Когда человека не было - Димитр Ангелов

Давно уже все чунги и все помы украшали себя лианами и кусками шкуры. Они сдирали ножами шкуры с убитых животных, а потом делили без мерки: кому сколько достанется, кто сколько может схватить. Но никто никому не завидовал, лишь бы иметь на плече кусок шкуры.

Один из близнецов направился к реке. Его пома догнала смельчака и ласково спросила:

— У-ха-ка-ва? У-ха-ка-ва?

Этим она хотела спросить его: «Куда идешь? Есть ли там, куда ты идешь, что-нибудь интересное или вкусное?»

— У-ха-ка-ва, у-ха-ка-ва, — ответил близнец, но другим тоном, означавшим: «Иду, чтобы посмотреть, нет ли там чего-нибудь интересного, потому что и я не знаю, что там найдется».

— А-ха-ку-бу? — снова спросила пома, идя с ним рядом и внимательно вглядываясь в береговой песок. Этим она хотела сказать: «А не опасно ли это? Смотри, на песке есть следы мо-ка…»

— А-ха-ку-бу, а-ха-ку-бу, — ответил близнец снова другим тоном и поднял острую копалку, которую держал в правой руке. «Нет никакой опасности, — хотел он сказать. — Как видишь, место здесь открытое, и никакой хищник не может напасть неожиданно. А если и нападет, то мы пробьем ему череп своими копалками, и он умрет. Да и другие чунги сразу же придут нам на помощь».

На отмелях реки и в лужах, образовавшихся после половодья, чунги нашли много хи-ки. Сначала они ловили их руками, но это было очень трудно. Но вот кому-то пришло в голову подстеречь хи-ки и пронзить его внезапным, точным ударом заостренной ветки, и тогда дело пошло лучше. Поэтому чунги оставались на берегу реки дольше, чем во всяком другом месте. Река давала им хи-ки в изобилии, а с деревьев на берег свисали крупные плоды. Ночевка на широком открытом берегу предохраняла от внезапного нападения хищных зверей. Кроме того, тут было солнечно, а детеныши целыми днями бегали по песку, плескались в воде на отмели и визжали от удовольствия:

— Акх-ба-бу! Акх-ба-бу!

Ступни у маленьких чунгов были совсем плоские, а пальцы на них сжались так, что никто даже и не думал пользоваться ими для хватания. Да и как могло быть иначе? Даже Безволосый и Молодая пома, самые старшие в группе, уже почти не могли хватать что-нибудь пальцами ног, что же тогда оставалось самым младшим?

Чунги добыли огонь и начали печь плоды и хи-ки. Уже никто не носил плодов и хи-ки просто в руках, а только в скорлупах та-ма. Тогда им не нужно было все время возвращаться и переносить по две штуки, а можно перенести сразу много и ждать, пока они испекутся. Детеныши, по примеру взрослых, тоже хотели носить плоды и хи-ки в скорлупах та-ма и плакали, когда взрослые не давали им их.

По берегу были места с глинистым илом. Высохнув под жаркими лучами белого светила, ил покоробился и растрескался на кусочки. Многие из этих кусков были похожи на скорлупы та-ма, и один маленький чунг, играя с таким куском, придумал положить в него хи-ки. Радостно хлипая оттого, что теперь у него есть, в чем носить помногу хи-ки сразу, он кинулся с глиняной скорлупой к костру, споткнулся и упал в костер. Скорлупа полетела в огонь, а маленький чунг, облепленный горячими угольями, завизжал и заметался по земле.

Все чунги, находившиеся у костра, вскочили, закричали и кинулись к несчастному детенышу. Его мать, обезумев от страха за свое дитя, начала снимать с него уголья прямо пальцами, отчаянно визжа при этом. И действительно, она спасла своего детеныша, хотя тот остался сильно обожженным, но у нее самой пальцы обгорели. И обгорели так, что по концам у них показались кости. Через несколько дней, в течение которых она непрестанно выла от страшной боли, пальцы у нее загноились, начали пахнуть. Потом начали пахнуть все руки, и она умерла. Но до самой своей смерти она лежала около маленького детеныша, выла от боли и ласкала его. Ласкала и время от времени, видя, что ее детеныш жив, забывала свою боль и всхлипывала от великой материнской радости.

Встревоженные случившимся, занявшись несчастной матерью и сыном, чунги чуть не дали огню угаснуть. А когда вспомнили о том, что нужно подложить топлива, то вытащили глиняную скорлупу маленького чунга совсем обожженную. Она получила цвет неба на закате, когда погода очень ветреная, и чунги стали разглядывать ее с любопытством и удивлением. Удивлялись и ее цвету и форме, ибо они хорошо знали хрупкие камни такого цвета, но никогда еще не видели камня такой формы, камня-скорлупы.

