Долгое прощание с близким незнакомцем - Алексей Николаевич Уманский

Он обвел нас глазами.

— Находим, — почти в унисон ответили мы.

— Полное знание уничтожает карму познавшего, — добавил Андрей.

— Наверное, — отозвался Саня, — только где его возьмешь, полное знание?

— А ты часто представляешь свою профессию в подобном свете? — поинтересовался я.

— Не очень, но в последнее время чаще.

— И почему?

— А лучше стал представлять ограниченность и целителей, и исцеляемых. Действуя на кого-то извне, мало чего можно изменить, если ты не чудотворец. Я не чудотворец. Отсюда и вывод — лучше всего было бы помогать людям самим исцелять себя. В подавляющем большинстве случаев это нереально, особенно если болезнь запущенна, как и сам человек. А в самой начальной стадии к врачам и целителям никто не обращается.

— Что-то ты сегодня мрачен. — повторил я снова. — Уж не «плешь» ли подействовала?

— Считаешь, что мозги прочистились? А по себе не замечаешь? — парировал Саня.

— Нет, я не о мозгах, я о восприятии. Скажем, возможно, что там нас охватывает чувство подавленности. А в каких-то других случаях может возникнуть оптимистическое настроение. Тебе не кажется, что такое возможно? Я вот смотрю на всех нас, и на себя в том числе. Вроде удачный день, сразу попали на нужное место, обследовали его, как могли, — радоваться надо. А вместо этого все мы как бы слегка пришибленные. Случайно ли?

— М-да-а, случайно ли?.. — повторил Андрей. — Для радости у нас, конечно, были основания. Да только что мы сделали? Измерили рулеткой, взяли несколько проб. Убедились, что радиации нет. И всё. Не считая Саниного обследования с рамкой. Убогие знания, очень убогие. У меня, наверное, из-за этого упало настроение. Даже сомнения возникли — надо ли ехать в чертову даль, на Северо-Восток, чтобы сделать там то же самое, что мы сделали здесь?

— И как ты себе на это ответил? — спросил Саня.

— Сначала ничего не ответил, — признался Андрей. — Не нашел доводов ни для отказа от экспедиции, ни, наоборот, для ее проведения. Но потом понял, что выбора нет, во всяком случае, у меня. Та плешь, которую видел во время своего полета Коля, все равно когда-то должна быть обследована. Это же обязанность науки, даже самой маломощной. С примитивных наблюдений начинались все естественные дисциплины, потом только, иногда через века или даже тысячелетия, на смену примитивным средствам познания приходили более изощренные. Нам вот, в частности мне, выпало появиться на свет во времена становления уфологии. И пусть я уже изощренный механик и астрофизик, но здесь я, как и любой из землян, грубо говоря, вооружен только дубиной с зарубками и ничего другого делать не способен, кроме как измерить дубиной длину оставленного следа. Но даже эту малость важно сделать сейчас, как только след обнаружен, а само обследование становится доступным. Ведь, вероятно, потом, когда у исследователей будут другие возможности, что-то в самом явлении изменится, а наши примитивные описания дадут ниточку, за которую им удастся размотать весь клубок.

Некоторое время все молчали, переживая свое положение чернорабочих науки, столь очевидное именно в нашем случае. Мое личное разочарование представлялось наименьшим из всех. Кем я был в этой экспедиции, если не вспомогательным работником? «Летчик минус инженер». Действующий летчик из этой формулы уже исчез. Остался «минус инженер». Так что? Отказываться от участия в исследованиях? Ждать, когда появятся специалисты? А кто тогда будет начинать? Скорее всего, такие же неучи, как и мы сейчас. Другого не будет, по-другому не случится, если только инопланетяне сами вдруг не объяснят всего на доступном нам языке. Но не на таких напали! Ни к чему им открывать существам из неразвитой цивилизации свои секреты. Так что нам без собственных исследований не обойтись. Выходит, прав Андрей: нет другого выхода, кроме накопления материала для науки будущего. Сделать открытия в этой области мы не сумеем. Останемся безвестными тружениками, таскающими первые веточки и хвоинки в общечеловеческий муравейник науки. Долго ли он простоит — неизвестно. Что в наших силах, надо осуществлять сейчас, даже не имея шансов удовлетворить любопытство и честолюбие, тем более оставить свое имя в истории. Печально? Да. Но совсем не ново. Сколько поколений сошло на нет, не оставив после себя видимых следов, сколько народов исчезло! А чем мы лучше их? Чем лучше я?

До сих пор где-то в глубине души жила надежда получить известность на новом поприще, работая с Андреем и его коллегами. Но теперь надо было распрощаться с ней. Славы тут не добудешь, это точно. И для будущей науки тоже много не наберешь, как ни старайся. Однако мысль и о том, и о другом почему-то привела не к унынию, а к успокоению. Делай, что можешь, на что способен, и старайся достичь большего. А о славе и не вспоминай. Не разочаруешься в занятиях уфологией — продолжай заниматься дальше. Разочаруешься — постарайся найти другое интересное и полезное дело. Не изменяй только самому себе — лучшему в себе. Остальное, возможно, приложится.

VII

Мы лежали в палатке — Андрей, Саня и я. Уже наступила ночь, но не спалось. Каждому было о чем подумать. Я все прикидывал, как после сегодняшних скудных результатов мы могли сагитировать Саню Березина отправиться с нами в экспедицию к черту на кулички, когда там вряд ли найдем что-то принципиально новое и более значимое, нежели здесь? Ведь даже у Андрея — не то что у меня — закралось сомнение в ее целесообразности. Да и то сказать, пролететь туда и обратно около восемнадцати тысяч километров ради того, чтобы побегать вокруг «плеши» с рамкой в руке — занятие для большого любителя. И я решил, что самостоятельно заговаривать с ним об этом не буду. Пусть, если хочет, это делает Андрей.

Андрей захотел, несмотря на то, что тоже, взвесив реальные шансы на успех, вряд ли пришел к утешительному выводу. Однако начал он совсем с другого конца.

— Саня, я вот о чем хочу тебя спросить. Ты пошел с нами сюда, чтобы внести хоть какое-нибудь разнообразие в жизнь земского доктора?

— В общем, да, — почему-то после раздумья ответил он. — А что?

— Ну и как? Не считаешь, что даром потерял время?

— Конечно, нет! Слава Богу, отвлекся немного от больничных дел. А то чтó я здесь вижу?

— Я вот почему спрашиваю. Дать тебе возможность отвлечься от твоих обыденных медицинских дел…

— Добро бы только от медицинских, — перебил он Андрея, но тот продолжил:

— … — это единственное, чем мы можем тебя заинтересовать?

— А на сколько времени вы меня предполагаете отвлечь?

— Точно ответить не берусь. Может быть, на одну неделю, может быть, на полтора месяца, смотря как повезет. С погодой и полетами. А дел, собственно, там будет вряд ли много больше, чем здесь. Что можно