Волки Лозарга - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Она подбежала к художнику, отобрала у него блокнот и карандаш, вырвала чистый лист…
– Да что вы делаете? – вскричал он пораженно. – Мои рисунки…
– Речь идет о моей жизни. Я ваших рисунков не трону, но мне нужно записать одну очень важную вещь!
Она бегом вернулась к умирающему и быстро, в несколько строк записала его рассказ, а потом протянула ему карандаш.
– Помогите мне приподнять его! – обратилась она к художнику, в недоумении последовавшему за ней.
Тот повиновался. Флоран взял карандаш, склонился было над листком. Но вдруг у него пошла ртом кровь, и, икнув, он испустил дух. Гортензия закрыла глаза, пытаясь справиться с подступившими слезами. Бумага выпала у нее из рук. Делакруа подобрал ее, прочел…
– Как звали этого человека? – спросил он.
– Флоран… а дальше не знаю.
– Этого будет достаточно.
Он взял карандаш, нацарапал внизу листка неуверенное «Ф» и сделал кривоватый росчерк.
– Держите. Он подписал, но не полностью, не успел…
Гортензия пожала плечами.
– Кто мне поверит?
– Поверят, если я выступлю как свидетель.
– А вы… пойдете на это?
– Я пойду на что угодно, лишь бы покарать злодея. А пока надо, чтобы закончилась эта революция, и притом нашей победой!
Бой за мост возобновился. Делакруа вернулся к своим эскизам, Гортензия, закрыв глаза бывшему лакею, – к своим раненым. Вскоре она присоединится к Фелисии на троне мести. Сан-Северо заплатит за свое двойное преступление и грабеж. Она вдруг вспомнила о дяде. Маркиз де Лозарг был с тем мерзавцем в наилучших отношениях. С каких пор началась эта дружба? Скорее всего, со времени его приезда в Париж в поисках невестки, ведь до этого он здесь не появлялся. Что с ним будет, когда он узнает, что добрый дружок обкрадывал его так же и даже больше, чем он сам обкрадывал Гортензию? Но все-таки приятно было узнать, что его преступления не вполне оправдали возлагаемые на них надежды. Приятно, да, однако, не до такой степени, чтобы отпустить негодяю все грехи…
Ночь, теплая, звездная, чудная ночь на время прервала бои. Вскоре и звонарь с собора Парижской Богоматери, видно, натрудив руки, позволил умолкнуть своему большому колоколу. Париж погрузился в ночную тишину, и лишь откуда-то издали время от времени доносились то одиночные выстрелы, то пушечный раскат, то крики… Люди понемногу расходились по домам, оставив на баррикадах и в завоеванных районах часовых. Усталость и жара давали о себе знать. Генерал Талон велел послать повозки на площадь Ратуши, чтобы подобрать убитых и раненых. Забрали и красивого юношу, который во время третьей атаки восставших на подвесной мост бежал впереди, высоко подняв трехцветный флаг. Пуля достала его в тот миг, когда он уже вступил на площадь. Перед смертью он произнес: «Не забудьте, меня зовут Арколь…»[12]
Передвижной госпиталь доктора Нодена опустел. Тяжелораненых перенесли в больницу, а те, у кого раны были полегче, сами отправились по домам и снискали славу у себя в кварталах. Мертвых же погрузили на большую фуру.
Делакруа взял Гортензию за руку.
– Пойдемте, мадам. Вы сегодня уже навоевались… Отведу вас домой.
Но она покачала головой, откинув мокрые пряди со лба, и осталась сидеть на камне, на который в изнеможении опустилась.
– Не могу… При одной мысли, что надо подняться, меня прямо в дрожь бросает. Как мне дойти до улицы Бабилон? Ведь это же на краю света… Наверное, здесь так и засну…
– И насмерть замерзнете, если вдруг пойдет сильный ливень. Даже не рассчитывайте ночевать здесь! А коли идти не можете, я вас понесу. Я вовсе не устал…
Он взял ее на руки и понес вверх по ступенькам. Гортензия воспротивилась было:
– Вы с ума сошли! Вы никогда не дойдете! Я слишком тяжелая.
– Тяжелая, но такая красивая! – без тени логики ответил он. – И потом, успокойтесь, я несу вас всего лишь к себе домой. Вы там уже бывали, и это недалеко. Если чертов Лами не сгинул в общей каше, вдвоем мы вас легко донесем.
Он рьяно взялся за дело, но, не пройдя и трехсот метров, опустил Гортензию на землю и тяжело перевел дух:
– Наверное, уже состарился. Я что-то на последнем издыхании.
– Вы и так достаточно потрудились. Я пойду сама… Мне немного лучше…
– Все равно, сказал, что доставлю вас, и сделаю, как сказал! Доставлю до самого дома!
Он заметил поодаль какого-то человека, лениво толкавшего перед собой пустую тележку. На ней, видимо, только что перевозили раненых. В считанные минуты сделка была заключена, и Гортензия уселась в тележку. Делакруа поплевал на ладони, взялся за ручки «экипажа», и они потонули в кромешной тьме улиц без единого фонаря – их днем сорвали восставшие. Лишь кое-где горели факелы на баррикадах, которых с утра стало значительно больше.
Только к часу ночи добрались они наконец до улицы Бабилон. Гортензия потребовала, чтобы художник оставался до утра в комнате, которую ему приготовила смертельно встревоженная Ливия. От Фелисии до сих пор не было никаких вестей, и Тимур носился по Парижу в поисках ее.
Глава X
Расплата
Хоть и мучила ее тревога за подругу, все же Гортензия, сраженная усталостью, подавившей волю, проспала всю ночь как убитая. Разбудили ее крики Ливии. Гортензия вскочила с постели, накинула халат и, выбежав на лестницу, увидела Тимура и на руках у него обессиленную Фелисию. Правое плечо у нее было перебинтовано, но рана, видимо, была легкой, потому что она тут же улыбнулась подруге:
– Возвращение крестоносца! Не очень-то веселое возвращение, правда?
– Наоборот, замечательное! – вскричал Делакруа, который вопреки своим привычкам к изысканной вежливости в чрезвычайном возбуждении бежал за турком. – Свобода на баррикадах с трехцветным знаменем в руках! Вот картина, для которой мне так нужно ваше лицо!
– Я никогда не держала в руках знамя… только пистолет, и не знаю даже, стрелял он или нет. Там был такой шум и столько дыма!
– Ясно одно: ваша Свобода ранена, – оборвала Гортензия. – Надо дать ей отдохнуть и умыться. Да простит мне господь, она еще грязнее, чем я была вчера!
– А вы что, тоже стреляли? – спросила Фелисия. – Неподходящее для вас занятие…
– Я не стреляла, но тоже попала в переделку. Вы все узнаете, но только после того, как сами расскажете о том, что случилось с вами. А теперь в постель!
– Приходите вечером ужинать! – обратилась раненая к Делакруа, после своей выходки смущенно стоявшему на пороге отведенной ему комнаты. – Мне просто надо чуть-чуть отдохнуть.
Пока Ливия с Гортензией снимали с нее рваную, пропитанную потом одежду, умывали, перевязывали и укладывали в постель, героиня поведала им о своих подвигах. В компании Дюшана, который потом куда-то потерялся, она оказалась на баррикаде на бульваре Ган.
