Операция «Танненберг» - Руслан Мельников

– Странные буквицы, – пробормотал за спиной Дмитрий. – Вроде по-нашему писано, кириллицей, а вроде бы и нет.

Рядом с новгородцем стоял Хабибулла. Этот тоже пялился через плечо Бурцева. Правда, не столько на надпись, сколько на свою родную арабскую цифирь.

– Это что, каид? – осторожно поинтересовался сарацин по-татарски.

– Да так, – махнул рукой Бурцев. – Дурака валяю.

Действительно, глупо. Он вдруг почувствовал себя великовозрастным кретином, пачкающим идиотским граффити наследие древней цивилизации. И меч ведь не для того кован, чтоб автографы на камне царапать.

– Дурака? – Араб нахмурился.

– Ну, как бы объяснить… Глупца, безумца, сумасшедшего …

– Шайтаном одержимого?

– М-м-м…

Араб заглянул под камень. Обошел торчащую из земли глыбину:

– А где он?

– Кто?

– Дурак?

Бурцев хмыкнул:

– Испугался и убежал дурак.

– А-а-а, шутка, – вяло усмехнулся сарацин.

Долго и молча бродили меж камней. Все трое. Попинывали камни. Присаживались на валуны. Думали каждый о своем. А по сути – об общем. Куда попали и что делать дальше.

Где-то через часик наверх поднялся Бурангул. Сообщил коротко:

– Все в лагере. Обед готовится.

Судя по дымку над оврагом, так оно и было. Спустились не сразу. Походили, посидели еще. Вчетвером уже.

– Ладно, – вздохнул, наконец, Бурцев. – Хабибулла, Бурангул, идемте. А то без нас, чего доброго, все слопают.

– Про меня там не забудьте! – напомнил Дмитрий.

– Как же, забудешь про тебя! Не волнуйся, принесут тебе твою долю.

Обед должен получиться знатным. Судя по рассказу Бурангула, охотники настреляли с десяток жирных куропаток, не потеряв понапрасну ни одной стрелы. В общем, ожидался праздник живота. И живот Бурцева тихонько урчал в предвкушении.

Праздника, однако, не получилось. Вообще, у костра творилось невесть что. Злющая-краснющая Ядвига, закатав рукава, с таким остервенением ощипывала куропаток, будто то были головы ее заклятых врагов. Сыма Цзян возился с костром и неодобрительно косился на Аделаиду. Остальные хмуро молчали.

Дочь Лешко Белого, малопольская княжна дулась в сторонке – у ручейка.

– Ну? И что тут у нас стряслось? – Бурцев огляделся вокруг.

Никто отвечать не спешил. Лишь Сыма Цзян тяжко вздохнул. Над лагерем витала аура недавней ссоры. Непорядок!

– В чем дело, спрашиваю?

– A в том, что Ее Высочество брезгует грязной работой. – Ядвига пальнула глазками в спину Аделаиды. – Не приучена, говорит, с дичью обращаться. Я ей – учиться надо, кончилась, мол, жизнь на всем готовом, а она…

– Тихай-тихай, Ядавига, не заводися в новая раза, – остановил китаец.

Аделаида не проронила ни слова. Только повыше задрала подбородок. Поджала губки.

Бурцев свел брови. Неужто опять начинается?! Н-да, недолго женушка проходила в пай-девочках. Капризничает, ну точь-в-точь как раньше!

– Аделаидка, – позвал он, – подь-ка сюда.

– Отстань! Отстаньте от меня! Все!

Княжна вскочила, запуталась в тевтонском плаще, упала, вскочила снова, сбросила в сердцах плащ и в медиумовском балахоне нырнула в заросли.

М-да, дела…

Бурцев поднял белый плащ с черным крестом, накинул на плечи. Немецкий плен на Аделаиду так скверно подействовал, что ли? Плен? А ведь, в самом деле…

Сзади подошел Сыма Цзян. Шепнул тихонько:

– Моя думается, что просветления из башня древняя ария в твоя жена уже нета. Исчезлася вся. Колдовская чара немецкая чародея снялася вся просветления с твоя жена, Васлав.

Ну да, конечно! «Колдовская чара». Магический транс. Гипноз медиумов эзотерической службы. Бурцев покосился на гиммлеровскую папку. Раз Аделаида уже не «шлюссель-менш», значит, и благоприятные побочные эффекты, коими одарил Аделаидку магический ключ, тоже – того… Нет в ней больше пресловутого «просветления». Былое спокойствие и умиротворенность теперь в прошлом. А подзабытые капризы взбалмошной княжны возвращаются, накатываются снежным комом. Вырвались сдерживаемые столько времени страсти и – ох, что-то будет…

Бурцев вздохнул. Ладно, об этом мы еще подумаем. И с женой на эту тему поговорим.

Он поднялся:

– Пойду позову…

Шагнул в заросли – за княжной.

– Тревога! – донеслось вдруг сверху, с холма, из развалин арийской башни.

Кричал Дмитрий. Кричал и бежал вниз. Со всех ног. Так кричал, так бежал… Даже Аделаида вынырнула из кустов. Смотрит, прислушивается.

