Башмаки на флагах. Том 4. Элеонора Августа фон Эшбахт - Борис Вячеславович Конофальский

«Другая бы руки целовала, а эту ещё нужно уговаривать взять подарок. Спесива госпожа Бригитт Ланге».

— Буду жить с вами больше, чем с женой, — говорит Рыцарь Божий Иероним Фолькоф, генерал фон Эшбахт.

Теперь Бригитт довольна, она ещё раз оглядывает окрестности:

— Да, тут прекрасное место для дома. А вон там, на южном склоне, сад разобью. Хочу, чтобы птицы по утрам пели.

На берегу, возле пристани, он встретил Бруно, племянника своего.

Михель Цеберинг был, как всегда, тут же.

— Как у вас дела, друг мой? — спросил Волков, остановив карету.

— Слава Богу, дядя, — отвечал молодой человек, кланяясь.

— Торговля углём идёт хорошо?

— Спрос на уголь упал на треть, дядя, но с мая месяца хорошо пошёл брус и доска. А в Мелликоне стали брать весь медный лист и весь железный лист, сколько ни дай. Главы гильдий в Малене уже дважды спрашивали меня, собираетесь ли вы дозволить строить склады у нас на берегу. Особенно глава гильдии медников интересовался.

— Перебьются, — коротко ответил кавалер. — А если ещё раз спросят, так скажите, что пока хорошей дороги от Малена до амбаров нет, так и смысла нет в складах. А медью и железом так сами торгуйте. Пусть Гевельдас, как освободятся баржи… — тут кавалер на мгновение задумался: какие ещё баржи в Мелликоне, там через четыре дня он воевать будет, — лучше к осени… пусть начнёт возить туда медь и железо.

— Дядя, мы так и думали, но потом поняли, что купчишки в Мелликоне наши товары продают другим купцам, тем, что из Хоккенхайма и Нижних земель приплывают. Вот если бы нам в мелликонских торговых рядах место получить… Вот где деньги настоящие. Покупать у маленских мастеров, а продавать в Мелликоне. Вот где золото. Но разве разрешение на торговлю там получишь? Гевельдас говорит, что и пробовать смысла нет. Не пускают купчишки местные иных.

Много всего надо было сказать племяннику, многое надо было спросить, но вот времени у него не было. Как раз к пристани стала поворачивать баржа, на носу которой стоял Максимилиан, в которой были его телеги и его выезд.

Дел у него было много, а вот времени не было совсем. Не дожидаясь, пока баржа разгрузится, лишь узнав у Максимилиана, что всё в порядке, он сказал прапорщику, что гвардейцы и выезд ему сейчас понадобятся, чтобы ехать в Мален, но когда они вернутся, чтобы лошадей ставили в конюшни старого дома и телеги там же рядом; но лишь произнеся это, тут же поспешил домой.

А причиной того стало то, что Бригитт сказала между прочим, что Сыч привёз в Эшбахт человека и держит его в железах, и как раз в конюшне старого дома. И говорит, что это и есть убийца кавалера фон Клаузевица.

Волков рот открыл от удивления. Как он мог про это забыть? И сразу приказал кучеру гнать домой.

Сыч уже прознал, что господин вернулся. Он и его товарищ Ёж сидели на завалинке у старого дома; как только карета Бригитт остановилась, так он кинулся к ней, дверцу открывать, помогать господину выйти.

— Обед только-только, а от тебя уже винищем несёт, — говорил Волков, выходя из кареты.

— И я рад вас видеть, экселенц, — улыбался Фриц Ламме, дыры вместо зубов, память о тюрьме в кантоне, сам шепелявит заметно, но всё равно весел, — а винище это вчерашнее… Посидели малость с ребятами в кабаке нашем.

— Ну, показывай, хвались, — сказал кавалер и пошёл к конюшне. А сам замечает, что платье у Сыча совсем уже и не грязное.

— Ёж, Ёж, — кричал Сыч, идя впереди него, — лампу господину неси. Темно там. Ох, экселенц, взять этого подлеца было непросто, — хвастался он. — Сейчас покажу вам его. Ребята из солдат, что вы мне дали… Они, конечно, крепкие, но только руками. Головой вовсе не крепки. Дуболомы. Но, скрывать не буду, помогли, помогли…

Ворота конюшни на замке; отворили — темень, резкий запах нужника, тишина, и только железо едва слышно звякнуло.

Ёж уже бежит с зажжённой лампой. Сыч взял лампу и пошёл в темноту, к дальней стене конюшни. Господин за ним. Там он и был. Человек сидел у стены, заросший, чёрный, в сгнившей уже одежде. Ноги в железе, руки в железе. Цепь от него вбита в стену.

— Кузнецу надо будет заплатить, — сказал Сыч, — я ему обещал, что как приедете, так расплатитесь. Он сказал, что подождёт.

Кавалер присел рядом, хотел заглянуть пленнику в лицо. Ламме поднёс лампу поближе, но человек, сидевший у стены, головы не поднял.

— Экселенц, вы так близко к нему не наклоняйтесь, он во вшах весь, — говорит Ламме и башмаком толкает человека в лоб. — А ну, сволочь, рыло-то покажи господину.

Пленник послушно поднимает лицо. Глаза от света в сторону отводит, щурится. Он грязен, худ, по одежде и вправду вши ползают, зарос щетиной до глаз.

Здоровье у кавалера было, конечно, уже не то, что в молодости, но глаза, глаза были верны так же, как и в двадцать лет. И память его хорошо хранила увиденное. Волков узнаёт его и через грязь, и через щетину.

— А вот и ты, — с удовлетворением произносит кавалер. — Думал, не найду тебя?

Бригант молчит. Снова опускает голову.

— Это ты добил кавалера фон Клаузевица после того, как в него попал арбалетный болт, — продолжает Волков. — Конечно, он и так умер бы, с болтом в голове люди не живут, но твой удар его и прикончил.

Пленник молчит.

— Чего молчишь? — снова пинает пленника Сыч. — Говори, ты убил рыцаря?

— Нет, о том мне говорить не нужно, то я и сам знаю, — произносит кавалер. — Мне другое нужно знать… Ведь ты знаешь, что мне от тебя нужно…

— Вши…, — тихо говорит разбойник.

— Что? — не расслышал Волков.

— Вши зажрали вконец, — продолжает мужик всё так же негромко. — Ни днём, ни ночью покоя от них нет. Спать не сплю…

— Помоешься, одежду новую получишь, пиво и мясо жареное, — обещает кавалер. — Говори, кто нанял.

— Имени его я не знаю, — сразу отвечает пленник, он, звеня цепями, даже поудобнее уселся. — Но человек из благородных. При деньгах. Не торговался.

— Как выглядел? Герб какой видел? Слуги в каких цветах были? Говор какой?

— Нет, — наёмник качал головой, — ничего такого не видел. Пришёл в трактир «Повешенный кот» богатый господин, искал ловких людей, трактирщик указал на меня.

— Как он выглядел?

— Как богач. Перчатки, бархат.

— Лет сколько, волосы, борода?

— Стар он был, лет пятидесяти или больше. Седой.

— Седой? — кавалер сразу помрачнел. Он уже догадывался,