Дьявол Шарпа - Бернард Корнуэлл

— Жан.

— Жан? — император улыбнулся, — Он всем так представляется, но его полное имя «Жан-Баптист». Каково? Вы не находите забавным, что Кальве, легко теряющего голову из-за прекрасного пола, назвали в честь Иоанна Крестителя[1]?

Бонапарт просмеялся и вернулся в кресло:

— Сейчас Кальве в Луизиане.

— В Луизиане? — Шарпу трудно было представить того в Америке.

— Многие из моих ворчунов обосновались там. — вздохнул император, — Им не по нутру жирный бурдюк, величающий себя королём Франции. Они предпочли отправиться в Новый Свет.

Он вдруг задрожал и вперил в Шарпа полный страдания взгляд блестящих глаз:

— Мои ветераны расшвыряны по миру, будто угли бивуачного костра. Стряпчие, что вершат ныне судьбы Европы, и рады бы потушить их, но угли пламени, пылавшего так долго и жарко, не потушить легко. Угли, подобные Кальве, возможно, подобные вам и вашему ирландцу, тем, для кого война — жизнь. Чернильные души трясутся от страха при мысли о том, что однажды кто-то сгребёт угли в кучу, и вспыхнет новый пожар, в котором сгорят крючкотворы и их приспешники! — воодушевлённый, он почти кричал, но затем его голос стих, — Ненавижу канцелярских крыс. Нет в них стержня, доблести внутренней, что ли…

Император на мгновенье зажмурился и, открыв глаза, переспросил уже обычным тоном:

— Значит, едете в Чили?

— Да, сэр.

— Чили… Я помню об услуге, которую вы оказали мне в Неаполе. Кальве рассказал.

Бонапарт помолчал:

— Не откажетесь послужить мне ещё раз?

— Конечно, сэр.

Потом Шарп удивлялся своей готовности помочь Наполеону, даже не ведая, в чём, собственно, эта помощь должна состоять. Магия корсиканского кудесника сразила стрелка наповал, как некогда сражала целые континенты. Согласие Шарпа стало сюрпризом для самого англичанина, но не для императора. Шарп был солдатом, тем, кто может весь день месить грязь и снег, а затем драться без стонов, без жалоб, драться и победить. Этот тип людей император знал и ценил.

— Один человек написал мне письмо. Он живёт в Чили. Ваш соотечественник, служил в британской армии, но мой искренний поклонник. Он попросил меня прислать ему что-нибудь на память, и я согласился. Вы передадите ему мой дар?

— Конечно, сэр.

Противоречивые чувства раздирали Шарпа: облегчение оттого, что просьба Наполеона оказалась пустяковой, мешалась с полным бесконечного изумления пониманием: прикажи Бонапарт прорубить ему просеку сквозь красномундирные ряды к бухте Джеймстауна, стрелок, не задумываясь, обнажил бы палаш. Впрочем, Харпер, судя по написанной на лице восторженности, испытывал то же самое.

— Человек этот обитает в той части страны, что занята мятежниками, но посылку для него можно отдать американскому консулу в Вальдивии. Они друзья или что-то в этом роде. Лично в руки консулу. Не передумали?

— Нет, сэр.

Император благодарно улыбнулся.

— Я не надеялся, что возможность исполнить его просьбу представится мне так скоро. Нужно время, чтобы мои люди подыскали и приготовили достойный подарок. Вы подождёте?

— Конечно, сэр.

Адъютант исчез, унося соответствующие распоряжения, а Наполеон повернулся к Шарпу:

— Без сомнения, вы были под Ватерлоо?

— Так точно, сэр. Был.

Темнело. Ливень вспенивал поверхность прудов, омывал деревья, траву. Кольцо солдат вокруг Лонгвуда сжалось теснее, а внутри жёлтых штукатуреных стен через дверь от мающихся испанцев три старых солдата беседовали, ибо что ещё делать старым солдатам?

Мрак почти накрыл землю, когда промокшие до нитки Шарп и Харпер достигли берега с покачивающимися на волнах баркасами «Эспириту Санто».

Друзей ждал британский офицер:

— Мистер Шарп?

— Подполковник Шарп. — нелюбезно поправил его стрелок, слезая с мула, и майор стушевался.

— Конечно, конечно, сэр. Уделите мне минутку?

Угодливо скалясь, майор отвёл Шарпа в сторонку от испанцев:

— Правда ли, сэр, что вы кое-что получили от генерала Бонапарта?

— Каждый из нас кое-что получил.

Шарп не врал. Испанцев одарили серебряными чайными ложечками с вензелем императора (Ардилес отказался), Харперу достался напёрсток того же металла с изображением наполеоновской пчелы, а Шарпу император в знак особого расположения пожаловал опять же серебряный медальон с прядью царственных волос.

— Но вы, сэр, уж простите мою назойливость, получили особенный подарок? — не отставал майор.

— Неужели? — смерил его ледяным взглядом Шарп, гадая, который из виденных им слуг Наполеона доносчик.

— Сэр Хадсон Лоу вынужден убедительно просить вас, сэр, предъявить подарок генерала Бонапарта мне для осмотра.

Убедительности просьбе добавляли бесстрастные ряды солдат в красных мундирах за спиной офицера.

Шарп извлёк из кармана медальон и, щёлкнув крышкой, показал майору перевязанный жгутик волос:

— Передайте сэру Хадсону Лоу, что такого рода сувенирами его охотно порадует жена, собака или любой цирюльник.

Испанцы зло поглядывали на майора, держащего их под струями дождя вдали от сухих уютных кают «Эспириту Санто». Пахло международным скандалом, и майор сдался, для очистки совести спросив лишь:

— Медальон? Больше ничего?

— Больше ничего. — отрезал Шарп.

В его кармане покоился портретик Наполеона, собственноручно подписанный некоему подполковнику Чарльзу, но Шарп полагал при всём уважении к сэру Хадсону Лоу, что это не его собачье дело.

Майор поклонился Шарпу:

— Если вы настаиваете, сэр…

— Настаиваю, майор.

Майор не поверил Шарпу, но предпринять ничего не мог и отступил:

— Что ж, счастливого пути, сэр.

Утром следующего дня «Эспириту Санто» снялся с якоря и направился на юг. Уже к полудню остров Святой Елены, тюрьма императора, скрылся из виду вместе с кораблями, его стерегущими.

Шарп, увозя подарок Бонапарта, плыл к далёкой чужой войне.

Часть 1

Батиста

Супруга капитан-генерала Чили[2], графиня де Моуроморто, родилась и выросла в Англии, но Шарп впервые встретил мисс Луизу Паркер в 1809 году в северной Испании, когда она, подобно тысячам других беженцев, спасалась от вторгшихся наполеоновских орд. Родственники мисс Паркер, разлучённые с ней в ходе этого заполошного бегства, вероятно, больше горевали о потере протестантских Библий, с помощью которых они надеялись обратить чёртовых испанских папистов в истинную веру, чем о племяннице. Судьба столкнула девушку с доном Блазом Виваром, графом Моуроморто, и англичанка, влюбившись в него всем сердцем, вскоре перешла в католичество и стала дону Блазу верной и любящей женой. С тех пор Шарп не видел её, пока летом 1819 года донна Луиза Вивар не свалилась ему, как снег на голову, разыскав стрелка в его нормандской усадьбе.