Контракт на Фараоне - Рэй Олдридж

Кореана потрясла рукой, словно стряхивала какую-то мерзкую грязь.

— Нет. Сперва ты мне еще послужишь.

Она повернулась к Мармо, который взглянул на нее и сказал:

— Мы сможем переправить фокусника через день.

— Хорошо, значит, это не абсолютная катастрофа. Репетиции отложим до тех пор, пока они не вернутся. Мне бы эта мысль о путешествии нравилась гораздо больше, если бы Мок не сидел бы в своей камере.

Казалось, она говорит сама с собой, но Руиз навострил уши при упоминании о путешествии.

Она повернулась к великанше.

— Банесса, ты будешь отвечать за них. Смотри, чтобы ничего подобного впредь не случалось. Поедут эти: девчонка, трое фокусников и Старшина Гильдии. И вот этот, — Кореана жестом показала на Руиза. — То есть он поедет, если переживет прочистку мозгов послойно. Заберите его вниз и приготовьте.

Мармо издал одобрительный звук.

— Умное решение, — сказал он, — я присмотрю, чтобы все провода прицепили правильно.

Банесса пристегнула ошейник Руизу. Когда великанша повела его прочь, Кореана сказала:

— Оставьте девчонку здесь, Айям за ней присмотрит. Айям, проследи, чтобы с фокусником ничего больше не случилось.

Кореана смотрела на листы распечатки, пока Мармо вел щупами по черепу неизвестного, используя свой инъекционный протез. Киборг необыкновенно аккуратно и опытно выполнял эту работу, и Кореана совершенно не боялась, что ее привлекательная загадка будет повреждена или изуродована во время испытания. Однако она пожалела, что не потратила больше средств на технологию послойной прочистки мозга. Ее технические возможности в этой области больше не соответствовали последнему слову техники — но что могло похвастаться таким соответствием в галактике, настолько полной разнообразия, что никто не мог обогнать или даже идти в ногу со всеми последними открытиями?

Татуировка неизвестного почти совсем поблекла, оставив только следы. Тело, казалось, выздоровело после ледового удара. Кожа цвета темной меди приобрела свой прежний блеск, а ногти на сильных руках были розовыми и блестящими.

Мармо закончил работу.

— Он твой, — сказал киборг и отлетел в сторону.

Кореана надела на голову аналоговый шлем, следя, чтобы не помять прическу. Она откинулась на спинку сиденья, закрыла глаза и нажала выключатель.

Она нырнула в линзу его мозга в вихре пузырьков. Она остановилась как раз под серебристой поверхностью, наблюдая за жизнью, которая кипела там. Мысли стрелами летали туда и обратно, словно стаи быстрых рыбок. Внизу, в голубых глубинах, колыхались более крупные агломерации мыслей, представлений и опыта, богатые, темные, притягательные.

Кореана долго плавала там, постигая вкус и запах сознания ее неизвестного, пикантный, сложный суп. Удовольствие, которое она при этом испытала, убедило ее, что она приняла правильное решение, когда сохранила ему жизнь.

— Не терять — значит, не жалеть, — прошептала она сама себе в восторге.

Она принялась за дело.

— Кто ты? — послание пошло по сознанию, как волна по озеру, хотя озеро это было глубиной с океан.

Пришел ответ.

— Руиз Ав.

— Руиз, кто твой хозяин?

— Я свободный работорговец, стартовавший с Ланксша, где и зарегистрирован.

— Что у тебя за бизнес?

— Я имею дело с избранными человекообразными рабами.

Кореана почувствовала укол удовлетворения. Работорговец! Дело Руиза как раз было таким, что могло прекрасно помочь ей самой в ее делах и планах, еще одно доказательство, что она правильно поступила, сохранив ему жизнь.

Но она была осторожна, пробуя запустить щупы все глубже и глубже, ниже вербального уровня сознания Руиза. И в подтверждение слов она нашла хорошо определенный слой памяти: грубые картины тысяч рабских казарм и загонов, ни с чем не сравнимый запах человеческих существ в заточении, свист нейронных кнутов по телам, вопли аукционеров на рынках тысяч миров. Чем глубже она проникала, тем ярче становились эти воспоминания, но давление впечатлений становилось все сильнее, и вскоре Кореана с чувством глубокого облегчения выбралась наверх, на менее болезненный уровень. Она не могла сомневаться в реальности этих воспоминаний. И нигде в этих образах она не находила никакого следа Лиги Искусств, никакого указания, что у Руиза была услужливая, поддающаяся влиянию авторитетов личность, которая обычно была необходима для работы в Лиге.

— А что ты делал на Фараоне?

Это был важный вопрос, и Кореана внимательно смотрела, как Руиз собирался с мыслями, чтобы ответить.

