Эмили из Молодого Месяца. Восхождение - Люси Монтгомери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Дикий виноград»непременно принесет мне приз. Это не самомнение, не тщеславие, не высокомерие. Я просто это знаю. Если бы давали приз по математике, его получила бы Катлин Дарси. Если бы его давали за красоту, он достался бы Хейзл Эллис. Приз за общую высокую успеваемость получил бы Перри Миллер, за декламацию — Илзи, за рисунок — Тедди. Но, так как это приз за стихи, его получит Э. Б. Старр!
В этом году мы изучаем творчество Теннисона и Китса. Теннисон мне нравится, но иногда его стихи приводят меня в ярость. У него все очень красиво — хотя не слишком красиво, как у Китса. Однако он никогда не позволяет нам забыть о нем, об авторе, о Гениальном Мастере своего дела — мы всегда сознаем его присутствие. Его никогда не увлечет за собой никакой могучий поток чувств. Нет-нет, это не для него — он безмятежно плывет по тихой реке, вдоль ухоженных берегов, мимо аккуратнейших садов. Но, как бы человек ни любил сады, ему неприятно вечно быть окруженным садовой оградой — хочется время от времени выбраться куда-нибудь на дикую пустошь. По меньшей мере Эмили Берд Старр этого хочется — к большому огорчению ее родственников.
А у Китса слишком много красоты. Читая его поэзию, я чувствую, что задыхаюсь среди роз и жажду глотка морозного воздуха или суровой простоты горной вершины. Но, ах, есть у него строчки...
Окно мечты на пенистые воды
Морей опасных в странах волшебства...[113]
Читая их, я всегда испытываю нечто вроде отчаяния! Зачем пытаться сделать то, что уже сделано — раз и навсегда?
Но я нашла у него и другие строчки, которые вдохновляют меня; я записала их на первой странице моей новой «книжки от Джимми»:
Не ждет бессмертия корона
Того, кто следовать боится, куда
Зовут его эфира голоса.
О, это правда! Мы должны следовать за «голосами эфира», которые зовут нас, следовать за ними через все разочарования, сомнения и неверие, пока они не приведут нас к нашему Вожделенному Граду[114], где бы он ни был.
Я получила сегодня по почте четыре отказа из журналов — вопиющий факт, почти заглушающий все «голоса эфира». Но я услышу их снова. И я последую за ними — и не буду унывать. Несколько лет назад я написала «клятву» — я нашла этот листок бумаги на днях в старом конверте в моем «литературном буфетике», — в которой говорилось, что я непременно «поднимусь альпийскою тропой и впишу мое имя в заветную скрижаль славы».
И я продолжу мое восхождение к вершинам!
********
20 октября, 19~
Вчера вечером я перечитала мои «Хроники старого сада». Думаю, что я смогу существенно улучшить эти рассказы теперь, когда тетя Элизабет сняла запрет на «сочинительство». Я хотела, чтобы мистер Карпентер прочел их, но он сказал:
— Помилуй, я не смогу одолеть столько страниц. Зрение у меня теперь плохое. Что это... книга? Нет, девчонка, пора писать книги придет для тебя лет через десять — не раньше.
— Но должна же я практиковаться!— с негодованием возразила я.
— О, практикуйся... практикуйся... но не проверяй результаты на мне. Я слишком стар... да, девчонка, слишком стар. Я не против прочесть коротенький... очень коротенький рассказ... изредка... но от книг меня, бедного старика, уволь.
Я могла бы, конечно, спросить Дина, что он думает о моей книге. Но Дин теперь смеется над моими литературными амбициями... очень сдержанно и по-доброму... но смеется. А Тедди считает, что все, написанное мной, великолепно, и потому пользы от него — как от критика — никакой. Интересно... интересно, примет ли мои «Хроники» какое-нибудь издательство? Я уверена, что видела такого рода книги, которые были ненамного лучше.
********
11 ноября, 19~
Нынешний вечер я провела за «сокращением» некоего романа «для блага и выгоды» мистера Тауэрза. Когда в августе мистер Тауэрз ушел в отпуск, его заместитель, мистер Грейди, начал печатать в «Таймс» сериал под названием «Кровоточащее сердце». Вместо того, чтобы приобрести права на печать какого-нибудь романа у ассоциации американских издателей, как это всегда делает мистер Тауэрз, мистер Грейди просто купил какой-то сенсационный и сентиментального английский роман в шрузбурском книжном магазине и начал его публиковать.[115] Роман ужасно длинный, и пока в газете напечатали только около половины всех глав. Мистер Тауэрз понял, что если так продолжать, то кончить удастся не раньше весны. Поэтому он поручил мне взять оставшуюся половину романа и вырезать «все лишнее». Я выполнила его указания с беспощадностью, «вырезав» большую часть поцелуев и объятий, две трети любовных диалогов и все описания, и в результате сократила текст примерно до четверти первоначальной длины, и все, что я могу сказать по этому поводу: да смилуется небо над душой наборщика, которому придется набирать это произведение в таком искалеченном виде!
