Пациент доктора Паарелбакка - Томаш Ржезач

Я показал ей свое служебное удостоверение.

Оно произвело на нее впечатление отнюдь не большее, чем любое другое удостоверение личности. Такие люди мне нравятся. По опыту знаю, что на их информацию можно положиться. А вот источником дезинформации чаще всего бывают те, кто, взглянув на удостоверение работника службы безопасности, становятся либо чрезмерно разговорчивыми, либо, наоборот, скупятся на слова, открыв вдруг в себе непостижимую способность стать но меньшей мере фон Штирлицем.

— Вы хотите что-то выяснить относительно того немца, да? — заметила сотрудница совершенно спокойно.

Казалось, ее скорее удивило бы, если бы никто к ней от нас не пришел. Я облокотился на перегородку и сказал:

- Позвольте, задам вам вопрос: как вы догадались, что я пришел именно ради «того немца»? Это во-первых. А во-вторых — какого немца вы имеете в виду?

Она посмотрела на меня с плохо скрываемым сомнением относительно моих профессиональных способностей.

— Ну, конечно, того немца, что отправил письмо молодого Шульца, сбежавшего в Голландию.

— А откуда вы знаете, что этот господин отправлял письмо молодого Шульца?

Она взглянула на меня обиженно: ей явно не нравилось, когда наводили тень на вещи, казавшиеся ей совершенно ясными и очевидными.

— Да ведь имя молодого Шульца было напечатано на конверте. Со всеми титулами и адресом, — ответила она сухо. — Но я сказала этому немцу, что письмо дойдет куда быстрее, если он отнесет его прямо пани Шульцовой, которая живет совсем рядом с почтой.

— А он что — не захотел?

— Нет. Он сказал, что должен отправить письмо заказным. Чтобы иметь для молодого Шульца доказательство того, что письмо его он действительно отправил из Праги.

Разумеется, это логично. Но ведь он мог отправить письмо и с главного почтамта, где его вряд ли бы запомнили…

— Скажите, пожалуйста, как он вам все это говорил?

— Как? — повторила сотрудница. — Обыкновенно, по-немецки: «Их мусс айнен рекомандиртен бриф шикен». Точно так. Я хорошо помню.

Она умолкла. Я ничуть не усомнился в том, что она запомнила все это слово в слово, до последней буковки. Любопытно: и эта женщина, оказывается, тоже из числа тех, кто не вполне понимает значение известных им сведений. Дело в том, что ее рассказ помог мне выяснить, что отправитель письма Бобина не мог быть немцем. Они не австриец, и не швейцарец, потому что человек, для которого немецкий язык действительно родной, никогда не употребит слова «рекомандиртен», а скажет «айнге-шрибенен бриф». Более того, фраза, как ее воспроизвела эта почтовая служащая, хоть и состояла из немецких слов, но не была немецкой.

— А вы не помните, он приехал на машине? — спросил я.

— На «мерседесе» бежевого цвета с серебристым отливом. Поставил он его вот тут, — кивком головы указала она на улицу прямо под окном.

— А номера машины вы случайно не заметили?

— Нет. Хотя… погодите, когда он уезжал, я смотрела ему вслед и увидела табличку с номерным знаком. Она была желтая, с черными цифрами и с буквами посередине.

Ясно: форма голландского номерного знака. В душе я воздал хвалу современной эпохе, пробудившей интерес к автомобилю и у женщин.

Итак, неизвестный отправитель письма Бобина начинал терять свою анонимность и обретал более определенные черты и формы. К тому же получалось, что нас просто вели к нему чуть ли не на поводу. Знал ли об этом владелец бежевого «мерседеса», это пока не игра то особой роли. Важно было, что мне, похоже, удалось раскрыть их замысел. Исподволь, но точно нам указывали следы отправителя письма Мартина. Мы должны были на них напасть, должны были на него выйти.

Но зачем? С какой целью? Конечно, если бы речь шла о какой-то провокации, то они постарались бы замести все следы. Л следы сразу же оказались у нас в руках: и сегодняшняя сложна, [1 приметы отправителя письма, обнаружить которого теперь — это уже просто дело техники. Тут что-то не так.

Пока я обо всем этом размышлял, женщина за перегородкой нарушила затянувшееся молчание:

— Вы знаете, у меня как-то сразу возникло ощущение, что с этим немцем не «се в порядке. У вас так не бывает?

— Бывает, и довольно часто, — улыбнувшись, ответил я. — Послушайте, а вы могли бы узнать этого господина на фотографии?

— Конечно. Она у вас с собой?

— Нет, но я, возможно, ее принесу. Хотя, быть может, в этом и не появится необходимости. А пока в: не были бы так любезны ноивдробнее описать его внешность?

