Время Рыцаря - Дмитрий Корниенко

– Как удобно…

– Альберт, – агент взял себя в руки и глубоко вздохнул, – а ведь я хочу предложить вам стать моим учеником. Вы хорошо образованы и умны. Я открою вам такие тайны природы, о которых вы…

– Спасибо, но нет. По-видимому, вы и меня хотите сделать управляющим в замке, чтобы продолжать пользоваться лабораторией, – ответил Альберт. – Но я собираюсь выполнить обязательства и через неделю уехать. И я позабочусь, чтобы в дальнейшем вы не могли пользоваться лабораторией.

– Вот как? Что ж…

– Если хотите мне помочь, лучше посоветуйте, что дальше можно изучить по Курсийону. Задача поставлена посмотреть на него через века, а я проработал только средневековье. Надо двигаться дальше.

– Проработал? Впору удивиться вашей хладнокровности. Впрочем, советую почитать о Филиппе де Курсийоне, маркизе де Данжо, прославившемся своими записками о дворе короля Людовика XIV. Ваш Пушкин любил его читать и надеялся, что при своем дворе он сам станет русским Данжо. Кстати, этот Данжо еще был Великим Магистром ордена Святого Лазаря. Весьма занимательная личность. Так что начните пока с ХVII века… Кстати, если бы вы согласились стать моим учеником, мы могли бы разобраться в зеркале, узнать, отчего зависит попадание в то или иное время, и, кто знает, может, судьба подарила бы вам шанс поговорить с Данжо лично.

– Благодарю. Но мне больше по душе время рыцарей, – сказал Альберт.

– Тогда встретимся за обедом, – подытожил Крушаль. – А потом я, пожалуй, уеду.

Уже у двери он обернулся, склонил голову, словно размышляя, говорить или нет, а потом произнес:

– Все-таки странная штука – время. Вам, вероятно, кажется, что ваша история началась неделю назад, в день приезда в Курсийон. А ведь исходя из хронологического порядка, все началось гораздо раньше, четвертого декабря 1370-го года, и все то, что здесь случилось на этой неделе – отголоски того события более чем шестивековой давности.

Он ушел, Альберт же поднял шлем, водрузил его на место и отправился в новое крыло присматривать себе комнату на следующую неделю пребывания. В башне оставаться он больше не собирался. Кто знает, какие еще штуки умеет выкидывать это зеркало. Кто знает.

ЭПИЛОГ

Всю оставшуюся неделю Альберт работал над историей Курсийона и несколько раз ездил в Ле Ман. Но даже в читальном зале архива, когда он закрывал ладонями глаза, устав от бесконечных расплывающихся строчек, память мгновенно переносила его то к пробирающимся в Бретань бывшим спутникам-англичанам, то к двум монахам, бегущим от инквизиции на север, во Фландрию, то к девушке из труппы бродячих артистов, оставшейся для Альберта навеки в замке Курсийон. Эти люди застыли в прошлом, и хотя даже следов их не осталось на земле, он переживал за них так, словно все еще шел вместе с ними по средневековым дорогам.

Конечно, больше всего он думал о Бланке. Альберт надеялся, что бриллиант помог ей, а не погубил, и что капитан Уолш все-таки был убит и не успел причинить девушке вреда, как о том говорило предсказание. Но попыток разобраться в своих чувствах к Бланке Альберт избегал. Он боялся, что истинной причиной его внезапного чувства было лишь ее неподдельное восхищение им, рыцарем, воспетым балладами и прославленным подвигами. Ведь в обычной своей жизни он хоть и бывал объектом любви, но никогда – объектом восхищения.

От написания исторического труда Альберт отказался: какая серьезная работа может быть защищена без указания источников? А у Альберта источников было лишь два: собственная память и собственное воображение. Но память – штука обманчивая.

