Запоздалая оттепель, Кэрны - Эльвира Нетесова

Где только не был он за эти две недели! На мебельной фабрике и в ремстройцехах. Даже в гостиницах отметился. И вскоре понял, что столяры и плотники не нужны нигде. Просился в грузчики. Там очереди желающих.

Был на бирже. Его внесли в список. Пообещали, если что-то подвернется, сообщить. Но шли дни, недели, работы не было.

Кузьма раньше возвращался домой уверенный, что завтра ему повезет. Но вскоре надежда угасла. Он приходил усталый, злой. Стараясь никому не попадаться на глаза и никого не видеть, уходил в свою комнату и, закрывшись, долго лежал с открытыми глазами, пока усталость не добивала окончательно.

Часто он так и засыпал до самого утра. Его никто не будил, не звал к столу. О нем просто забыли. Это и радовало, и обижало Кузьму.

— Эх, черт! Ведь думал, что любят меня. Ан хрен там! Кому сдался? Нужен тут, как конь. Пока тянул — считались. Чуть сбой — хоть сдохни! Никто не заглянет, не спросит, жив ли я? — Собирался снова на поиски работы.

— А ты дома был? Мы думали, что уж нашел что-то! С деньгами тебя ждем. В доме все продукты кончились. Ни крупы, ни сахара! Что ж себе думаешь? Хоть бы заказ на мебель взял! Иль так и будешь дурака валять да на диване валяться? — столкнулся с женой в коридоре.

— Не дают заказов! Я уж и объявления в газетах дал. Не до того нынче. Полон город безработных. Не до мебели. На жратву нет денег. Все обошел. Нигде ничего. Не знаю, что делать, — пожаловался тихо.

— Мы уж две комнаты квартирантам решили сдать. Не пропадать же с голоду. Егору и Андрею тоже туго. Получку три месяца не дают. А дети есть просят. О самих уж и не говорю. С хлеба на воду перебиваемся. Как дальше жить? Другие путные мужики сумели пристроиться. А ты — никак! — то ли посочувствовала, то ли упрекнула Настасья. И добавила: — У Женьки ботинок нет. Совсем не в чем ходить внучонку. Мне стыдно жить. Совестно в глаза ему смотреть за себя и тебя!

Кузьма не вышел — выскочил из дома.

— Хоть какую-нибудь работу дайте! На любую согласен! — взмолился человек на бирже.

— Ничего нет пока…

Кузьма читал объявления на рынке. Не пропустил ни одного номера газеты.

…Требуются на постоянную работу сильные, наглые молодые люди для работы в казино…

…Нужны вышибалы для работы в ночном баре…

…Требуется менеджер…

…Нужен продавец промышленных товаров…

— Снова мимо! Ничего нет для меня. Грамотешки мало для продавца и этого, как его, менеджера. Да и не мое дело. А в вышибалы — староват. И по молодости на такое не годился. Вот черт, ну что же делать? Не идти же теперь попрошайничать? Да кто подаст? — залило лицо краской стыда.

— «Требуются посудомойщицы в ресторан… Возьмем на постоянную работу бухгалтера», — хмыкает Кузьма и видит, как рядом с ним на скамейку присел мужик. Глянул искоса в газету и сказал глухо:

— Не там ищешь! Вот тут смотри! — перевернул страницу. — «Окажу интимные услуги женщине любого возраста», — прочел вслух и продолжил: — Тут без мороки. И оплата на месте, без задержек. Второй раз пи одно объявление не повторилось. Наш брат нынче в спросе. Коль все в порядке — не теряйся. Заживешь, как козел в капустнике! Мозгами не шевели. Мозоли только на яйцах… И то поначалу. А башляют за случки сучки кучеряво.

— Что ж ты упускаешь? — усмехнулся Кузьма, оглядев мужика с головы до ног.

— Подвело мужичье. Не то бы! Было подрядился. Да в первый же раз прогорел. Она меня враз в постель поволокла. А я ей про угощение намекнул. Ну, она, знамо дело, выставила все, как полагалось. Я как ужрался, забыл, зачем пришел. Да и на кой ляд мне та баба была нужна, если я четыре дня не жравши! А тут выпивон! Ну и дорвался… Все умолотил. И уснул на диване. Она ждала до полуночи, когда во мне любовь к ней закипит. Ишь чего намечтала, трясогузка! Да я на диване с год уже не спал. А она давай меня будить. Мол, совесть поимей! Я ее и послал туда, где она эту совесть посеяла. Ох и взвилась лярва. Ухватила за шиворот и к двери поволокла. Чтоб выкинуть из квартиры. А я упираюсь. Ведь на столе еще осталось пиво и селедка. Не пропадать же добру! Уперся клещом. Ору, что зря она меня списать торопится. Что мне ласку и внимание надо. Она и приласкала — коленкой в зад. С самого четвертого этажа! Приземлился уже на первом. Враз и протрезвел. Понял, не за свое взялся. С тех пор по бабам не хожу. Не мой это хлеб. А вот другие разжирели на том. Им не деревянными, в баксах платят.

— За такое? Да как это? С чужой бабой и враз в постель? За деньги? — удивился Кузьма.

