Семя скошенных трав (СИ) - Далин Макс Андреевич

Я сказал, что Смеляков, Гицадзе и ещё кое-кто из пилотов, по-моему, специально шли на несанкционированные контакты с шедми, провоцировали конфликты, чтобы у персонала станции появился повод для личной неприязни к нашим соседям-ксеносам — и, похоже, это делалось с ведома командования. Сказал, что отец Арсений, видимо, либо был с ними заодно, либо они использовали вслепую и его — потому что проповеди тоже провоцировали ксенофобию. Я в двух словах рассказал про книжку — и сказал, что Гицадзе, быть может, вовсе не выловил её из воды, а просто держал при себе и предъявил, когда атмосфера на станции уже была подходящая. Рассказал про островок, где играли подростки — и про то, что туда всадили ракету именно потому, что знали: там точно будут подростки.

Я почти не заикался. Тот ночной трёп с Бэреем, пока летели к Океану Второму, помог мне разобрать и разложить по полочкам всё в своей голове. Я даже сделал вывод.

— Скажи, Кранц, это ведь — потому, что шедми невероятно обожают детей? — спросил я. — Да? Потому что те, кто всё это планировал, точно знали, что шедми — чокнутые в этом смысле? Потому что они не стерпят и начнут войну просто потому, что у них забрало упадёт?

Кранц слушал, внимательно глядя на меня. Юлька тоже глядел в ужасе. Мне было даже жалко его — но я не мог ему помочь, раз уж Кранц считает, что не надо от него скрывать. Я как-то чуял, чутьём, пожалуй, таким армейским, статусным чутьём, что Кранц — фигура очень важная. Быть может, из всех, с кем я общался — самая важная. И мне казалось, что он — наш, на нашей стороне, и, вдобавок, имеет право приказывать.

Я не силён в играх спецслужб.

Я понимал, что всё делал неправильно.

Но мне хотелось рассказать Кранцу, приблизительно так же, как хотелось рассказать Бэрею.

Кранц моргнул. Тут я сообразил, что он слушал, не мигая, как шедми.

— Это было бы очень хорошо, — сказал он. — Просто замечательно. Потому что, если земляне всего лишь спровоцировали конфликт, после начала активных военных действий они потеряли бы к детям шедми интерес… Нет, провокация, безусловно, была… но это верхушка айсберга.

— А остальное? — спросил я.

— Нам не хотели отдавать детей, — сказал Юл. — До того, как нашлась эта станция, на которую успели эвакуировать детей — их и не отдавали. Я работал на Эльбе — и там, среди военнопленных, не было не только ни одного ребёнка, но и ни одного подростка до Межи.

— Вот! — Кранц махнул рукой, большим пальцем вниз, как римский цезарь, приказывающий добить гладиатора. — Вот именно! Об этом и толкую — очень любопытно, зачем людям сдались дети шедми. Есть кое-какие соображения… такие, что всю эту дрянную историю и впрямь хочется назвать «космической бельковой войной».

— Войны ведутся за ресурсы, — сказал Юл.

— О да! — сказал Кранц, и его скулу дёрнула настоящая судорога. Он протянул руку и раскрыл «молнию» на моём комбезе. — А бельки и есть ресурс. Ты, Бердин — что у тебя на шее? И ниже? Говоришь, горел в орнитоптере?

— Да, — сказал я, и он не дал мне сказать больше ничего.

— Интересно, в коллоиде, который использовали, чтобы закрыть твои ожоги, присутствовали эмбриональные ткани шедми?

Я чуть не сел.

— Что? Почему?

Кранц смотрел на меня, сузив глаза — снизу вверх, как сверху вниз:

— Потому что это было одно из направлений работы «Барракуды»! Военные получили от нас материалы по этой теме, передать ещё что-то мы просто не успели. Оборона ещё до начала войны знала, что эмбриональная ткань шедми очень и очень своеобразно взаимодействует с нашими тканями. В разы ускоряет регенерацию. И вот эта кожа, сглаженный ожоговый рубец — это тоже следствие взаимодействия. Живая вода, Бердин. Или как это называлось в сказках?

— Э… — у меня на минуту дар речи пропал. Я еле сглотнул и выговорил с трудом. — А от-ткуда у вас?..

— У нас — от шедми, — сказал Кранц. — Одно из направлений наших исследований — увеличение их репродуктивного возраста; они с Шеда привезли культуру эмбриональной ткани, выращенную ин витро. На ней эксперименты ставили. Просто по ходу пьесы заметили, что неожиданно реагирует с человеческими клетками… Вот у Обороны она откуда в таком количестве? После той единственной партии, которую мы предоставили — они биологический материал не получали.

— Вениамин Семёнович, — спросил Юл, — а кто финансировал «Барракуду»? Оборона?

Кранц ужасно ухмыльнулся:

— Уже! «Барракуду» финансировал Галактический Союз. Предполагалось, что этот проект поможет нашим культурам сблизиться и найти общий язык. Оборона была даже не посвящена в это дело. Ты думаешь, рецепт ей так и передали как нашу разработку? Три раза «ха», они считали, что это подарок шедми контактёрам!.. Ладно, неважно. Я тебя записал, Бердин. Жаль, что у тебя нет никаких зримых доказательств — но и свидетельства немало. Мы выясним. Всё выясним. А главное — кому и зачем настолько понадобились дети шедми, что ради них была практически уничтожена цивилизация.

— Ради них?! — ахнул Юл.

— Практически не сомневаюсь, — сказал Кранц. — Кроме прочего, но они, конечно, оказались самым значимым ресурсом. Бесценным. Пойдёмте обедать.

Столовая у них тут была странно оформлена. В старинном, что ли, стиле: будто в древнем замке. По крайней мере, с первого взгляда мне так показалось. В высоченном зале с закопчёнными балками стоял синеватый колеблющийся сумрак: кроме светильников, изображающих плошки с жиром, там светились ещё громадные, вмурованные в стены аквариумы — как окна. За этими окнами жили обитатели Океана-2, такие странные твари, что просто оторопь брала.

А столы казались каменными, из грубого песчаника. И скамьи у столов тоже казались каменными — пока мы не сели; на самом деле оказалось, что столы пластиковые, а скамьи — из чего-то мягкого и упругого. Мы пришли и сели — и нас тут же окружили местные жители, люди и шедми вперемежку. Расспрашивать.

По вопросам, заданным сходу, я понял кое-что. Во-первых, у них тут остались шедийские солдаты, раненые, которых они выходили — и судьба этих бедолаг очень общественность беспокоила. Во-вторых, они страшно боялись за детей — а детей было много, даже сюда просочились подростки. В-третьих, они ещё не опомнились после гибели Шеда — не только шедми, но и наши. И, в-четвёртых, связи с Землёй у них не было, они могли только перехватывать передачи. Оно, конечно, и так понятно, иначе их бы уже накрыли, но отметить всё равно важно.

У меня на руках как-то сама собой оказалась пушистая малявка с земными бантиками в трёх косичках, которая пыталась меня кормить кусочками зеленоватого мармелада — надо было съесть хоть немного, чтоб не разревелась. Юлька в это время вдохновенно рассказывал про то, что нам практически отдали Океан Второй и про то, что мы ждём военнопленных, которых освободят, что война безусловно закончилась, но главное — про детей. Про то, что мы все вместе восстановим на Океане Втором шедийскую культуру. Он прямо светился, горел энтузиазмом — и это заметно передавалось местным, они нелогично одновременно задавали вопросы и пытались скормить Юлу рыбный пирог и ещё что-то, от чего пахло непрояснённым морепродуктом. Он честно пытался жевать и говорить, но в конце концов оставил рядом только стакан с водой — и вместо обеда получилась форменная пресс-конференция.

Кранц стоял в сторонке с тем пожилым шедми, которого мы видели на субмарине, и Саидом. Я решил, что они обсуждают именно то, что я ему рассказал. Мне тоже не лез кусок в горло, а смерть хотелось поговорить. Но не как Юльке. Мне хотелось не отвечать на вопросы, а задавать их самому — я стал искать среди шедми Бэрея, но тут вспомнил, что он не поехал.

Ужасная невезуха.

Оставался только Кранц. Я не особенно хотел разговаривать именно с ним — но выхода у меня не было вообще: по крайней мере, я знал, что мне скажут правду. Любую правду, даже ту, от которой захочется тут же и подохнуть.

Я стал смотреть на Кранца — и он быстро заметил. Обернулся: «Чего тебе?» — и я махнул ему рукой. Он что-то сказал своим и подошёл.