Жёлтая линия - Михаил Тырин

Наконец выбрал что-то себе по вкусу, а коробку пнул ногой в моем направлении.

— Это можешь сам сожрать. Бери, я не жадный. — И, надкусив какую-то штуку, он повернулся к экрану. — Сюда, что ли, поехать… или не надо?

Я, чтобы зря не стоять, начал тихонько собирать мусор с пола. И тут же случайно раздавил ногой солнечные очки, спрятавшиеся под обрывком бумаги. Ю-Бим обернулся на хруст, и меня прошиб холодный пот. Хорошенькое начало, нечего сказать…

— Ты чего делаешь-то? — удивленно произнес хозяин. — Кончай, после приберешься. Спустись вниз и жди машину за мной. Как приедет — придешь, скажешь.

Я вышел на улицу, и действительно вскоре подкатил небольшой аккуратный автомобильчик, похожий на пластмассовую игрушку. Уезжая, Ю-Бим добродушно похлопал меня по плечу и сказал:

— Приберешься и иди домой. Меня не жди, я поздно буду. Завтра приходи и сразу в столовую. Да, и еще поброди, разузнай, где прачечная, вещи туда отнеси.

Я вернулся в замусоренное жилище и вздохнул, окидывая взглядом поле для приложения рук. Что скрывать, мне интересно было узнать, как живут люди с пятым холо, что едят, какие вещи держат дома. Но все оказалось каким-то обыкновенным.

Да, своя квартира, да, много вещей — тряпок, каких-то вазочек, объемных картинок, электрических штучек, смысл которых я еще не знал. Все валялось по углам. Никаких волнующих признаков роскоши, не считая массы заброшенного барахла.

Я принялся приводить дом в порядок. И, отодвигая от стены тумбочку, вдруг увидел нечто такое, что заставило сердце на миг замереть.

На бледно-зеленой поверхности стены чернел криво нарисованный значок — буква С в перечеркнутом ромбе. С минуту я таращил глаза на этот знакомый с детства символ и пытался понять, бывают ли такие совпадения?

Стоит ли говорить, что на следующий день я бежал к хозяину со всех ног. Я снова застал его в кровати. Я принес завтрак, аккуратно сложил одежду, которую он накануне расшвырял повсюду, я даже положил перед ним очередную пару носков.

И, когда Ю-Бим наконец пришел в себя, я указал на стену и с трепетом спросил:

— Откуда это?

— Что? А, это… Можешь стереть, если хочешь.

— Нет-нет-нет! — заволновался я. — Это “Спартак”, да?

— Ну, может, и “Спартак”. Не помню.

— Вы не из Москвы?

— Какой Москвы? — Он озадаченно захлопал глазами. — Из Москвы… Наверно, да. Плохо помню, давно это все было.

— Так ведь я тоже! Я тоже недавно из тех же мест! — с дикой радостью воскликнул я.

Ю-Бим слегка поморщился от моего звонкого крика.

— Тоже, да? Ну что ж… бывает. — Он потянулся и начал чесать макушку.

— Ладно. Как приберешься, иди домой. Завтра опять приходи.

Вечером я сидел на кровати, тупо глядя в пустоту. Мне было паршиво. Не потому, что со мной не захотел брататься земляк, нет. Мне было просто паршиво, само по себе.

Появился Щербатин — какой-то взбудораженный, злой, с бегающими глазами.

“Наверно, очередной трудный и неудачный день”, — подумал я.

— Щербатин, мне паршиво, — сообщил я.

— Держись, сейчас будет еще паршивей, — пообещал он, но я как-то пропустил предупреждение мимо ушей.

— На, перекуси с дороги. — Я выдвинул из-под кровати коробку с остатками барского завтрака. — Тут есть кое-какие вкусные штуки.

— Не надо мне твоих штук. Хочешь, обрадую?

— Не помешало бы.

Он потащил меня на нижние этажи, где располагался инфоцентр. Растолкав небольшую робкую очередь, он обратился к оператору:

— Пите, покажи ему тоже.

Оператор равнодушно посмотрел на меня и защелкал клавишами. По экрану побежали таблицы, потом появились картинки. Наконец, Пите откинулся на спинку стула:

— Вот.

— Гляди! — рявкнул Щербатин и едва ли не за шиворот сунул меня к экрану.

— Новые модели одежды для обладателей пятого холо и выше, — прочитал я. — И что? Я тут при чем?

— Ты погляди на эту одежду, разуй глаза, блаженный!

Я поглядел. Ничего особенного. Высокие сапоги. Накидки. Длинные рубашки с поясом.

— Ну? — Я посмотрел на Щербатина.

— Не видишь? Это все срисовано с наших маскарадных ивенкских одеяний, не понял?

— Почему с наших? Может, не с наших.

— Погляди имя автора, умник!

Я поглядел. Вит-Найд. Тот самый глистообразный модельер, который крутился вокруг нас на презентации.

— Ну и что?

