Без лица - Хари Кунзру

Это продолжается мгновение.

Человек, который немного позже выходит в квадратный дворик, небрежно-развязен и беспечен. Его руки глубоко упрятаны в карманы, трубка вульгарно свисает из левого угла рта; он не спеша подходит к домику привратника и пролистывает почту. Ничего важного. Напоминание о неоплаченном счете за казенное содержание, рекламка, анонсирующая создание общества альпинистов. Единственный интересный объект — записка от дуче оксфордских фашистов, который слышал речь в союзе и хотел бы пригласить оратора на чай. Оратор польщен и, шагая по Брод-стрит, пытается сообразить, насколько фашизм соответствует нормам. Иногда по вечерам можно наблюдать, как их оксфордская группа идет на собрание, красуясь черными мундирами. Левин говорит: все это заговор против прачечной. Один и тот же воротничок можно носить несколько дней.

— Смотри, куда идешь!

Он врезался в изможденного молодого человека с палкой, который, хромая, выходит из колледжа Троицы. Бриджмен бормочет извинения и ускоряет шаг. Призрак. В Оксфорде полно таких персонажей — тех, кто принимал участие в войне и вернулся домой. Они не общаются с другими студентами, создавая что-то вроде параллельного университета. Эти две плоскости перекрывают друг друга, но при этом никогда в действительности не соприкасаются. Розыгрыши, джаз и коктейли. Грязь и гниющая плоть. Несопоставимо.

Джонатан, улыбаясь, пересекает Сент-Джайлс. И тут, без малейшего предупреждения, происходит нечто редкое и чрезвычайно важное. Подобно одному из малых небесных тел, чью траекторию можно высчитать только с помощью логарифмической линейки, частица по имени Джонатан сталкивается с другой. Это событие меняет все, навсегда.

Сначала слышен звонок, затем — визг цепи, нуждающейся в смазке. Из-за угла музея Эшмола[170] выворачивает велосипед, а на велосипеде — девушка. Бриджмен делает шаг, чтобы уступить ей дорогу, и какое-то мгновение она смотрит ему прямо в глаза. Его мир загустевает и замедляет течение. На ней белое летнее платье, поверх него — университетская мантия. На голове — соломенная шляпа с широкими полями и желтыми шелковыми цветами вокруг тульи. Пока колеса ее велосипеда виляют по направлению к улице Корнмаркет, он понимает, что она красива. Щеки девушки румяны от велосипедной езды, а, когда ее ступни нажимают на педали, белый хлопок платья натягивается по линии бедер — натягивается и опадает, натягивается и опадает. Ее лицо — лицо куклы, аккуратное и опальное, и все черты прорисованы на нем с восхитительной деликатностью. Длинная прядь тонких светлых волос падает ей на глаза. Бриджмен останавливается и откровенно пялится на нее. Она как чайная роза. Как зеленые поля с межевыми стенами из сухого камня, как ивы, фруктовый салат, закат над… — шквал возможных метафор ошеломляет его, и Бриджмен ловит себя на том, что ожесточенно сосет пустую трубку. То, что он увидел сейчас, — образец, стереотип, сама суть английской девушки.

Мысли о ней вытесняют из его головы итальянские войны. Лекция влетает в одно ухо и вылетает из другого. Союзы государств заключаются и рушатся, города подвергаются грабежу, не оставляя следа в сознании, всецело поглощенном светлыми волосами и белым хлопком, который натягивается и опадает, натягивается и опадает. Где он может разыскать ее? Женских колледжей немного, поиск вряд ли затянется надолго. Но сама идея навевает ему нехорошие воспоминания об ожидании в тени, о поклонах из-за кустов. Он напоминает себе: Оксфорд — маленький город, и он наверняка еще встретит ее. Рано или поздно.

Это происходит рано, в день последнего спектакля «Отелло». Каждый вечер этой недели Джонатан любезничает с Левиным и наблюдает, как тот становится жертвой зеленоглазого чудовища — ревности[171] и лишает жизни Перси Твигг, нежную (хоть и широкоплечую) Дездемону. Несмотря на то что власти колледжа не позволили настоящей женщине играть эту роль, несколько студенток умудрились проникнуть в труппу, придавая постановке дерзкую, беззаконную атмосферу. Все происходит в комнатах Левина, по такому случаю украшенных в венецианском стиле; основное впечатление создают муслиновая драпировка на потрепанной мебели и большие вазы с фруктами, установленные на буфете. Сам Левин, чтобы усугубить трагический эффект, расхаживает повсюду в костюме и задевает гостей рапирой, из-за чего они то и дело расплескивают напитки. Наполненный до краев шампанским и артистическим триумфом, Левин настойчиво целует всех по-французски — в обе щеки, оставляя большие черные пятна. Похожий на сову очкарик из колледжа Бэллиол говорит Джонатану, перекрикивая граммофонный джаз: «Ты это, ха-ха-ха, так здорово сделал, там, где пудришь ему мозги, прямо мороз по коже…» И в этот момент открывается дверь и входит она. Пока девушка осматривает комнату, какой-то миг — нелогичный, волнующий — Джонатан думает, что она ищет его. Затем гостья устремляется вперед и обнимает Левина:

— Дорогой!