Лето и осень миновали. Мне кажется, времена года проходят теперь быстрее, чем прежде. Золотарник в уголках Края Стройности побелел от заморозков, и по утрам иней ложится на землю, как серебряный шарф. Вечерние ветры, которые пролетают «на свирели играя, по диким долинам»,[116] ищут, убитые горем, любимое и утраченное, взывая к эльфам и фавнам. Но все их мольбы напрасны, ведь представители сказочного народца, если не бежали поголовно в далекие южные страны, то, должно быть, устроились поуютнее в стволах елей или среди корней папоротников и крепко уснули.
И каждый вечер мы можем наблюдать мрачные закаты, пылающие дымчатым пурпуром за гаванью, и над ними звезду, которая кажется спасенной душой, устремившей сочувственный взор в темные пропасти, где грешные духи в мучениях очищаются от всего, что замарало их за время земного паломничества.
Осмелилась бы я показать только что написанную фразу мистеру Карпентеру? Нет. Следовательно, что-то с ней ужасно не в порядке.
И я знаю, что с ней «не в порядке» — знаю теперь, когда пишу хладнокровно. Это литературные «красивости». Однако именно такие чувства испытывала я, когда стояла сегодня вечером на холме в Краю Стройности и смотрела на гавань. И кому какое дело до того, что написано в этом моем дневнике?
********
2 декабря, 19~
Сегодня объявили результаты конкурса на лучшее стихотворение. Победила Эвелин Блейк со своей «Легендой Абигвейта[117]».
Что ж, сказать тут нечего... и это единственное, что я скажу.
Кроме того, тетя Рут уже все сказала!
********
15 декабря, 19~
Стихотворение Эвелин на этой неделе было напечатано в «Таймс» вместе с ее фотографией и биографическим очерком. Собрание сочинений Паркмана выставлено в витрине местного книжного магазина для общего обозрения.
Стихотворение «Легенда Абигвейта» сравнительно неплохое. Написано в стиле баллад, ритм и рифма соблюдены — чего нельзя было сказать ни об одном другом стихотворении Эвелин, которое я читала до сих пор.
Когда Эвелин видит в печати какое-нибудь из моих стихотворений, она утверждает, что я наверняка откуда-то его списала. Мне ужасно не хочется уподобляться ей... но я знаю, что не она автор «Легенды Абигвейта». Там нет ни одного ее слова. Она с тем же успехом могла бы попытаться выдать что-нибудь написанное почерком мистера Харди за свою собственную рукопись. Ее мелкие каллиграфические завитушки так же похожи на крупные небрежные каракули мистера Харди, как ее обычные вирши на это стихотворение.
Кроме того, хоть «Легенда Абигвейта» сравнительно хороша, она не так хороша, как мой «Дикий виноград».
Я не собираюсь никому говорить об этом, но в своем дневнике стесняться не стану. Потому что это правда.
********
20 декабря, 19~
Я показала «Легенду Абигвейта» и «Дикий виноград» мистеру Карпентеру. Прочитав оба стихотворения, он спросил: «Кто входил в жюри?»
Я сказала ему.
— Передай им от меня привет и скажи, что они ослы, — заявил он.
Мне стало легче. Я не скажу членам жюри — да и никому другому тоже, — что они ослы. Но для меня утешительно знать, что это так.
Странное дело... Тетя Элизабет попросила дать ей прочитать «Дикий виноград» и, прочитав его, сказала:
— Я, конечно, не знаток поэзии, но мне кажется, что твое на порядок выше.
********
4 января, 19~
Рождественские каникулы я провела у дяди Оливера. Никакого удовольствия не получила. Было слишком шумно. Несколько лет назад мне такая атмосфера понравилась бы, но тогда они меня не приглашали. Мне приходилось есть, когда я не была голодна... играть в парчизи[118], когда не было желания... говорить, когда хотелось помолчать. Я ни на минуту не оставалась одна, пока была в их доме. Да и внимание Эндрю начинает мне досаждать. И тетя Адди была надоедливо любезна и по-матерински заботлива. Я все время чувствовала себя как кошка, которую держат на коленях, когда ей хочется убежать, и при этом гладят ласковой и твердой рукой. Спать мне пришлось с Джен, моей двоюродной сестрой и ровесницей, которая в глубине души уверена, что я не пара Эндрю, но старается, с Божьей помощью, сделать все возможное для нашего счастья. Джен хорошая, благоразумная девушка, и мы с ней дружноваты. Это слово моего собственного изобретения. Я хочу сказать, что мы с Джен больше, чем просто знакомые, но не настоящие подруги. Мы всегда будем дружноваты, но не более того. Мы говорим на разных языках.