— Я был там, чтобы похитить фокусников. Я не ожидал, что меня самого возьмут.

В ответе прозвучали плотные тона страха, смущения, осторожности и сильнейшее желание избежать наказания.

Кореана рассмеялась.

— Не беспокойся, — сказала она, испуская уверенность в его сознание, — все к лучшему.

Она почувствовала, как сознание Руиза слегка расслабилось. Она принялась за другую линию расследования.

— Почему ты спас ФЕНИКСА?

Сознание Руиза совершенно натурально смутилось.

— Я не знаю. Но… она так хорошо играла в пьесе. И она такая красивая, что приятно смотреть. Мне показалось, что ее смерть — это так обидно, хотя я мало помню, что со мной было после того, как меня оглушило поле.

Это был не такой уж приятный ответ.

— А Кореана, — спросила она кисло, — на нее приятно смотреть?

— Да, — немедленно раздался ответ.

Красный отблеск страсти немедленно окрасил глубины сознания Руиза, смыв ее раздражение относительно предыдущего ответа.

Довольная, Кореана отпустила переключатель и вернулась в свое собственное тело. Она секунду сидела, восхищаясь Руизом Авом, думая о том, сколько они сделают вместе, когда он вернется из Анклава. Она сказала себе, что удовольствие будет таким же большим, как и сейчас, когда она исследовала глубины мозга Руиза. Любая разница, о которой может идти речь после генчирования, будет существовать только в ее представлении. Но она тут же подумала, будет ли беззубый тигр таким же красивым.

Руиз проснулся от звуков ссоры между фараонцами. Он лежал на знакомой грязной койке в Доме отверженных. То, что он вообще проснулся, свидетельствовало о том, что его защитная личность выдержала послойную проверку мозга, устроенную Кореаной. Казалось, он за последние месяцы провел слишком много времени без сознания. Эта мысль вызвала жалость к себе, а затем долгие мысли о том, что Руиза гонит злая судьба. Это задание с самого начала характеризовалось тем, что с его стороны совершенно отсутствовал контроль за событиями. В ретроспективе он понял, что, планируя свой побег через морской город, он действовал с непонятным оптимизмом, а что касается выполнения плана… самый снисходительный наблюдатель сказал бы наверняка, что действия его отличались определенными истерическими излишествами.

Единственными светлыми воспоминаниями во всем фиаско были те часы, которые он провел с Низой, которая была живым символом нынешней некомпетентности Руиза.

Он сел, его застывшие мышцы запротестовали.

Нет, Низа была более, чем символ. Теперь она его ненавидит, но, может быть, она согласится выслушать объяснения, она же очень умна. Он вышел на площадку.

Большая часть труппы оказалась на площадке, кроме Низы и Фломеля. Старшины собрались в жестикулирующий кружок, в центре которого стоял Дольмаэро. Двое младших фокусников слушали ссору старшин. Остальные стояли вокруг мрачными группами, перешептываясь.

— Охо! — лицо Дольмаэро стало красным. Руиз никогда не видел его таким возмущенным. — Никакого значения не имеет, что вы будете делать, а что не будете. Неужели вы до сих пор не поняли ситуацию? Мы же чья-то собственность!

Старшина с рыбьей физиономией от возмущения стал заикаться.

— М-м-мы?! Мы — собственность?! Мы не рабы. Мы принадлежали к почтенной гильдии. Как же это мы можем быть собственностью?

Дольмаэро выглядел так, словно горько пожалел о своем взрыве искренности.

— Ну хорошо, может быть, собственность — не самое лучшее слово, Эдгерд. Но ведь ты не станешь отрицать, что мы, по крайней мере, пленники?

— Нет, но чья в том вина? Ты наш Старшина Гильдии, почему ты до сих пор ничего не сделал, чтобы защитить наше положение здесь? Какой толк иметь Старшину Гильдии, который не может ничего сделать для членов гильдии?

Эдгерд сжал свои тощие кулаки. Ропот одобрения пронесся по площадке.

Никто пока не заметил Руиза в тени дверного проема, и он сам постарался не привлекать внимания. Атмосфера на площадке была прямо-таки заряжена насилием и безумными поступками.

Широкоплечий парень с татуировками помощника дрессировщика ящериц протолкался вперед. Его мясистое лицо напряглось от бессильной досады.

— Да! — закричал он, и Дольмаэро отпрянул. — Воистину, никакого толка. Мы живем в этих конурах, нас заставляют есть какую-то чужеродную баланду. Теперь они заставляют нас поставить эту новую пьесу, но без всяких подобающих правилам жертв и молитв, без какого-либо договора об оплате, без привычного отдыха и развлечений, которые нам, артистам первого класса, полагаются. И почему?