Гнев пустынной кобры - Алексей Иольевич Витаков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Чего тут непонятного? Возьмите себе столько, сколько унесете из их домов. К закату повесьте мне двадцать любых, на ваш вкус греков-мужчин. А собственно, и все.
– А что делать с этим? – Сержант кивнул на Зенона, который в тот момент выходил из своего дома шаткой походкой. Казалось, старик сошел с ума: он что-то бормотал под нос, кусая беззубым ртом рукав ветхой рубахи.
– А, с этим! Про него-то чуть не забыл! – Шахин посмотрел на старосту. – То что сделали римляне с их Богом. Распните его. Да повыше, чтобы издали было видно.
Кучука отшатнуло, и он едва сдержал приступ рвоты. Мужиковатый и неотесанный турок, выкатив глаза из орбит, тупо смотрел себе под ноги. И тут что-то резко звякнуло о камень. Семилетний мальчишка-грек не удержал за пазухой чайную серебряную ложку.
– Ну вы посмотрите на них! – ощерился Шахин. – Я к ним с добром и справедливостью! А они!.. И вы еще не знаете, с чего начать! Запорите его на глазах у матери. Вы видите, – крикнул он солдатам, – они вас обманывают!
…Аллах акбар… Вой из нескольких десятков солдатских глоток разорвал утренний воздух. Сержант Кучук с размаху ударил кулаком Зенона. Упавшего старика тут же схватили за ноги два наемника-башибузука и поволокли по улице. Сержант отыскал глазами пару бревен, схватил их и потащил волоком. У сельской церкви с Зенона сорвали одежду и стали бить хлыстами. Сморщенное тело старика ужом извивалось в январской грязи под хохот и улюлюканье осатаневших турок. А сержант Кучук, закатав по локоть рукава, прибивал поперечные доски к бревнам. Когда Зенон потерял сознание, его подняли, встряхнули несколько раз и, убедившись, что хлыстами с него взять больше нечего, бросили на чудовищный крест.
Ему растянули руки. Сержант взял молоток и прицелился гвоздем в морщинистую ладонь.
– Э… не так, – раздался вдруг поверх гула голос Шахина. – Прибивайте не через ладонь, а через запястье. Там есть нерв, и если его повредить, то большой палец замысловато вогнется внутрь ладони. Будет словно на картине. Не помню, где я ее видел, кажется в Париже, но меня впечатлило. Ага. Вот так правильно. А теперь ноги. Сгибайте в коленях. Вот так. И прибивайте одним гвоздем через пятку. Римляне не тратили много металла на преступников. А теперь мажьте его смолой с медом и обсыпьте куриными перьями.
Наемники кинулись выполнять. Они ловили носившихся кругами обезумевших кур и ощипывали их живыми.
Когда крест с телом подняли и стали опускать в яму, Зенон очнулся. Весом тела ему сдавило легкие, рот судорожно раскрылся. На прибитых ногах он приподнялся, чтобы сделать вдох. Несколько секунд держался, громко втягивая в себя воздух. Кожа на тощих ребрах растянулась до предела. Изо рта вырывался глубокий, нечеловеческий стон. Вдох, другой – плоть по залитому кровью бревну скользит вниз до нижней точки. Хрип. Глаза неестественно раскрыты. Легкие придавлены грудной клеткой.
– Вот так! Вот так! – излучая животную радость, кричал Шахин. – Вверх, а потом снова вниз. Вверх и вниз. Какое незабываемое зрелище! – Он чиркнул спичкой и поджег перья. – Какой божественный свет, а! Какая чудная лампа! Жаль, что сейчас не темное время суток. И это не мой любовный будуар! Что, больно тебе, тварь?! А мне не больно?! Это ведь один из твоих выблядков наставил мне рога! А знаешь, тварь, чтобы закончить мучения, римляне ломали распятым голени. Но ты не дождешься такой милости от меня. Вверх-вниз. И так до тех пор, пока сам не издохнешь.
Зенон еще несколько раз приподнялся на кресте и затих в нижней точке, совершив невероятное усилие над собой. Смерть пришла от удушья довольно быстро, не позволив палачам насладиться мучениями. Огонь мелко подгрызал его бороду и пучки седых волос на голове. Ему было уже все равно, что происходит вокруг. Душа, подброшенная порывом горного ветра, отлетала к чертогам Творца. Куриные перья вместе с колючими искорками вязко клубились в солоноватом воздухе. Море и человеческая кровь состоят из соли. В этом великая загадка Творца.
Раздосадованный подполковник сплюнул себе под ноги.
– Эр-онбаши Калыч! – позвал Шахин.
Бравый тридцатилетний капрал вырос из клубов дыма, глубоко шмыгая носом и поправляя форму.
– Я здесь, господин подполковник!
– Вы, как вижу, время зря не теряли! Ну и каково на вкус греческое мясцо? – Шахин подмигнул. – Не отказывайте себе в этом удовольствии. Когда насилуешь на войне, это не то, что покупаешь в доме терпимости. Совершенно другие специи, не правда ли? Чувствуешь себя полноценным мужчиной. Кстати, у меня нет предрассудков по поводу полов. Лишь бы было полезно для души и здоровья! – Подполковник снова подмигнул.
– Все во имя Аллаха, господин подполковник!
– Ну-ну, полноте. Иногда нужно подумать и о себе. Мне здесь больше делать нечего. Остаетесь за старшего. Но не переусердствуйте. Двадцать повешенных, и не более. Женщин можете… да всех. Будет больше поводов их потом истребить. А пока хватит и этого.
– Так точно, господин подполковник!
– Ну, в добрый час, капрал.
Шахин пошел по направлению к лагерю, довольно пощелкивая хлыстом о голенище краги. Вслед за ним катилась, запряженная конем-тяжеловозом переполненная телега награбленного добра. Охрана, которая плелась, обступив начальника, недовольно посверкивала глазами в его сторону – им сегодня ничего не достанется!
– Ничего, ребята! Обещаю, что в следующий раз все лучшее заберете вы!
Шахин, прищурившись, посмотрел в небо, где самолет Челика описывал дугу над дымящимся греческим селом.
* * *
Летательный аппарат Ахмета Челика «Фоккер Таубе» далеко не являл собой чудо по последнему слову техники. Выпущенный за год до Первой мировой войны, моноплан обладал мощностью 75 л.с. и использовался в основном в нуждах разведки. Пилот мог атаковать неприятеля только с помощью револьвера и ручных гранат, ящик с которыми прикреплялся к правому борту. Но тем не менее преимущества были налицо: за час моноплан мог облететь территорию, которую лошадь преодолеет в лучшем случае за сутки. А в условиях горной местности просто был королем всех наблюдателей. От него невозможно было укрыться даже в самых труднодоступных местах. С появлением таких аппаратов ни гора, ни река, ни камыш не являлись больше надежным укрытием. Спрятать мог только густой, высокий лес или плотный туман. Но и недостатков у первых машин тоже было много. Они часто ломались, легко сбивались из обычных ружей, поскольку отсутствовала какая-либо защита, кроме бортовой фанеры. Боялись дождя, снега и сильного ветра. Пилоты часто обмораживались на больших высотах, а на низких любая помеха с земли, будь то птица или обычный легкий