Поэтому-то и не идет из головы Альберта спрятанное золото. Золото стало его тайной, его загадкой, тем единственным, что могло стать материальным подтверждением путешествия в прошлое. И надо отыскать эти сокровища – пусть даже не для себя, пусть почти все придется отдать, потому что французские законы не благоволят кладоискателям. Важно знать, что золото есть, и оно своей материальностью не даст угаснуть воспоминаниям. Ведь через какое-то время будет казаться, что вся эта история – лишь сны, навеянные древними стенами старой башни. И сейчас, когда это знание об английском золоте осталось в голове лишь в виде зыбких, ничем не подтвержденных выводов, оно является той самой потрепанной картой сокровищ, найденной в старом сундуке и знаменующей начало нового приключения.

Очень жалеет Альберт, что сидел в темнице, когда еще оставались следы вокруг замка. А ведь была возможность наткнуться на свежую могилу – сокровища в те времена нередко прятали в могилах, часто под трупом лошади. У Минстерворта не было времени уйти далеко, и, значит, золото спрятано поблизости от замка. Конечно, можно взять металлоискатель. Однако использование металлоискателя во Франции запрещено везде, кроме пляжей, и нужно специальное разрешение, которое не так-то просто получить. Потом нужно испросить разрешение владельца земли, ведь лесок рядом с замком больше не относится к замковым владениям, как и подножие холма, и поля вокруг.

Все это говорило о том, что надо будет вернуться в Курсийон, чтобы, долго и упорно работая, отнимать у времени его тайны, похороненные под слоем веков. Пожалуй, стоит действительно на время стать управляющим – почему нет? Дядя не будет против – Крушаль все правильно рассчитал. И можно будет выведать у старика древние секреты, разобраться в магических свойствах зеркала. Или в физических его свойствах… И все же Альберту очень не хотелось начинать работать с Крушалем: слишком свежа была в памяти холодная расчетливость агента и незавидная участь бывшего владельца Курсийона. Да и магия… Она притягивает, когда чуть коснется тебя своим ночным крылом, вызывая необъяснимое любопытство перед сверхъестественным. Но стоит увидеть ее во всей красе неумолимо довлеющей чужеродной силы – и больше не захочешь с ней сталкиваться никогда. От предложения же Крушаля веяло новой опасностью, смутными и страшными вещами, к которым лучше не прикасаться.

Привычный мир Альберт стал воспринимать иначе, словно за ту необыкновенную неделю мир был разобран на составные части, а потом снова собран, но уже чуть по-другому. Сны стали другими… Часто, едва задремав, Альберт видит промозглую ночь с четвертое на пятое декабря и людей Минстерворта во дворе Курсийона. Со скрипом опускается мост через ров, и шипящий от дождя факел в руке у всадника отражается в черной воде. Вслед бредут солдаты, ведущие под уздцы навьюченных лошадей. Некоторое время виден еще неровный огонек факела, а затем отряд исчезает во мраке леса. Или видится ему другая картина: сэр Ричард с сержантом Томасом на границе Бретани. Перед ними высятся стены красивого и зловещего замка. Это Дерваль. Он означает для них отсрочку смерти и продолжение борьбы за жизнь. Они либо погибнут, либо вернутся в Англию богатыми.

Но особенно тревожит один повторяющийся сон, который Альберт видит уже под утро: девушка склонилась над мертвым рыцарем. Она тихонько гладит рыцаря по спекшимся от крови волосам и напевает песню о том, как завидна участь рыцаря, погибшего в бою, и девушки, чье сердце разбито любовью к этому рыцарю. Альберт мечется во сне, понимая, что ему больше ничего не подвластно изменить в том мире, где жизнь слишком коротка и где люди слишком торопятся жить и любить.

Проснувшись, Альберт долго не понимает, где находится, а поняв, бредет в душ. Потом его закручивают дела, и ложится спать он поздно, после полуночи, стараясь не думать о том, что сейчас закроет глаза, и на него вновь навалится средневековье, и опять он увидит железную волну, подступающую к стене аббатства Ва, переживет побег из зловещей крепости Брессюир, и снова над его телом будет плакать прекрасная девушка с разбитым сердцем, сжимая холодную руку в железной перчатке.