Война в Малой Азии в 1877 году: очерки очевидца. - Григорий Градовский

Батальона Имеретинского полка, занимавшего гору Кизилтапа, было очень недостаточно для надежного ее охранения. Гора эта в своем разрезе имеет протяжение не менее одной версты и состоит из трех соединенных хребтом возвышенностей, из которых западная господствует над средней, а средняя над восточной. Сколько известно, не все роты были взведены на гору, чтоб отразить нападение; некоторые из них находились у подошвы горы, с нашей стороны. Я уже говорил, что имеретинцы не были предупреждены о готовящемся нападении турок. Было уже около двух или трех часов ночи, как вдруг в цени раздалось несколько выстрелов и, в то же время толпы турок устремились на гору. Передают, что турки шли с криками: «La Махуммад!» (О, Магомет!)

Нужно заметить, что у турок в ходу три восклицания, которые они имеют обыкновение произносить во время опасности, при обороне или наступлении. Первое, менее веское, «La Хафиз!» (О, Хафиз!) — имя святого, обладающего способностью охранять от опасности или несчастья; в более важных случаях они кричат: «La Махуммад!» (О, Магомет!) и, в крайнем случае, «La ху!» («О, он!» т.е. «О, Аллах!») Если, в ночь с 12 на 13 августа турки шли на Карая нас криками: «La Махуммад!», то это означает, что они считали дело решительным и готовы были пожертвовать за него жизнью во имя Магомета.

Наших аванпостов перед Кизилтапой как будто и не существовало! Ни одним выстрелом имеретинцы не были предупреждены о наступлении турок, ни один всадник не прискакал с аванпостов; неприятель, как снег на голову, насел на горсть нашей пехоты, занимавшей Кизилтапу. Трудно добиться истины, почему могла произойти такая оплошность. Говорят, что к линии наших аванпостов подъехало несколько всадников; на оклик: «Кто идет?» они отвечали условленным паролем; один из них, по-видимому, офицер, стал даже говорить по-русски, приказав не стрелять, так как идет «наша» кавалерия. «Наша» кавалерия, действительно, приблизилась и врасплох захватила или переколола людей, занимавших аванпосты. Все это очень могло случиться. Между турецкой кавалерией очень много черкесов, наружность, одежда, вооружение которых совершенно схожи с внешним видом наших конно-иррегулярных полков. Начальником их является известный Кундухов, бывший генерал русской службы, который, конечно, достаточно знает русский язык, чтобы произнести несколько фраз. В здешней армии находится очень значительное число офицеров, едва понимающих по-русски и объясняющихся на страшно ломанном языке. Если б какой-нибудь Кундухов и обнаружил дурной выговор, это не могло возбудить никаких подозрений. Наконец, кроме Кундухова, в рядах турецких есть достаточное число лиц, которые в состоянии объясняться по-русски.

Об этом можно судить по литографированным прокламациям, которые продолжают фабриковать и подбрасывать в наш лагерь иностранные гости, пребывавшие среди турецких войск. Прокламации эти писаны на испорченном русском языке, каким часто говорят поляки; они озаглавлены «Братьям в русском войске», а внизу их красуется синяя печать с одноглавым орлом и с надписью вокруг: «Organizacya korpusu polskiego».

Кстати о Кундухове. Совершенно напрасно считают его у нас, в России, и печатно называют «изменником». Кундухов не заслужил такого позорного прозвища. Он выехал в Турцию почти помимо своей воли — обстоятельства выжили его с родины; за ним последовало несколько тысяч семейств горцев, земли которых розданы были потом служащим в Тифлисе и других частях Кавказа. Эти-то выжитые из наших владений горцы и составляют теперь лучшую кавалерию у турок, а пользовавшийся среди горских племен большим уважением Кундухов играет роль отличного кавалерийского генерала в войсках Мухтара-паши. Случаются, как наверное мне известно, очень оригинальные сцены при встрече наших и турецких аванпостов. Противники узнают иногда знакомых, даже родственников в неприятельских рядах; они говорят общим языком, исповедывают одну религию. Начинаются расспросы о родине, о том или другом лице. Потом делаются взаимные упреки и укоры, возгорается спор о том, какой стране лучше или честнее служить, можно ли идти «против Магомета», против единоверцев, и дело доходит до брани и выстрелов. Но иной раз кончается и иначе. Говорят, что «иначе» случилось именно в ночь с 12 на 13 августа: занимавшие часть аванпостов чеченцы передались, будто бы, на сторону турок. И это объяснение очень вероятно. Идти же на турок, исповедывающих магометанство, считается у чеченцев делом, противным религии. Их взяли на войну против воли; они это доказали своими многочисленными побегами. Целыми десятками дезертировали они, направляясь, однако, не к туркам, а на родину. Их ловили и наказывали. Вместе с тем, между ними упорно держится слух, что на их родине восстание, что их родные аулы разоряются, а семьи выселяются в дальнюю Россию. Вам хорошо известно, насколько основателен этот слух. Что ж удивительного, если чеченцы, встречая своих единоплеменников в турецких рядах, соблазняются их уговорами и переходят на их сторону? Тем более это понятно теперь, когда не турки, а мы отступаем, когда не мы, а турки кажутся сильными В глазах азиата сила, удача всегда привлекательны и почти всегда склоняют на свою сторону. Даже дагестанцы, которые отлично сражались в хивинском походе, которые и теперь неоднократно выказали себя молодцами, теперь призадумываются и выражают свое неудовольствие: то ружья у них гадкие, то наград мало дают. Относительно наград я ничего не знаю; что же касается ружей, нет никакого сомнения, что хуже тех допотопных кремневых винтовок, которыми вооружены дагестанцы, трудно отыскать в любой армии. Только недавно выдано им несколько десятков драгунских ружей на полк. Остающиеся же у большинства из них винтовки даже нельзя и сравнивать с магазинными ружьями, которыми вооружена добрая часть турецкой кавалерии.

Как бы то ни было, факт состоит в том, что никем не остановленные турки беспрепятственно подошли к Кизилтапе и быстро начали на нее взбираться. Впереди их, говорят, шла турецкая Орлеанская Дева, некая Кара-Фатьма. Это молодая, богатая девушка из Бруссы. По рассказам, она вооружила на свой счет 500 всадников, надела мужской костюм и не покидает лагеря Мухтара-паши, появляясь всегда в передовых рядах турок. Вспомните о тех женщинах, которые сражались и погибли под Карсом, и вы перемените ходячее мнение, что турецкая женщина создана только для гарема.

Имеретинские роты, занимавшие Кизилтапу. быстро оправились от неожиданности нападения и встретили турок ружейным огнем и штыками. Наступившая на них колонна дрогнула и попятилась назад; но в это время имеретинцы были обданы градом пуль с фланга. Другие батальоны турок успели уже взобраться на те части горы, которые или вовсе не были заняты, или слабо оборонялись только передовой цепью. Имеретинцам ничего не оставалось более, как с честью отступать, отбиваясь от наседавшего со всех сторон неприятеля. Отстреливаясь, теряя массу людей, шаг за шагом отошли они на восточный склон горы и остановились у ее подошвы. Интересен при этом эпизод со знаменем. Знаменщик был убит; за ним последовательно выбыли из строя еще несколько человек, подхватывавших эту святыню полка; наконец, молодому, тщедушному солдатику удалось благополучно вынести знамя из линии жесточайшего огня. Не теряя ни минуты, турки послали на Кизилтапу столько батальонов, сколько она могла вместить.