Репетиция Апокалипсиса - Сергей Козлов

Пантелей заметно растерялся.

— Надо ехать, — поддержал Никонов.

— Надо, значит, поеду, — Пантелей смиренно опустил голову. — Но вы-то тут… как?..

— Пусть каждый делает своё дело. Сюда пришли многие, кого позвал колокол. Я не могу позволить, чтобы этих людей кто-то обидел. Надо попробовать найти путь… Автобус большой, двухэтажный. Туристов возил. Может, все поместятся. Даст Бог, и мы догоним.

С минуту все молчали. Потом Пантелей смущённо признался:

— Я после академии хотел в монастырь — послушником. А там старец мне сказал — иди и спасайся в миру. Сможешь исцелить свою душу, сможешь исцелять других. Потом обнял меня так… Как будто в дальнюю дорогу провожал. Я даже заплакал. Но если старец сказал, то так и надо делать… — Пантелей словно извинялся за то, что он такой, за то, что он здесь.

Снова воцарилась тишина. Тимур вдруг почувствовал, что к глазам подступают слёзы. И он никак не мог понять — почему? Зачем? Что происходит такого, что даже мужчина может заплакать? Он с силой закрыл глаза, вдавливая их обратно, и стиснул зубы. Отвернулся. Будто смотрит в окно.

— Это не загородная прогулка, Тимур, потому и прошу, — Никонов вернулся в предыдущую тему.

— Я их увезу и вернусь к вам, — твёрдо сказал Тимур.

— Как Бог даст. Связь, жалко, не работает. Эньлай вас проводит до поста… А мы тут… пока…

— Слушай, а почему ты так уверен во всём, что ты делаешь?

— Я вовсе не уверен, — честно ответил Олег, — я просто поступаю по принципу «делай, что должен, и будь что будет».

— Делай, что должен, и будь что будет, — повторил Тимур.

— И Макар так же думает.

— Знаешь, я больше боялся, что воевать придётся с реальными бесами, а тут вроде всё понятно.

— Рано ещё, — задумчиво сказал Пантелей.

— Что рано? — в голос спросили Тимур и Никонов.

— С бесами… рано…

Глава девятая

1

Пришлось вспоминать, как учили угонять машины. Но иметь дело с огромным импортным автобусом ещё не доводилось. Тимур долго рылся в проводах зажигания, нервничал, но тут рядом появился Лёха-Аллигатор и быстро соединил нужное с нужным: двигатель завёлся с пол-оборота. Лёха заговорщически подмигнул и так же быстро исчез — прыгнул в «Великую стену» Эньлая.

Бак был наполовину заполнен. Всё работало. Даже кондиционер. Эньлай, который сопровождал его на «Великой стене», услышав шум двигателя, дал по газам и умчался в сторону больницы. Тимур же не торопился.

Он вышел в просторный пассажирский салон. Поднялся на второй этаж. Ему показалось, что вот-вот в салон войдут люди и он повезёт их в большой красивый город. Ему как-то пришлось проехать на таком автобусе по маршруту Махачкала — Москва. Ехали в основном челночники с большими, но пустыми сумками, чтобы заполнить их на оптовых базах. Ещё ехали люди к многочисленным родственникам да те, кто хотел попытать удачу в столице — заработать или провернуть аферу. И ехал Тимур, чтобы встретиться с Тамарой. Она, в отличие от него, поступила в московский институт, потому что училась хорошо ещё в школе и потому, что у её отца было достаточно денег. Селим удерживал Тимура: не езди, не трави душу, Тамару за тебя не отдадут, мы, по сравнению с семьёй Максуда, нищие… Но Тимур тогда ещё верил в победу любви над любыми трудностями. Кино, наверное, насмотрелся. Три дня в Москве с Тамарой были лучшими в его жизни. Огромный город, казалось, существовал только для них двоих. Все свои деньги Тимур, не задумываясь, вложил в проживание в гостинице, подарки и цветы для Тамары, обеды в ресторанах и просто — всякие глупости, которые им хотелось совершать. Три дня были похожи на настоящее человеческое счастье. Время отсутствовало. Была только Тамара. Вот, говорят, «губы бантиком», а полные губы Тамары Всевышний сложил именно бантиком. Вот, говорят, серые, зелёные, карие глаза, а у Тамары они и серые и зелёные и немного жёлтые сразу. И одна бровь чуть выше другой. Это не портит. Не нарушает геометрию прекрасного лица. Просто кажется, что Тамара на всё и на всех смотрит с добрым удивлением. Да что там говорить! Русский друг Тимура Володя, когда увидел Тамару, сказал: «Господи, красота-то какая!» И долго стоял с буквально отвисшей челюстью. Потом именно Володя научил Тимура называть Тамару коротко и нежно — Тома.