— Беня! — зарычал Щербатин. — Я тебя сейчас убью. Он похитил у нас идею.

Просто украл, это понятно?

— Почему украл? Честно попросил сфотографировать. Мы согласились.

— Честно? Да был бы я дома — затаскал бы эту сволочь по судам. По миру пустил бы, на всю жизнь отучил бы от фотографии.

— Вы уже посмотрели? — напомнил о себе оператор.

— Да, уходим, — буркнул Щербатин.

— Почему мне так паршиво? — спросил я, когда мы вернулись в казарму.

— Потому, что нас развели, как последних лохов. Представляешь, сколько ему отвалят за создание новой моды?

— Нет, Щербатин, не от этого. Мне все противно. Меня от всего тошнит. Я не могу смотреть на эти рожи вокруг. Они вроде и люди неплохие — улыбаются, отзывчивые, помочь готовы… А все равно бесят. Бесят!

— А я откуда знаю? Я тебе психоаналитик? Лечись сам.

— Не могу.

— Ну жди, пока само пройдет.

— Не пройдет. Оно где-то глубоко. В печенках, в костном мозге. Знаешь, я тут словно срок досиживаю. Все время чего-то жду. Думаю, еще немного — и оно кончится.

— Что “оно” — жизнь?

— Может, и жизнь. И еще… Ты только не издевайся, ладно? Мне обратно хочется. В болота.

— Ну ты даешь! — не удержался от ухмылки Щербатин. — Можно подумать, ты там мало получил.

— Нет, не мало. Не знаю… Говорят, солдата с войны тянет домой, а из дома — снова на войну.

— А ты, значит, убежденный солдат?

— Да не убежденный я… И не дом мне здесь. Говорю же, не знаю. Я просто хочу пройти по болотам, подышать тем воздухом, отдохнуть под деревом. И чтоб людей было поменьше. И, знаешь, капусты пожевал бы с удовольствием. Помнишь, как мы ее на огороде объедали?

Щербатин вдруг перестал ухмыляться.

— Вот что касается капусты, — сказал он, — я бы и сам не отказался.

Наверно, физиология. — Он постучал по груди. — Чужое туловище требует.

— А может, душа требует?

— Я атеист, Беня. Я могу мыслить только на уровне туловища.

— Примитив ты, а не атеист. О том, что сегодня я нашел бывшего фаната “Спартака”, мне не хотелось даже вспоминать.

Утром, когда трудовая армия растекается по рабочим местам, в подземке не протолкнуться. И вечером то же самое.

Я приезжаю к Ю-Биму не утром, а уезжаю не вечером и поэтому застаю почти пустые вагоны. Но поезда в это время ходят редко, и мне долго приходится просиживать на пустынных гулких станциях.

Я пытался мечтать. Я думал, что тоже получу пятое холо и буду спать, сколько хочу. За мной будет приезжать такси и катать по развлекательным центрам. А поздно ночью, пьяного и пресыщенного праздностью, привозить домой.

Нет, думал я в следующую минуту. С пятым холо я пойду учиться и получу хорошую специальность. Стану служить людям. Они взамен начнут меня уважать. А отдыхать я буду только иногда, в компании хороших порядочных людей. И писать стихи.

Мечты у меня не клеились. Вернее, фантазировать я мог сколько угодно, но приятного холодка в груди это не вызывало. И тогда я понял, что мечтать и планировать жизнь — вещи разные, бесконечно далекие друг от друга.

Однажды на пустынной станции я увидел человека в блеклой рабочей одежде, который расклеивал на столбах какие-то бумаги. Когда он подошел ближе, я смог увидеть, что на тех бумагах. Это был плакат, с которого на меня смотрел грустный человечек с забинтованной ногой. Ниже было приписано: .

“В вагон спокойно заходи, А то получишь травму ты”.

Меня просто смех разобрал. Это какие же куриные мозги надо иметь, чтобы придумать такое?

Расклейщик услышал мой смех и обернулся с несколько испуганным выражением.

Мне захотелось его успокоить.

— Сам придумал? — спросил я.

— Что?

— Вот это, про вагон.

Он пригляделся ко мне, затем оставил свои плакаты у столба и осторожно приблизился. Простые люди, я давно это заметил, легко шли на контакт.

Заговорить с незнакомцем здесь ничего не стоило.

— А что? — В его глазах светилось любопытство, наверно, нечасто люди обращали внимание на его работу.

— Кто это сочинял?

— Не знаю. — Он трогательно развел руками. — Мое дело развешивать.

— Хорошая работа, — сказал я, чтоб сделать человеку приятное.

— Конечно, хорошая. Я служу в бюро социальной пропаганды.

— А вот надпись плохая.

— Почему? — Он снова приобрел испуганный вид и даже невольно оглянулся. — Это правильная надпись.

— Правильная, но корявая. Лучше сказать так… — Я задумался, подбирая слова. — Вот так: “Чтоб руки-ноги не сломать, порядок надо соблюдать”.