Дворянская дочь - Наташа Боровская

Как стало известно, в убийстве Распутина участвовал двадцатипятилетний великий князь Дмитрий вместе с молодым князем Юсуповым и лидером правого крыла Думы Пуришкевичем.

Его Величество, не прочитав, вернул петицию. „Никому не позволительно убивать людей“, — таков был его ответ.

Романовы пришли в ярость от столь пренебрежительного обхождения. Обсуждается возможность дворцового переворота с целью свержения государя с престола и передачи его наследнику. Регентом собираются назначить бывшего верховного главнокомандующего Николая Николаевича. Я вполне согласна с Марией Павловной и остальными членами императорской фамилии в том, что Александру не следует оставлять при наследнике. Недовольство Александрой настолько велико, что некоторые предлагают даже сослать ее в монастырь. Как бы то ни было, думаю, что все ограничится одними разговорами. Боюсь, что старый порядок будет сломан не в верхах, а опрокинут снизу.

Большевики наводнили рабочие кварталы своими листовками. Петроградский гарнизон — слишком большой и бездеятельный — подвергается усиленной пропаганде. Вы помните, как один из полков месяц назад отказался стрелять во взбунтовавшихся забастовщиков, и пришлось вызвать казаков, чтобы навести порядок. Вследствие необычайно суровой зимы, снежных заносов на дорогах, а также из-за вопиющей халатности должностных лиц, усиливается нехватка продовольствия.

Но вернусь к делу Распутина. С тех пор как тайная полиция через несколько дней после убийства выловила его тело из-подо льда Невы (после чего тело было перевезено в Царское), Их Величества не покидают Александровский дворец и никого не принимают. Государь отложил свой отъезд в Ставку, чтобы поддержать императрицу в тяжелую минуту. Они видятся только с Аней Вырубовой, которая столь же безутешна, как и ее августейшая подруга. Государь играет на бильярде и в свое любимое домино, гуляет с дочерьми и строит с сыном снежную крепость. Все это, положим, очень мило, но он напоминает мне одного римского императора, который музицировал, созерцая горящий Рим».

— Случилось то, чего я так боялся, — сказал отец, прочитав письмо. — Смерть Распутина только еще больше сблизила Николая и Александру. Они, кажется, окончательно уверились в том, что окружены сплошь одними недоброжелателями, а то и скрытыми врагами, и полностью отгородились от внешнего мира. Ох уж мне эти горячие головы! — он покачал головой. — Впрочем, если бы мне было столько лет, сколько Дмитрию и Феликсу Юсупову, кто знает, на что бы я мог решиться.

Как я и ожидала, в письме Татьяны Николаевны слышался отзвук материнского горя, она тоже была потрясена случившимся.

«Мы молимся за упокой души мамочкиного друга и каждый день ходим с Аннушкой к нему на могилу. Этот удар еще больше сплотил нашу семью. Кажется, что больше никого не волнует эта смерть. Но какой был смысл в таком страшном и жестоком убийстве? — Ее письмо заканчивалось такими словами: — Боюсь, отец Григорий был прав: его смерть, как он предсказывал, приведет к нашему падению. О, моя Тата, моя дорогая подруга! Князь Силомирский поступает мудро, отправляя тебя во Францию. Ради Бога, скорее уезжай к Стефану, пока ты не погибла вместе с нами».

Эта просьба снова напомнила мне о моем долге перед подругой и о моем душевном конфликте. Как могла я покинуть Таник и моего государя, когда они в опасности? И могу ли я покинуть отца?

Я пыталась возразить отцу, когда он снова заговорил о моем отъезде во Францию. По его строгому, даже суровому тону, каким он мне ответил, я поняла, в каком он отчаянии от сознания своей беспомощности после визита к государю.

— Ты должна подчиняться мне как старшему по званию, — сказал он.

В середине января нового года, по прошествии двух недель, на которые наш отъезд был отложен по совету бабушки, отец снова стал собираться в отпуск. Он уже передал командование своему заместителю, но, к несчастью, в это время в войсках началась эпидемия гепатита, и отец слег с высокой температурой.

Это помогло мне выйти из оцепенения. Я взяла на себя дежурство в его комнатах, вынесла из спальни телефон, запретила приносить газеты и почту, чтобы не волновать его. Я перестала оплакивать свою судьбу. Если отец нуждается во мне, значит, жертва оправдана.