— Блондин, примерно на полголовы выше вас…

— Это значит, он ростом около ста девяноста сантиметров, но так ли?

— Пожалуй. Во всяком случае, он очень высокого роста. Глаза у него голубые, а рот, знаете, какой-то странный. Такой редко увидишь. Будто у него гуи вовсе нет, а просто какой-то кривой разрез на лице. — Она провела ногтем черту от левого угла губ вверх к правей щеке.

— Благодарю! — воскликнул я.

Ее действительно было за — что благодарить. Все, что я узнал в почтовом отделении ноль тридцать пять, лишало отправителя письма Бобина всякой надежды остаться неузнанным…

Его звали Гайе ван Заалм, он был родом из Венлоо и являлся торговым агентом филиала фирмы «Шерико» (Нью-Джерси, США) в Роттердаме. Фирма эта занималась производством антибиотиков широкого спектра и различных психотоников. Во время войны президент Рузвельт на четыре года запретил ее деятельность, поскольку она через своих агентов в Бразилии оказывала финансовую помощь нацистам. В сорок пятом году «Шерико» не просто возродилась, а и распространила монополию на свои товары во всем капиталистическом мире.

Гайе ван Заалм прибыл, чтобы предложить нам продукцию своей фирмы и заключить контракт на ее продажу. Он бывал у нас и прежде с такой миссией и всякий раз вполне успешно с ней справлялся. «Ни в чем предосудительном замечен он не был…» — заключала сводка.

Итак, исходя из профессии ван Заалма, «мостик» между ним и Бобином мог представиться вполне логичным и естественным. На первый взгляд. Но если присмотреться к этому «мостику» внимательней, то обнаруживалась его крайняя шаткость.

Действительно, зачем агенту, торгующему лекарствами, вступать в непосредственный контакт с каким-то пациентом санатория для нервнобольных?

Ответить на этот вопрос я пока не мог, и приходилось довольствоваться общей формулой, что в этой жизни все возможно, так, в нашей стране пребывает некто Гайе ван Заалм, невинный, как дитя. Отправка письма Бобина — первое обнаруженное нами внеслужебное деяние торговца, совершенное на нашей территории с завидной непосредственностью. Но я не мог не считаться и с другим обстоятельством: Гайе ван Заалм ведь исчез сразу же, как только отправил письмо Бобина, словно у него горела земля под ногами. Через пограничную заставу в Розвадове он проследовал в тот же день вечером. Кроме того, как затем выяснилось, торговый агент крупнейшей фармацевтической фирмы был знаком нашим коллегам из уголовного розыска. С ними у него два года назад возникли кое-какие неприятности на почве спекуляции журналом «для мужчин». Хотя это, конечно, пустяк.

По наведенным справкам, Гайе ван Заалм вообще принадлежал к числу тех, кто охотно торгует всем, чем угодно, и предлагает свои услуги кому угодно. Например, Бобину. Или разведке. Но пока он ведет себя «в рамках», все это не так страшно. Он, конечно, мог быть из числа и тех, кого западные разведывательные службы, использовав, выбрасывают не с большей жалостью, чем грязную бумагу.

Заалма, за исключением спекулятивной торговли «мужским» журналом, ни в чем предосудительном обвинить было нельзя. А потому он имел возможность легально приезжать в нашу страну. А это, в свою очередь, давало возможность стоящим по ту сторону баррикад всякий раз при необходимости его использовать.

Противоестественной выглядела лишь спекуляция «мужским» журналом. Но ведь ЦРУ и другие разведывательные службы, сотрудничающие с ним, используют, разумеется, всякий сброд: от террористов до профессиональных жуликов. На Западе. Да и у нас они тоже идут на сотрудничество только с общественными отбросами, потому что никто другой с ними не станет связываться.

Все это были вещи настолько известные, что я о них даже не хотел думать, lie хотел, по должен был. Пусть Гайе ван Заалм будет кем угодно: курьером или же связным (конечно, второразрядным), но что он так или иначе имеет отношение к какой-то разведывательной службе — в этом я уже не сомневался.

Итак, три варианта: либо я ошибаюсь и Гайе ван Заалм взял письмо просто из дружеского расположения к Мартину Шульцу, либо выполнял предписание какой-то разведывательной службы, но впервые, и там просто не знали о прежних его неприятностях. И еще вариант: Гайе ван Заалм работает постоянным агентом. Но он скорее просто мелкая сошка. А вот с «мужским» журналом он просто хотел подзаработать, потому что привык так делать, — я этот тип людей хорошо знаю, они подзарабатывают всюду и на всем. Итак,’ он попытался торговать «дефицитным товаром», но не получилось, и о своей неудаче оп решил умолчать.