И были три дня. Всего три дня… Потом приехали старшие братья Тамары. Они подкараулили Тимура вечером, почти ночью, уже у гостиницы. Долго били, засунули в машину, привезли на какую-то облупленную квартиру, где нечем было дышать от затхлости, приковали к батарее отопления, и были потом ещё три самых страшных дня в жизни. Пока не приехал Селим с друзьями. Где угрозами, где кулаками, где подкупом, они выяснили местонахождение Тимура у земляков, разобрались с братьями Тамары, увезли Тимура… После этого Селим стал искать место, куда уехать. Пока он искал, Тимур ушёл в лес. Когда ему говорили, что нужно будет взрывать неверных, Тимур почему-то представлял особняк Максуда и его сыновей на дорогих иномарках. И снова за ним пришёл Селим.

Отец, провожая братьев в далёкую Сибирь, напутствовал просто:

— Русские — в большинстве своём — добрые люди. Мы пользуемся этой добротой. Только не путайте доброту с трусостью. Среди них достаточно трусов, но также много смелых людей. Если русский становится настоящим другом, он никогда не предаст. Мы ведём себя с ними нагло, они терпят, но копят обиду. Понимаете? Не ведите себя нагло, уважайте людей, и они будут отвечать вам тем же. Особенно русские. В Русской земле легко пустить корни, она мягкая. Это не наши горы. Но если ты пустил корни в русском лесу, не веди себя как самшит, тем более — как пальма.

— А если они будут называть нас чурками?! — посмел перебить Тимур.

— Называйте их в ответ валенками… лаптями… — ухмыльнулся отец. — Чаще они называют нас дагами, лично меня это не обижает. Поверьте мне, если б русским на Кавказе жилось так же спокойно, как нам где-нибудь в Подмосковье, никаких проблем бы не было. Да, если кто-то из вас задумает жениться на русской, — улыбнулся вдруг отец, — я не буду возражать.

— Я люблю Тамару, — твёрдо сказал Тимур.

Отец какое-то время молчал, потом сказал тихо и как-то неуверенно:

— Любовь — великое чувство. На ней всё и держится. Ещё на дружбе. Больше ни на чём. Но посмотри на сегодняшний мир, сынок, что с ним стало. Этот мир держится на деньгах. А значит — ни на чём.

Отец погиб во время взрыва на рынке. Погибли ещё двадцать шесть человек. И на похоронах Тимур не мог до глубины проникнуться скорбью, его постоянно не оставляла мысль, что эту бомбу мог заложить он — Тимур. И, казалось, взгляды всех родственников и друзей напоминают ему об этом. И только Селим стоял рядом и ни в чём не упрекал.

На похороны пришёл и Максуд с братьями и Тамарой. Идти недалеко — огромный особняк через три дома на той же улице. Странно, Тамара в чёрном платке, в чёрной одежде была не менее красива. И Тимуру вдруг представилось, что она в трауре по нему, по их любви. Максуд, словно ничего и не было, обнимал братьев, выражал соболезнование. А потом вдруг сказал, что он вовсе не против, чтобы Тимур сватался к Тамаре, пусть только встанет на ноги. Заработает денег, станет уважаемым человеком. Братья Тамары при этом, казалось, ухмыляются одними глазами, и только присутствие на похоронах не позволяет им рассмеяться.

— Этот мир держится на деньгах, а значит — ни на чём, — повторил Тимур слова отца.

— Что? — не понял Максуд.

— Мы заработаем денег, у нас уже есть своё дело, — ответил за Тимура Селим. — Повремените немного, дядя Максуд.

— Ради дорогих соседей я подожду. Нужна какая-то помощь сейчас?

— Спасибо, ваша забота — большой почёт для нас.

— Мы все должны помогать друг другу. Я вот собираюсь баллотироваться в Думу. Вы там, на севере, не забывайте родной дом, приезжайте почаще. И на выборы приезжайте. Мы все должны помогать друг другу. Мир держится на дружбе, — Максуд вдруг почти повторил слова отца, но прозвучали они совсем по-иному. Те же слова, но совсем иначе.

— Ты чего перед ним… — Тимур хотел сказать Селиму «лебезишь», но не решился, хотя брат понял его и без слов.

— Ты забыл? Он старше! На уважении к старшим держится этот мир… — добавил Селим к сказанному отцом.

«Теперь уже на деньгах», — хотел возразить Тимур, но не стал спорить с братом, которого уважал больше, чем собственное мнение. И в понимании этого в очередной раз почувствовал его правоту.

— Ни на чём, — повторил Тимур, спускаясь со второго этажа салона, и увидел Тамару.

Она сидела на кресле, предназначенном для экскурсовода или напарника водителя в дальних рейсах. Точнее, не сидела, а беззаботно вращалась, как на карусели. Каштановые волосы чуть взлетали над плечами… Внутри всё вспыхнуло, взлетело и упало с умопомрачительной высоты.

— Тома?

— Тимур…

— Как ты здесь?

— Теперь уже можно, — встала она навстречу, — теперь уже никто нам не помешает. Мы можем уехать хоть куда…