Осторожно вытащив скорлупу веткой из гаснущего костра, чунги заметили в ней несколько прилипших хи-ки, совсем испекшихся. Они сразу догадались, как это случилось, и отныне стали печь хи-ки не прямо на огне, а в скорлупах та-ма. Брошенные прямо в огонь, хи-ки обугливались наполовину или даже больше, а в скорлупе они только пеклись и становились еще вкуснее.

Но если с глиняной скорлупой от огня ничего не делалось, то скорлупы та-ма перегорали и вскоре рассыпались белым порошком. Таким образом, через некоторое время у чунгов не осталось ни одной скорлупы та-ма, но это их мало тревожило. Они нашли на берегу другие места с глинистым илом, нашли и еще несколько таких же глиняных скорлуп, образовавшихся при высыхании нанесенного рекой песчано-глиняного слоя. Сначала чунги не догадывались обжигать их, но, когда некоторые из них в воде растаяли и снова превратились в ил, они сообразили, что обожженная глина в воде не изменяется, и стали впредь обжигать их.

Но обожженные глиняные скорлупы легко разбивались. Скорлупу та-ма можно было уронить, а она оставалась целой. Но если чунг ронял обожженную глиняную скорлупу и она падала на камень или на твердую землю, то сразу же разбивалась. Часто две скорлупы разбивались, случайно ударившись друг о друга. И чунги били их, несмотря на всю свою осторожность, а новых не находили.

Но вот однажды группа детенышей сделала что-то вроде скорлупы, нечаянно придав липкой глине такую форму, когда мяли ее. В сущности, это была совсем не скорлупа, а лишь ее самое грубое подобие. Но все же она была делом их рук, и они запрыгали и закричали от радости и удовольствия, а потом принялись делать другие такие скорлупы.

Для чунгов это было началом новой трудовой деятельности, и вскоре из-под их рук вышел самый первый и самый грубый сосуд: кривой, неопределенный по форме, совсем негладкий, с грубыми отпечатками пальцев. Но все же это был сосуд, которым можно было пользоваться.

Когда его положили в огонь и обожгли, он сохранил все подробности своей неискусной выделки. Но это нисколько не омрачило ликования чунгов. Напротив, отпечатки пальцев на сосуде так понравились им, что позже они стали оставлять их на своих глиняных сосудах нарочно.

Однажды на рассвете пошел дождь. Он был не очень сильный, без грозы, но продолжался целый день. Вокруг не было пещер, да и чунгам не хотелось уходить от реки, дававшей им столько пищи, так что они стали искать убежища под густыми ветвями ближайших деревьев. У некоторых деревьев ветви начинались совсем низко над землей, а листья были широкие и такие густые, что дождь еще не прошел сквозь них. Но он все продолжался, сквозь листья стала просачиваться вода, и чунгам пришлось не спать всю ночь. Вместе с тем сквозь ветви начало продувать резким ветерком, и хорошо было только тем, у кого на плечах были куски шкур побольше. Эти куски согревали их и защищали спину от крупных холодных дождевых капель.

Чунги ожидали, что хоть на другой день дождь перестанет и в небе проглянет белое светило, чтобы высушить и согреть их. Но небо оставалось по-прежнему нависшим и хмурым, и потому они поняли, что оно все еще сердится и что дождь будет идти и в этот день. Безволосый поднял голову и стал разглядывать зеленую кровлю. Если бы ветви у этого дерева были еще погуще! Как… как ветки, наваленные ими когда-то на расселину в скале в своей старой пещере…

И вдруг, осененный догадкой, — ему вспомнилось, что они сделали тогда, чтобы спастись от сильного холодного ветра и от грозного рева бури, — он вскочил и закричал:

— А-хай-я! А-хай-я! А-хай-я!

Его возглас выражал какую-то важную догадку — это чунги поняли сразу же. Но что это была за догадка? Вскочили и оба близнеца, вскочили и другие чунги, и все глядели на него с величайшим любопытством и ожиданием.

— А-хай-я! А-хай-я!.. Ак-бу-бу! — махнул рукой Безволосый на сплетенные над головами у них ветки. Но так как догадка представляла собою довольно сложный мыслительный процесс, то он понял, что не сможет выразить ее иначе, чем действием. Он выскочил из-под дерева, где они укрывались от дождя, и стал обламывать густые ветки с других деревьев.

— Ак-бу-бу-бу! Ак-бу-бу-бу!.. — повторял он, наваливая ветки на кровлю, под которой они прятались ночью, и размахивал руками, стараясь получше объяснить им, зачем делает это. Он то показывал рукой вниз и горбился, чтобы представить, как дождь капает сквозь ветки и как он ежится от капель, то издавал звук падающего дождя.