– Конные. Оружные, – тяжело дыша, докладывал дозорный. – Десятка три. Сюда скачут. Быстро. Видать, дым от костра заметили.

Проклятье! Вот и дождались путничков в безлюдных местах.

– Аделаида, Ядвига, спрячьтесь, – распорядился Бурцев. – И не высовывайтесь.

В этот раз малопольская княжна не капризничала. Первой юркнула ужом за зеленую стену. Следом – Ядвига.

– Бурангул, Хабибулла, Сыма Цзян – вы тоже посидите в засаде. И за дамами заодно присмотрите.

Татарин, сарацин и китаец скрылись в зарослях.

– К бою! – приказал Бурцев остальным.

Когда неизвестно, чего ждать, готовиться нужно к самому худшему.

Глава 3

Отряд приближался небольшой, но выглядел грозно. Тридцать всадников, бряцающих железом. Арбалетчики со взведенными самострелами. Оруженосцы с обнаженными мечами. Слуги-копейщики, пригнувшие к земле блестящие острия с трепещущими вымпелами. Все – в кольчугах, пластинчатых бригантинах и открытых конических шлемах.

А вот предводительствовал конным отрядом… М-да… Всем рыцарям рыцарь! Не человек – сплошные латы. Гвозди бы, блин, делать из этих людей… В тринадцатом веке Бурцеву ничего подобного видеть не доводилось. Да и дружинники его тоже стояли, разинув рты.

Нагрудник – цельнометаллическая кираса. Здоровенные, широченные, как у американских футболистов, наплечники. И – налокотники, наручи, наколенники, набедренники, наголенники и еще фиг знает чего на… Кое-где из-под пластинчатых лат выступали кольчужные звенья, обеспечивавшие дополнительную защиту. Голову всадника прикрывал шлем с опущенным и выдающимся вперед остроносым забралом обтекаемой формы. С такой железной морды и копье, и меч соскользнут, не задерживаясь.

В рыцарском седле с высокими луками бронированный наездник сидел благодаря подвижному подолу, склепанному из длинных пластин и прикрепленной к нему «юбочке»-тассете.

Клепки, застежки, прочные кожаные ремни с пряжками… Все прочно стянуто, сочленения плотно подогнаны по фигуре рыцаря. Справа – на нагруднике торчал крюк непонятного предназначения. Хотя нет – вполне даже понятного. Удобный упор для копья в таранной сшибке.

У седла болтался небольшой квадратный щиток. У левого бедра висели ножны. Пустые.

В правой латной рукавице (ею одной, наверное, убить можно – столько металла ушло на «перчаточку») рыцарь сжимал меч. Не из коротких, надо сказать: клинок, наверное, не меньше метра, плюс удлиненная рукоять с чуть изогнутой крестовиной и округлым навершием-противовесом.

Рыцарь придержал коня, взмахнул мечом. Пророкотал:

– Ште-ен!

«Оба-на! Немец! – промелькнуло в голове Бурцева. – Хреново!»

Свита закованного в латы всадника остановилась, повинуясь приказу.

Рыцарь бросил меч в ножны.

Тут же поднялись опущенные для боя копья за его спиной. Спряталась обнаженная сталь клинков. Легли обратно в колчаны извлеченные из арбалетов стрелы.

Рыцарь поднял забрало. Не поднял, точнее, отворил, подобно дверце со скрипучей петлей наверху. Петля располагалась аккурат на железном лбу. Там же имелся и крюк, фиксирующий забрало в поднятом положении. Под забралом обнаружилось усатое лицо с немного приплюснутым носом. Не молодое, не старое. Лицо это взирало с вежливой доброжелательностью. Но в широко открытых глазах – изумление крайней степени.

Незнакомец скользнул любопытным взглядом по гиммлеровской папке со свастикой, что лежала у ног Бурцева. Потом долго и с неприличным даже недоумением осматривал одежды и доспехи вооруженных бойцов, стоявших перед ним спина к спине.

Но главное – в драку рыцарь пока не лез. И людям своим не приказывал. Что ж, меч в ножнах и поднятое забрало можно считать хорошим знаком. Атаковать, по крайней мере, сразу эти ребята не станут.

Бурцев молчал, выжидая. Дружина – тоже.

А рыцарь тем временем – вот это да! – не дожидаясь помощи оруженосцев, сверзился с седла. Мигом на земле оказалась и вся свита. Очень странно! Неуместный какой-то знак уважения. Или… или военная хитрость?

– Позвольте представиться, – шлем с отворенным забралом качнулся в сдержанно-уважительном поклоне. – Барон Альфред фон Гейнц.

Точно, германец! Но что он задумал? На турнир решил вызвать по всей форме, что ли?

Бурцев потерял дар речи. Остальные тоже не спешили говорить.

Неловкую паузу вновь прервал странный немец:

– А разрешено ли мне будет узнать, кто предводительствует благородными рыцарями, прибывшими в наши края? И не соизволят ли прославленные воины оказать мне честь, посетив мой скромный Шварцвальдский замок?