Известие о революции, о которой мы сперва узнали из бабушкиной телеграммы, не было для меня большой неожиданностью. Я как-то внезапно осознала, что внутренне была готова к этому все последние годы. Меня больше поразил звонок в штаб генерала Брусилова, который я решилась скрыть от отца. Командующий южной армией хотел, чтобы отец присоединил свой голос к общему мнению генерального штаба о необходимости отречения государя.

Я не показывала отцу эту телеграмму, его здоровье было для меня важнее политики. Я сказала генералу Брусилову, что у отца жар, и такой серьезный вопрос, как отречение государя, может сказаться на его сердце. Но я попросила генерала держать меня в курсе событий, на что он согласился.

Вскоре я была ошеломлена сообщением об отречении государя. Мой государь и мой крестный отец, он был такой же частью моей жизни, как отец и бабушка. Я не могла постигнуть, куда влечет Россию ее рок, но чувствовала, что грядет нечто ужасное. Я болела душой за Таник, ее сестер и брата и даже за гордую, страстную и несчастную Александру, потерпевшую в конце концов поражение из-за слабости своего супруга.

Я сразу же села писать письмо Татьяне Николаевне. Если для меня известие об отречении государя явилось ударом, то каково было пережить это ей, жившей в своем сказочном мирке, ограниченном семьей и ближайшим окружением. Она не имела представления об окружающем мире и была совершенно не готова к встрече с ним. Что ждет ее теперь? А если ничего? В таком случае, у меня тоже нет будущего! Глаза мои были полны слез, когда я изливала в письме свою любовь и вечную преданность ей.

Затем от Таник пришло короткое и сдержанное письмо, где она описывала свое душевное состояние в эти дни. «Мы все пятеро заболели корью, это довольно редко бывает в нашем с Ольгой возрасте. Мамочка совсем выбилась из сил, ухаживая за нами. Как бы мы были рады, Тата, если бы ты была сейчас с нами! Малышки и Алексей просят, чтобы послали за тобой, но мы с Ольгой и слышать об этом не желаем. Одному Богу известно, как долго мы еще будем на свободе. Настроения в Петрограде ужасные, все нас бросили — и гвардейцы, и даже обласканные государем избалованные казаки императорского эскорта! Они все поспешили присягнуть на верность революции! Только одна полиция оказала сопротивление и жестоко поплатилась за свою верность престолу: многие полицейские были зверски убиты. Мы совершенно не понимаем, что же происходит и как на все это реагировать. Нам даже легче от того, что мы сейчас болеем. Ради мамочки мы стараемся сохранять бодрый вид, а она тоже бодрится ради нашего спокойствия. Мы ждем возвращения папы, с ним мы выдержим любые испытания. Любящая тебя, навек твоя Таник». И подпись: Татьяна Романова.

Эта подпись красноречиво говорила обо всем. Как просто и без всякого надрыва моя Таник сложила с себя титул великой княжны! По правде говоря, она никогда не придавала ему особенного значения, скорее он стеснял ее. Сейчас же он мог стать для нее роковым.

В первые дни марта по старому стилю я сидела у постели отца; близилась полночь, и в комнату вошла пришедшая мне на смену ночная сиделка.

— Только что вернулся из Петрограда генерал Майский, он просит пустить его с докладом к его светлости, — шепнула мне она.

Я поспешила к генералу в соседнюю комнату. Борис Андреевич Майский был невысокий худощавый сорокалетний холостяк. Более всего в его внешности привлекали внимание высоко изогнутые черные брови, сходившиеся над красивым «ястребиным» носом. Этот одинокий человек был чрезвычайно предан нашей семье.

Он по-военному сдержанно поклонился, поцеловал мне руку и спросил по-французски мягким и мелодичным голосом, как-то не вязавшимся с его внешностью:

— Как чувствует себя ваш отец, Татьяна Петровна?

— Папе наконец стало получше, Борис Андреевич. Завтра утром вы сможете его проведать. Какие у вас новости от бабушки?

— Анна Владимировна была арестована, но ее освободили, все обошлось благополучно.

— Бабушка была арестована? О, Господи! — Слово «революция», значение которого казалось мне понятным, вдруг обрело конкретность. — Борис Андреевич, присядьте, пожалуйста, и расскажите мне, как все это случилось.

Он отказался присесть и рассказал мне вкратце о происшедших событиях:

— В ночь на 25 февраля толпа разграбила особняк Силомирских. Анну Владимировну схватили и отвезли в Таврический дворец, где заседал Петроградский совет рабочих и солдат, но на следующее утро отпустили. Слава Богу, в настоящий момент она в безопасности, поскольку находится под защитой князя Львова, который, как вы, наверное, знаете, Татьяна Петровна, теперь возглавляет Временное правительство.