Был ли Пушкин Дон Жуаном? - Александр Лукьянов

«Не стану описывать, как с этих пор возрастала ее любовь ко мне до страсти, как совершенно предалась она мне, со всем пламенем чувств и воображения и как с тех пор любовью ко мне дышала. Любить меня было ее единственное занятие, исполнять мои желания – ее блаженство быть со мною – все, чего она желала. И эти пламенные чувства остались безответными! Они только согревали мои холодные пока чувства. Напрасно я искал в душе упоения! одна чувственность говорила. – Проводя с нею наедине целые дни (Анна Петровна была все больна), я провел ее постепенно через все наслаждения чувственности, которые только представляются роскошному воображению, однако не касаяся девственности. Это было в моей власти, и надобно было всю холодность моего рассудка, чтобы в пылу восторгов не переступить границу – ибо она сама, кажется, желала быть совершенно моею вопреки моим уверениям, считала себя такою». Однако после первых наслаждений страсть Вульфа, как и страсть Пушкина, гасла. Полноценные сексуальные отношения продолжались с Анной Керн, а через год начались и с Софьей Дельвиг.

«Софья совершенно предалась своей временной страсти и, почти забывая приличия, давала волю своим чувствам, которыми никогда, к несчастью, не училась она управлять. Мы не упускали ни одной удобной минуты для наслаждения, – с женщиной труден только первый шаг, а потом она сама почти предупреждает роскошное воображение, всегда жаждущее нового сладострастия».

Попадая в атмосферу такого чувственного бытия его хороших знакомых (однажды поэт застал уединившихся Алексея Вульфа и Софью Дельвиг), Пушкин не мог не использовать возможность получить новые удовольствия. Он снова у ног Анны Керн (в прямом смысле). Постоянно видя ее у Дельвигов, он куртуазно ухаживает за ней, но уже без того бешеного пыла, который проявил он в Тригорском. Прежней романтики отношений между Пушкиным и Керн уже не было. Они встречались, вели беседы, поэт записывал в ее альбом различные стихотворения и эпиграммы.

Подчас собирались все вместе – Пушкин, Анна Керн, Лиза Полторацкая, Софья Михайловна и Алексей Вульф – султан этого небольшого гарема. Наконец поэт и Анна Петровна вступили в связь, которая отличалась большей чувственностью, но меньшей чувствительностью. В письме к Соболевскому в феврале 1828 года Пушкин цинично докладывает: «…Ты ничего не пишешь мне о 2100 р., мною тебе должных, а пишешь мне о m-m Керн, которую я с божьей помощью на днях выеб». Поэт, как мы знаем, не отличался деликатностью но отношению к завоеванным женщинам. Сама Анна Петровна вспоминала: «Однажды, говоря о женщине, которая его страстно любила, он сказал: “Rien de plus insipide que la patience et la resignation” (Ничего нет безвкуснее долготерпения и самоотверженности).

Приезжая к Анне Керн, Пушкин был с ней довольно откровенен, обсуждая свои любовные дела, и, в частности, насмешливо отзывался об Олениной, никогда не говоря с нежностью о предмете своих вздыханий. Может быть, это тоже сыграло определенную роль в резком отказе Елизаветы Марковны, которая была тетей Анны Петровны. «Великая» любовь переросла в обыкновенный, прозаический адюльтер.

После женитьбы поэта Пушкин и Анна Керн перестали видеться. Их пути разошлись. Полная своим необыкновенным сексуальным желанием, Анна Керн имела много любовников, и каждый раз ее страсть сопровождалась любовным пылом, как в юные годы. «Вот завидные чувства, которые никогда не стареют! – писал Алексей Вульф о своей прошлой страсти. – После столь многих опытностей я не предполагал, что еще возможно ей себя обманывать… Анна Петровна, вдохновленная своей страстью, велит мне благоговеть перед святыней любви!… Пятнадцать лет почти непрерывных несчастий, унижения, потеря всего, что в обществе ценят женщины, не могли разочаровать это сердце или воображение, – по сю пору оно как бы в первый раз вспыхнуло». В сорок лет она выходит замуж по любви за молодого 20-летнего кадета, троюродного своего брата Александра Маркова-Виноградова.

И. С. Тургенев в одном из писем к Полине Виардо очень интересно характеризовал Анну Петровну: «В молодости, должно быть, она была очень хороша собой, и теперь еще, при всем своем добродушии (она не умна), сохранила повадки женщины, привыкшей нравится… мне она показала полувыцветшую пастель, изображающую ее в 28 лет (год связи с поэтом. – А. Л.): беленькая, белокурая, с кротким личиком, с наивной грацией, с удивительным простодушием во взгляде и улыбке… немного смахивает на русскую горничную в роде Варюши. На месте Пушкина я бы не писал ей стихов».

