Сватовство по ошибке - Надин Миллер

Тристан слегка поклонился:

– Я – Тристан Тибальт. Я приехал по просьбе графа де Навареля.

– Что за сказки вы мне рассказываете, мсье? Мой дед давно уже не переписывается ни с кем из Парижа!

– При чем тут Париж? – Гость удивленно приподнял бровь. – Ах да, мой акцент! – Он пожал плечами. – