Новогодний сюрприз - Анастасия Сергеевна Васильева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Не спи, на тебя люди оглядываются – прошептал Гриша ей на ухо, – мало того, что мы в такой одежде, так ты еще и дрыхнешь!
Судя по всему, у него открылось второе дыхание. Ведь от нытья в такси, бесконечных упреков и жалоб не осталось и следа. К удивлению Анжелы, Гриша даже не поглядывал на часы, в надежде, что их стрелки вдруг закрутятся с удвоенной силой и вся эта вакханалия закончится. Они как будто поменялись местами.
– Я больше не могу – шептала Анжела в ответ, – давай уйдем в антракте, пожалуйста, бог с ней с этой оперой.
– Мы заплатили шестьсот баксов за билеты, сидим до конца – отрезал Гриша, хитро подмигнув жене, – тем более, что мне очень даже нравится!
– Да мне тоже нравится, но я ничего не могу с собой поделать – засыпаю – ныла Анжела.
– Меньше надо было по магазинам шляться!
Со второго ряда на них грозно сверкнула глазами чопорная пара преклонного возраста и Анжела, смутившись и, собрав всю свою волю в кулак, попыталась снова сконцентрироваться на сюжете, который надо заметить, не был таким уж убаюкивающим, а наоборот, очень даже кровожадным. Этому действию не было ни конца, ни края.
В очередном антракте они бродили по вестибюлю и разглядывали фрески Шагала. Гриша восхищался «Триумфом музыки».
– Ты посмотри какая сочность красок, какая экспрессия! Это же гениально!
Анжела ползла за ним с кислой миной, умоляя бросить все и вернуться в отель, но Гриша был непреклонен.
У Анжелы промелькнула мысль – Уж, не решился ли он отомстить мне за четырехчасового «Бориса Годунова» в Большом театре, таким образом? Буквально накануне поездки, она рассказывала ему историю, как одна ее подруга, заядлая театралка, сделала мужу подарок на день рождения, купив билеты на спектакль «Улисс», который шел ни много, ни мало, а пять с половиной часов и как бедный муж, после тяжелого рабочего дня, весь измучился и под финал заявил, что ноги его больше не будет ни в одном театре и, что такого дня рождения он ей вовек не забудет.
Они тогда весело посмеялись над этой историей, но сейчас Анжеле было совсем не до смеха.
Начался третий мучительный акт, дирижер словно улитка еле полз к своему рабочему месту, потом долго кланялся, листал ноты, оглядывал своих подопечных из оркестра, от чего у Анжелы уже начинал дергаться глаз. На сцене царила ночь, в зале- непроглядная тьма. Попробуй не усни в такой обстановке? И вот, когда Калаф, сидя на лестнице, в этой кромешной мгле, озаряемой лишь редкими звездочками, запел ее любимейшую партию «Nessun Dorma» («Пусть никто не спит»), начинающуюся очень медленно и лирично, словно колыбельная, Анжела провалилась в сон окончательно, так и не услышав легендарного, такого мощного и обожаемого ею окончания этой партии, зато, в образовавшейся секундной паузе, зал услышал:
– Хррррррррррр
– Проснись, ты что с ума сошла? Ты храпишь на весь зал! – толкнул ее в бок Гриша.
– Я не сплю – промычала Анжела и снова провалилась в глубочайший сон, упав головой ему на плечо.
Все, что она помнила из третьего акта – это самое его начало, проснулась же Анжела под несмолкающие аплодисменты, крики браво и закрывающийся занавес.
В ту ночь они еще долго бродили по Нью-Йорку, а Гриша в красках и с невероятным энтузиазмом рассказывал ей события третьего акта, утверждая, что именно этот акт и был вишенкой на торте всей оперы. Ну а любимая партия Анжелы «Пусть никто не спит» сыграла с ней в итоге злую шутку, которую Гриша вспоминал ей и по сей день, при любом удобном случае…
– Да, точно, – тихо проговорил Гриша, открывая глаза. – Хорошее было время, есть, что вспомнить!
Глава 5. Неожиданное знакомство
Анжела как хитрая лисица потихонечку подбиралась к Грише, бросая ему то одно счастливое воспоминание из их совместной жизни, то другое, а Заметайкин таял на глазах. Он так долго запихивал былое подальше, гасил каждую попытку несанкционированного всплытия подобных воспоминаний в памяти, что вдруг этот поток ностальгии прорвался и хлынул ниагарским водопадом наружу.
Она уже обвила одной рукой его шею и стала что-то нежно нашептывать на ухо, как вдруг раздался грохот, оба в испуге повернулись к входной двери. На пороге стояла массивная старуха, лет семидесяти пяти с миской свежих яиц, ее седые волосы беспорядочно выбивались из-под цветастой косынки, а выражение лица было настолько суровое, что по спине у Анжелы побежал холодок.
– Ах ты проститутка московская, – крикнула старуха, – совсем стыд потеряла!
– Простите, мы разве знакомы? – испуганно пролепетала мадам Заметайкина.
– Да я с тобой не то, что знакомиться, на одном поле не сяду. Шалава кучерявая, распушила свои ржавые кудри, а ну отойди от Гриши, пока я тебе синяков не наставила под глазами твоими бесстыжими. – крикнула громогласно она.
Анжела попятилась назад.
– А ты, что стоишь рот раззявил? – обратилась старуха к Грише, – Эта змея тебя уже обвила кольцами своими, а ты и уши развесил, разве, что только слюни не пустил. Ах ты, шалава! – и разъяренная женщина, вытаскивая по одному яйцу из эмалированной миски, начала метать их в Анжелу.
– Гриша, кто это? Что она от меня хочет? – визжала Анжела, размазывая жидкое содержимое яиц, попавших прямо в цель.
Заметайкин ловко уворачивался, заливаясь смехом. Позволив старухе опустошить содержимое посудины, подлетел к ней и начал успокаивать.
– Баба Нюра, да ты что, взбесилась что ли? Посмотри, что натворила? Кто это теперь убирать все будет?
– Проститутка твоя и будет! И пока не уберет, я ее из этой комнаты не выпущу, уж будь спокоен. – и она со всего размаха так жахнула железной плошкой о дубовый стол, что Гриша с Анжелой одновременно вздрогнули.
– Я у Малаховского давеча смотрела, такая же прошмандовка – от горшка, три вершка, зато каблучищи, что копыта у жирафа, окрутила порядочного мужика, работящего, прям как ты, Гришенька, все деньги с его счетов поснимала, да и укатила с любовником за бугор. Вот так вот, а он ни с чем остался! Там эти денежки его промотала, любовник ее конечно же бросил, а она брюхатая заявилась к нему обратно, прощения просить! Решила с ним переспать,