Пушкин и сам это понял после того, как прошел угар его первого страстного увлечения. Сексуальные упражнения и сексуальные круговращения в доме Дельвига постоянно держали его в напряжении. Его темперамент требовал все новых и новых жертв. Еще одной такой жертвой (хотя жертвой был скорее сам поэт) стала Аграфена Федоровна Закревская, красивая, блестящая, эксцентричная, презирающая условности света женщина.

Урожденная графиня Толстая, в 1818 году, девятнадцати лет, она вышла замуж за 35-летнвго генерала Закревского, а через 3–4 года ее имя было на язычках всех «баб обоего пола». Высокая, смуглая красавица, она имела неисчислимое количество любовников, среди которых был и принц Кобургский, впоследствии король Бельгии Леопольд. Жила она в Финляндии, в Гельсингфорсе, но иногда наезжала в Петербург. Увидев Закревскую летом 1828 года, Пушкин пишет ее «Портрет»:

С своей пылающей душой,С своими бурными страстями,О жены Севера, меж вамиОна является порой.И мимо всех условий светаСтремится до утраты сил,Как беззаконная кометаВ кругу расчисленных светил.

В жизни Закревская часто проявляла какую-то «судорожную веселость» и держалась, как озорной мальчишка-сорвиголова, но душа у нее была полна какой-то «черной» тоской. Влюбленный в нее поэт Баратынский писал в письме: «Она сама нещастна; это роза, это царица цветов, – но поверженная бурей; листья ее чуть держатся и беспрестанно опадают… Ужасно!» Образ А. Ф. Закревской вдохновил Баратынского на создание поэмы «Бал», вышедшей в 1828 году, в которой Закревская выведена под именем княгини Нины.

Пушкин был в восторге от поэмы Баратынского; Вяземский также знал ее хорошо. Отсюда становится понятно, что в письме своем под княгинею Ниною Вяземский разумеет Закревскую. В стихах и письмах, как Пушкина, так и Баратынского, она предстает дерзко презирающей мнение света, сверхсексуальной и даже порочной, внушающей прямо страх заразительной силою сатанинской своей страстности. Баратынский почти повторяет образы Пушкина:

«Страшись прелестницы опасной,Не подходи: обведенаВолшебным очерком она;Кругом нее заразы страстнойИсполнен воздух»…

И еще характеристика поведения Нины Воронской, которую дал Баратынский, имея перед собой реальное поведение А. Закревской:

«Кого в свой дом она манит, —Не записных ли волокит,Не новичков ли миловидных?Не утомлен ли слух людейМолвой побед ее бесстыдныхИ соблазнительных связей?Но как влекла к себе всесильноЕе живая красота!»

О Закревской вспоминает Пушкин в описании встречи Татьяны и Онегина на балу, после возвращения последнего из дальних странствий:

Беспечной прелестью мила,Она сидела у столаС блестящей Ниной Воронскою,Сей Клеопатрою Невы;И верно б согласились вы,Что Нина мраморной красоюЗатмить соседку не могла,Хоть ослепительна была.

«Если искать за персонажами Пушкина живых прототипов, – занятие, по-моему, в общем достаточно бесплодное, пишет В. В. Вересаев, – то, конечно, естественнее всего в этой Нине Воронской, Клеопатре Невы, видеть именно Закревскую. “Мраморная краса” ее великолепно видна на портрете, приложенном к брокгаузовскому изданию Пушкина».

В незаконченной повести «Гости съезжались на дачу…» Пушкин описал свои психологические мотивы, бросившие его в объятия страстной женщины, внутренний мир которой он воплотил в образе Нины Вольской. Вольская нравилась герою повести Минскому, который «не любил свет», «нравилась за то, что она осмеливалась явно презирать ненавистные ему светские приличия. Он подстрекал ее ободрением и советами, сделался ее наперсником и вскоре стал ей необходим».

И далее Пушкин пишет: «Минский угадывал ее сердце; самолюбие его было тронуто; не полагая, чтоб легкомыслие могло быть соединено с сильными страстями, он предвидел связь без всяких важных последствий, лишнюю женщину в списке ветреных своих любовниц, и хладнокровно обдумывал свою победу. Вероятно, если бы он мог вообразить бури, его ожидающие, то отказался б от своего торжества, ибо светский человек легко жертвует своими наслаждениями и даже тщеславием, ради лени и благоприличия».

О цинизме Закревской рассказывали чудеса. Князь Вяземский называл ее медной Венерой, а такие благонравные и моральные люди, как писатель С. Т. Аксаков, смотрели на нее с ужасом и отвращением. Секс для Закревской являлся каким-то маниакальным способом удовлетворения своей необыкновенно пылкой души. Весь нравственный облик ее, такой страстный и порывистый, необычайно понравился Пушкину, которого она приблизила к себе летом 1828 года и сделала поверенным своих любовных тайн.