— Дорогая!

— Ты был!..

— Я знаю.

Джонатан отделывается от «совы» и пробирается к ним.

— Ну, в самом деле, — говорит девушка, — такое благородство.

Левин самодовольно улыбается и поигрывает рукояткой меча:

— Ты слишком добра ко мне, Стар.

За плечом друга появляется Джонатан. Девушка продолжает говорить о выступлении Левина. На ней бледно-зеленое платье и несколько необычных резных деревянных браслетов, которые постукивают, когда она жестикулирует. Описывая «производительную силу» Левина и его «сочувствие негритянской душе», она трещит, как счетная доска, что лишь усиливает — для Джонатана — ее обаяние. Несмотря на то что ее глаза густо накрашены тушью и намазаны фисташковыми тенями, ей каким-то образом удается выглядеть квинтессенцией англичанки. Под слоем белой пудры прячется здоровая розовая кожа. Цвет ее волос ничуть не изменился: они золотисты, словно кукурузное поле в сентябре — неровное, волнистое поле в теплом вечернем свете. Джонатан пытается сосредоточиться на происходящем. Левин купается в похвалах и, похоже, не готов отказаться хотя бы от части их, признав присутствие своего друга. В конце концов становится очевидно, что эту работу Джонатану придется делать самому. Он протягивает руку и говорит:

— Здравствуйте!

Левин недоволен. Девушка его журит:

— Ты очень груб, Вини.

— Прости, Стар. Джонатан Бриджмен, Астарта Чэпел.

Они говорят друг другу «Как поживаете?», и она поощряюще улыбается. Джонатан решается задать вопрос:

— Астарта?

Она вздыхает и поворачивается к Левину:

— Почему они всегда делают одно и то же?

Левин качает головой:

— У нас у всех есть крест, который нужно нести.

Джонатан осознает, что допустил какую-то ошибку.

— Послушай, Вини, — внезапно говорит девушка, — мне нужно бежать. Я тут мимолетом, и… я уверена, что привратник будет здесь через мгновение, и все кончится ушатом кипятка.

— Разумеется, Стар. Тебе нужно спасаться бегством, иначе Джонатан начнет покушаться на твою честь. Он просто монстр по этой части.

— Неужели?

Она игриво изгибает бровь, целует Левина на прощание и исчезает. Покрасневший Джонатан пытается удержать в сознании ее облик — фисташковые тени и сапожно-черные пятна на белой щеке.

— Так нечестно, Левин.

— Правда? Извини. Но почему?

— Ты мне никогда не говорил, что знаком с ней.

— Ну, я много с кем знаком. В любом случае, ты уже прокололся. Я бы сказал, проиграл всухую.

— Что я такого сделал?

Левин пожимает плечами.

— Она очень болезненно относится к своему имени. Все спрашивают. Это ей ужасно надоело.

— Очень странное имя.

— М-м-м… Отец виноват. Профессор на кафедре антропологии. По-моему, он сумасшедший. Имя — это так, пустяки.

— Но что оно означает?

— Астарта? Ох, что-то древнее, антропологическое. Посмотри в словаре.

Астарта: семитское божество. Финикийская богиня любви и плодородия. Соответствует вавилонской Иштар и греческой Афродите. Входит в группу древних богинь-матерей, к которой также относятся Кибела, Деметра и Церера (см.). В некоторых формах культа почитается также мужское божество, ее любовник. Жертвенная смерть и воскресение этого партнера призваны символизировать бесконечный цикл Земли.

Энциклопедия захлопывается с глухим стуком, и Джонатан возвращает ее на библиотечную полку. Солнце вышло из-за туч — под самые экзамены. Студенты последнего курса, тревожно потея, перечитывают учебники. Библиотекарь великодушно позволил открыть окна. Снаружи доносятся обрывки бесед и взрывы беззаботного хохота. Джонатан радуется тому, что может спуститься по каменным ступеням и выйти на свежий воздух. Стоя в четырехугольном дворе библиотеки, он бренчит мелочью в карманах и размышляет, как провести остаток дня. В этот момент толпа первокурсников пробегает мимо него. Он следует за ними и оказывается среди веселой, хохочущей толпы.