти сразу же оказалась здесь. Но Сид был уже мертв. Замолчав, его сердце так и не начало больше стучать. Ксю еще не знала, что его ничем не воскресить. Ничего не сказали и врачи, просто погрузили его в машину и увезли, поехав через парк, тоже чтобы объехать пробку. Только в больнице Оксана узнала, что Сид исчез из ее живой жизни навсегда.

Что такое смерть? Господи, что такое смерть? Мы все рано или поздно задумываемся о ней – о том, как будем чувствовать себя в последние минуты, каким окажется для нас умирание. Случайным, осознанным, глубоким, поверхностным, мучительным, мгновенным, черным? Религиозным – или, может быть, мы не успеем ничего почувствовать и понять? Странно смотреть на старые, четкие фотографии своих освещенных солнцем предков, тогда еще неизъяснимо живых. Вот они сидят на лавках парковых аллей, стоят у домов, на мостах, на проспектах, едут на велосипедах, на красивых старинных блестящих машинах, смеются, обнимаются, смотрят в кадр. Они тоже ведь кусочками своего сознания часто задумывались, какая у них может случиться смерть. И вот они давно уже не существуют на этом свете, тела их сгнили, и души их, неизвестно, витают ли где-нибудь? Так и мы сегодня иногда представляем, что когда-нибудь умрем – но при этом еще живы. И я, тот, который сейчас это пишет – тоже ведь представляю свою смерть, и я еще жив. Кто-то когда-нибудь будет смотреть на мою фотографию и думать: вот ведь, и он тоже, как и я, когда-то представлял свою смерть, а его давно уже нет на свете.

Как все происходит? Сначала нас смутно беспокоит далекая мысль о конце всего существующего, позже мы начинаем бояться смерти своих родителей. Мы думаем о своем собственном конце и о смысле рождения и умирания мира и человека в нем. Этот последний страх, наверное, единственный из страхов, делающий человека хоть немного живее. Остальные страхи мертвят.

Пассажира и водителя той машины нашли. С мужчины с лицом комсомольского лидера сначала взяли подписку о невыезде. Но в интернетовских блогах вскоре прошла акция протеста – Сид оказался все-таки немного известным в Москве (не в России) человеком. Вероятно, хоть и после его смерти, но можно сказать, что Сиду повезло. Несколько десятков людей с плакатами вышли на улицу, журналисты написали несколько статей о безнаказанности тех, кто имеет в России деньги и связи. Реальность фактов и желание редакторов изданий повышать рейтинги совпали. К тому же поступило редкое в наши дни одно из высочайших распоряжений федеральных властей и убийцу Сида заключили наконец под стражу. Редактора СМИ ликовали: общественное мнение победило! Как побеждало оно во времена избрания Гитлера, в канун распада СССР и перед всеми революциями. Общественное мнение, похоже, бывает разным и состоит как из поклонения отвратительному, так и из вполне нравственных порывов – как, впрочем, и характер человека, душу которого обычно качает, словно маятник, из стороны в сторону. Какая может быть демократия, если все зависит от того, куда качнет тебя маятник? Что за ветер качает твою душу, а?

Я пошел на заседание суда. Человек со здоровым лицом комсомольского лидера оказался бывшим работником ФСБ. Сегодня он был совладельцем предприятия по производству удобрений. Его звали Глеб Анзорин, ему было сорок пять лет. Он много и бурно говорил на суде, почти не давая вставить слова своему адвокату – видимо, у него имелись ораторские способности, которые он желал проявить. Говорил Анзорин небрежно, быстро, влажно, словно рассказывая занятную историю или анекдот, брызгая слюной, пульсируя всем телом, как бы разминая одновременно со словами и мышцы. По его театральному рассказу выходило, что Сид в парке намеренно подошел к его машине, обрызгал ее, а затем, когда Анзорин вышел узнать, в чем дело, полез в драку. «Характерное для нашей ленивой неработающей молодежи презрение к людям, ответственным за своих близких», – пуча темно-красные губы, пояснял Анзорин. Он напоминал энергичный, отлично сваренный пельмень. Его нижняя губа была полнее верхней, немного тряслась при разговоре и выдавала скрытую натуру труса – но при этом было видно, что он громко и тупо уверен в себе. У таких людей уверенность обычно основывается на жесткой и примитивной логике – например, что любого человека можно запугать или купить, а каждую женщину можно уложить в постель. И эта логика при безапелляционной уверенности в ней редко дает сбой в реальной жизни, она победно двигает верящего в нее к успеху.

Анзорин рассказывал, что, защищаясь, он попытался слегка оттолкнуть Сида, а тот упал. Про Ксю он сказал, что она тоже на него бросалась, пытаясь ударить. Закончив речь, Анзорин напыщенно, с улыбкой в глазах посмотрел на своего адвоката, как бы говоря ему: вот, мол, видишь, я хоть и плачу тебе деньги, но и без тебя могу обойтись. Стоя прямо и обводя глазами зал, он вдруг задержал взгляд на мне и покровительственно мне подмигнул. Скорее всего, он сделал это автоматически, в состоянии эйфории после своего выступления.