— Ты кто? Иль с луны звезданулся? Иль от своей старой клячи никогда левака не давал? Так там мы платили. Ну, пусть не деньги, но подарки, угощение — это тоже траты! Теперь бабы за свою похоть нам платят. Оно ж тоже кому как повезет. Иному более-менее подвернется. А другому такая кикимора, что с ней не только в постель, на одном погосте лежать гадко. А надо ублажить, коль заплатила. Такие чаще попадаются. Потому что на путевую и без объявленьев сыщутся желающие. Дарма с ней утворят как захочет. А вот с образиной попробуй смоги! Свой хрен на вы называть приходится и уговаривать не смотреть на эту обезьяну, как только через черные очки. Либо по бухой. Когда ее морду от задницы отличить не сможешь. Оно и мне такая подвернулась. Покуда накрашенной была, терпимо смотрелась. А как умытой появилась… Я разом за бутылку. Так и не врубился, сам окосел иль она впрямь такой была.

— А у тебя своя баба имеется? — перебил Кузьма.

— Имелась. Да расскочились с ней.

— С чего?

— Покуда работал, деньги приносил, жили нормально, не хуже других. Как закрыли завод, не стало получки, и меня под жопу. В иждивенцах не нужен ей.

— Сама работает?

— Торгует. В Польшу мотается. Спекулирует. Меня к тому подвязать хотела, да не обломилось. Не состоялся из меня торгаш. Вот и выперла. Теперь в бомжи свалил. Работы нет. А где и есть, едино деньги не платят. За спасибо горб гнуть кто станет?

— Это верно, — согласился Кузьма, содрогнувшись душой. Испугался впервые, что и его ждет эта участь.

— Дай закурить, — протянул руку мужик. И, затянувшись, продолжил: — Теперь в бомжах много всяких. И бабы, и дети, и ученые. Даже бывшее начальство. Кто невостребованным остался, тот теперь в бомжах канает. На дачи налеты делаем вместе. А ты откуда? С мебельного? Гиблое дело! Все ваши уже давно смылись кто куда. Даже лягавым не платят по полгода. Они, гады, на самообслуживание перешли. Уже не деньги, боеприпасы требуют. Усек? Сами себе на житуху выколачивают.

— А из кого, коль все в нужде?

— Народ в беде! Держава! А эти там, наверху, жиреют. Им все по хрену! Во, гляди! Мы с тобой раньше ходили по кабакам? Ни тогда, ни теперь! А погляди, что там творится? Особо по вечерам. Пернуть негде! Небось не наш брат, работяга, кайфует. Все те же! Им и нынче лафа!

— Сам же говоришь, начальство бомжует!

— Оно еще не верхушка. А вершки везде своих холуев и родню имеют. Прихвостней! Средь них спекулянты и ростовщики, бандиты всяких мастей. Они себя нынче крутыми называют. А знаешь почему? У них, кроме кулаков, ни хрена нет. Ни мозгов, ни души, ни сердца. Чурки с глазами. У них все в одной кишке. Они и старуху, и ребенка убьют без жалости. За навар. Последнюю рубаху снимут. Они даже с нищих налог берут за место. Даже с погоста!

— Да Бог с тобой! Ты что? — не верил Кузьма.

— А ты что? Не слышал? Не платят — памятник снесут. Ограду снимут. И покойного догола разденут. Вот и дают им налог все горожане, у кого родственники умерли. Чтоб хоть усопших в покое оставили живые…

— Ну и дела! — покачал головой Кузьма.

— Так ты что-нибудь имеешь на примете? Иль ищешь? — поинтересовался человек.

— Пока не везет. Все обошел! В доме уже куска хлеба нет. Как жить, ума не приложу, — посетовал Кузьма тихо.

— А что тут думать? Либо в ебари, либо в политику надо намыливаться.

— Не гожусь. В кобели — староват, для политики — глуповат…

— Тогда сдохнешь в бомжах!

— Но ты вот живешь!

— Во дурной! Да мы с мужиками в политике подрабатываем! Были выборы. К нам пришли. Попросили поддержать. Дали по бутылке на нос. И закусь. Мы не кочевряжились. В другой раз на демонстрацию, на митинг, тоже не дарма! А там у какого-нибудь посольства глотки подерем.

— Зачем?

— Кому-то нужно! Ты думаешь, я в политике волоку? Не больше, чем заяц в нижнем белье. Но свой навар стригу с нее. Вон недавно какой-то хмырила приезжал из Москвы. Нас попросили прийти и хлопать в ладоши. Ну, этим мозоли не набьешь. Собрались. Глядь, мужичонка на трибуну вылез. Ну вылитый лягушонок. Пасть от уха до уха. А как орал в матюгальник! Все правительство ругал. Вроде он самый умный на земле. Держи карман шире! Так мы ему и поверили! И вместо того чтобы хлопать, освистали, забросали его всяким мусором. Позабыли, зачем пришли. Обидно стало, что этот козел на машине с охранником приехал. Еще и недоволен на власть. А нам на курево негде взять. Он всем грозил. Но не помочь, а развалить. Но что уже разваливать? И так от державы сплошь руины остались! Куда ж дальше? Правда, остались без навара. Прогнали мы того хорька с трибуны. А нас — легавые! Всех измолотили. Чтоб не лезли, не совали нос в чужую жопу! Но никто не пожалел, что дарма сходили. Зато державу не запродали всякому психу. Чтоб не думал, будто его и впрямь народ поддержит…