Первая печать - Наталия Осояну

Серый зверь растерянно уставился на него и перестал рычать.

– Фиоре, – сказал Теймар совсем другим голосом и взял ее за руки. – Все будет хорошо.

Она рухнула обратно на камень и разрыдалась. Слезы лились рекой, бурной и неудержимой; а ведь Кьяран когда-то удивлялся, что его воспитанница никогда не плачет – ни от боли, ни от обиды. Сейчас она, похоже, с лихвой наверстывала упущенное за все прошедшие годы. Видел бы ее книжник…

– Почему ты плачешь?

С трудом успокоившись, Фиоре взглянула на Теймара, который стоял перед камнем на коленях и по-прежнему держал ее за руки. Она посмотрела на свои ладони, даже в нави испачканные в краске, на исполосованное шрамами левое предплечье и преисполнилась ненависти к самой себе. А грешника ей было жаль. И еще она, кажется, боялась его потерять, потому что…

«Я не смею об этом даже думать!!!»

– Если ты проиграл… если люди все поймут… они не позволят тебе остаться!

– Грешникам в Эйламе не место, – согласился Теймар, лукаво прищурившись. – Но ты же видела, каким я стал наяву. Они уверятся в том, что я был наказан Создателем, и станут относиться к заповедям с еще большим трепетом.

– Считаешь, все обойдется? – Она шмыгнула носом. – Но что же будет с тобой?

– Возможно, мне еще понравится в нави, – сказал грешник, мельком взглянув на свою правую руку. – Если здешняя владычица соизволит предоставить нечто поинтереснее, чем безжизненная… – Он вдруг умолк, так и не произнеся слово «пустыня», и уставился на что-то за спиной Фиоре.

– Этого не будет, – произнес незнакомый голос. – Вы оба умрете. Тут.

Девушка вскочила. Позади нее стоял Ньяга, при свете ложного дня выглядевший еще большим оборванцем, чем в темноте: жалкие лохмотья едва прикрывали его костлявое тело, всклокоченные волосы сделались серыми от грязи и пыли, а маску покрывало столько трещин, что оставалось лишь удивляться, как она еще не развалилась на части. Зато теперь у Фиоре не осталось сомнений в том, человек Ньяга или дьюс: в прорезях на месте глаз клубилась непроницаемая тьма.

Тьма смотрела на нее.

– Уж не от твоей ли руки? – поинтересовался Теймар. Кошачья морда повернулась в его сторону, и Ньяга угрожающе зашипел. – О да. Ты ведь должен выполнить приказ своей госпожи…

– Не приказ! – перебил дьюс. – Не служу ей! Не служу никому!

Он подобрался, готовясь к прыжку, и Фиоре невольно отпрянула. Хоть в лапах у Ньяги и не было оружия, его решительность могла означать лишь одно: дьюс готов рвать своего врага на части когтями и зубами.

– Не служу никому! – повторил он, словно желая удостовериться, что Теймар все понял. – Я один! Убью ее! Сейчас!

– И за что же ты так ненавидишь Фиоре? – спросил грешник, не делая ни малейшей попытки защитить девушку, которая как раз в этот миг юркнула к нему за спину. – Мы отсюда никуда сбежать не сумеем, да и оружия у нас нет, поэтому тебе не надо торопиться. Объяснил бы, что к чему? А то я бы хотел умереть спокойно.

Ньяга издал странный звук, полустон-полурычание, и Фиоре вдруг вспомнила, что во время сильного ветра злополучный мост над Западным провалом тоже стонал как живой. Одно воспоминание повлекло за собой другое: Кьяран рассказывал ей, как после окончания строительства эйламцы собрались по обе стороны провала, решая, кто первым пройдет по мосту от одного конца до другого – это считалось опасным, но очень почетным делом. Пока они спорили и ругались, вопрос решился сам собой: первым над пропастью прошел бродячий кот. Их после пришествия моря в городе стало видимо-невидимо.

Кот…

– Он просил! Он сказал… ее нет – всем хорошо… Так надо!

– Кто сказал? – грешник подался вперед, жадно ловя каждый звук, доносящийся из-под маски. – Кто это был?

– Он! – рявкнул Ньяга. – Тот, кто спит!

– Но ведь в Эйламе все спят! – воскликнула Фиоре, и Ньяга тотчас же бросился на нее. Теймар кинулся ему наперерез; через секунду оба покатились по земле, по камням, и каждый пытался дотянуться до шеи противника. Фиоре могла лишь наблюдать за дракой, бессильно сжимая кулаки. Дьюс, как и следовало ожидать, оказался сильнее грешника, которому на этот раз никто не помогал.

– Ты победил… – прохрипел Теймар, когда его горло стиснули когтистые лапы. – Прикончи меня и ее… а потом еще тридцать лет проведешь в заточении…

Фиоре не сразу поняла, что означали его слова.

– Что? – Ньяга ослабил хватку. – Что ты сказал?!

– Мою печать не сумеет снять ни один мастер, – сказал грешник. – Тебе никто не поможет освободиться! Разве что Спящий Медведь сойдет с места или горожане решат построить новый мост… но первое маловероятно, а второе и вовсе немыслимо: они уже поняли, что ты прослужишь долго, так зачем же деньги зря тратить?

Окажись на месте дьюса человек, о его эмоциях можно было бы судить по выражению лица, но кошачья маска осталась бесстрастной. Зато движения Ньяги сделались еще более красноречивы, чем раньше: его тело напряглось, словно пытаясь стать мечом или молотом, который смог бы сокрушить ненавистного грешника в мгновение ока. «Он сделан из боли и гнева, – подумала Фиоре. – Теперь-то я его понимаю…»

– С моей печатью никто не справится, – проговорил Теймар, пристально глядя в пустые черные глаза своего противника. – Лишь я один могу ее снять.

Ньяга зарычал и сдавил шею грешника с такой силой, что Фиоре показалось – все, конец. Но ее испуг продлился совсем недолго, потому что дьюс тотчас же отскочил в сторону и спросил, обращаясь к поверженному врагу:

– Чего ты хочешь?

Теймар не стал торопиться с ответом – сначала прокашлялся, как следует растер пострадавшее горло и только потом принялся объяснять, что именно ему нужно от Ньяги в обмен на снятие печати. Дьюс моста слушал молча, а по завершении речи Теймара замогильным голосом объявил: «Буду думать». Раздался хлопок, и он исчез.

Фиоре, изумленная и оскорбленная до глубины души, сказала:

– Мне очень хочется сейчас довершить то, что он начал…

Причина у нее была довольно веская: грешник всерьез пообещал Ньяге снять печать, если тот выведет их из этого странного места обратно в Эйлам, – а это означало, что жизнь Фиоре, как и жизни всех остальных горожан, вновь окажутся в опасности. Цена за их свободу показалась девушке чрезмерной, и еще ей вдруг сделалось очень стыдно за недавнее проявление слабости.

– Вперед, – хмыкнул Теймар. – Черная хозяйка будет очень рада.

Фиоре глубоко вздохнула, прислушалась к своим чувствам: волчонок гонялся за собственным хвостом и не обращал ни малейшего внимания на происходящее. С каких пор грешник научился понимать ее лучше, чем она сама себя понимала? Еще один вопрос без ответа…