Испытание человека (Пуруша-парикша) - Видьяпати
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Так, один из “рассказов” Видьяпати (№ 12) представляет собой обработку “волшебной сказки”, соответствующей “типу” АТ 613. В АТ и TR этот “тип” имеет название “The Two Travellers (Truth and Falsehood)”, в СУС — “Правда и кривда”. Этот “сюжет” — один из наиболее распространенных в мировой повествовательной литературе.
Вот что писал о “типе” АТ 613 С. Томпсон:
«Эта сказка (tale) имеет такую длинную историю и распространена на столь обширных территориях, что возникло несколько вариантов изложения ее основных событий. Основное событие первой части повествования состоит в том, что один из сотоварищей ослепляется. Есть три версии, почему это происходит. По одной версии два путешественника (часто братья) спорят о том, что лучше: правда или ложь (в некоторых случаях — чья вера лучше) — и призывают некоего третьего человека, который находится в сговоре с одним из них, разрешить этот спор. Проиграв спор, один из сотоварищей дает себя ослепить. Две другие версии начала — проще. В первой один из путешественников, имея при себе еду, соглашается поделиться со своим умирающим от голода товарищем только при условии, что тот даст себя ослепить. В иных же сказках путешественника обкрадывает и ослепляет его жадный сотоварищ.
Так или иначе, ослепленный человек, побродив некоторое время, устраивается на ночлег, часто на дереве — для безопасности. Ночью он подслушивает[702] разговор духов или животных и узнает много ценных секретов. Используя обретенное знание, он первым делом восстанавливает свое зрение, затем вылечивает принцессу (иногда — царя), открывает высохший колодец, заставляет плодоносить увядшее дерево, откапывает сокровище или выполняет другие задания, за которые щедро вознаграждается. Когда злой сотоварищ узнает о его счастье и о том, как он его достиг, то тоже пытается подобным образом обмануть духов или животных. Но те разрывают его на части, и справедливость торжествует.
Как литературному повествованию, этой сказке (tale) не менее полторы тысячи лет. Она засвидетельствована в китайской буддийской литературе[703], в индусских и джайнских сочинениях, а также в древнееврейских сборниках — и все эти источники относятся ко времени до IX в.н.э. или даже к более раннему[704]. Она, эта сказка, появляется в таких средневековых собраниях, как “Тысяча и одна ночь” и “Libro de los Gatos”, а также среди новеллистических сказок Базиле в его “Петамероне”. Несмотря на столь почтенную литературную историю, свидетельствующую о давней популярности этой сказки и на Ближнем Востоке, и даже в столь далеких краях, как Китай и Тибет[705], она, эта сказка, очевидно, давно уже была воспринята и фольклором Европы и Азии. Как устная сказка, она пользуется большой популярностью по всей Европе и по всей Азии. Одиннадцать современных версий были записаны в Индии; сказка известна также на Цейлоне, в Аннаме и Корее. Она бытует не только в Северной Африке, но практически и по всей Центральной Африке. В Америке варианты были записаны среди франкоязычных жителей Канады и Миссури, среди индейцев Новой Шотландии и... в Мексике. Добротная негритянская версия, возможно, привезенная из Африки, была записана на Ямайке”[706].
Если сравнить “Рассказ о коварном злодее” у Видьяпати с приведенным изложением “сюжетного типа” АТ 613, то можно увидеть, что Видьяпати взял лишь самую общую схему сказки и свел “волшебные” элементы почти до минимума (“мотивы” “подслушивания” разговора птиц[707] и “чудесного возвращения зрения”[708]). Стоит заметить также, что Видьяпати не использовал тот вариант “дебюта”, в котором сотоварищи спорят, чья вера лучше. Вообще в “рассказах” Видьяпати отсутствует тема противостояния вер — даже тогда, когда друг другу противостоят персонажи, исповедующие разные веры (индусы и мусульмане)[709]. Пожалуй, наиболее своеобразен у Видьяпати конец, “эндшпиль”[710]. Злодей не погибает насильственной смертью, пытаясь повторить “ходы” сотоварища, а умирает от стыда, вновь встретившись со своей жертвой. Видьяпати здесь, во-первых, убирает характерную для сказок “поэтику повторов”, а во-вторых, вводит довольно редкий “мотив” смерти от стыд а[711]. Иначе говоря, перед нами, несомненно, — весьма индивидуальная, “авторская”, “литературная” обработка “мирового сюжета” (“волшебной сказки”)[712].
Ряд “рассказов” Видьяпати по принятой в фольклористике терминологии можно отнести к разряду “новеллистических сказок” и/или “анекдотов”. Например, “Рассказ о лентяях” (№ 8) соответствует “типу” АТ 1950 (“Три лентяя. Кто ленивее”). Этому “типу” в “Указателе мотивов” Томпсона соответствует рубрика W. 111.1 (“Соревнование в лени”). В “Сказках братьев Гримм” “тип” АТ 1950 представлен сказкой “Три лентяя” (№ 151). Практически такой же сюжет — в одном из рассказов сборника “Gesta Romanorum”[713]. В указателе TR под номером 1950 даются отсылки на несколько индийских фольклорных сказок такого же содержания, что и “рассказ” Видьяпати: “Чтобы проверить, не прикидываются ли лентяи лентяями, царь подвергает их испытанию: помещает их в дом и поджигает его. Лентяи не покидают дома...” Несколько русских сказок “типа” АТ 1950 засвидетельствовано и в СУС[714].
В “Рассказе о лентяях” у Видьяпати действие происходит на его родине, в Митхиле, и в качестве одного из героев выведено даже историческое лицо, министр Вирешвара (согласно митхильской традиции, двоюродный прадед Видьяпати). На этом основании Дж. Грирсон в своем примечании к переводу данного “рассказа” высказал предположение, что Видьяпати заимствовал данный сюжет из “семейных преданий”[715]. Однако, как видим, он взят скорее из “общих преданий” евро-азиатской словесности.
Следует иметь в виду, что “привязывание” действия к некоему конкретному и нередко вполне реальному географическому месту вообще характерно и для индийских “обрамленных повестей”[716], и даже, по-видимому, для индийских фольклорных “волшебных сказок”[717]. Поэтому подобная локализация отнюдь не служит свидетельством о “подлинности”, историчности описываемых событий[718].
В нескольких “рассказах” “Испытания человека” действие так или иначе связано с Митхилой[719], и упоминаются лица вполне исторические, но, тем не менее, как и в случае с “Рассказом о лентяях”, эти “митхильские рассказы” на поверку могут оказаться составленными из вполне “вечных” и “мировых” повествовательных “мотивов”. Впрочем, это отнюдь не исключает вероятности того, что в подобных “рассказах” отразились и некие реальные события: ведь “вечные мотивы” потому и “вечны”, что могут повторяться не только в повествованиях, но и
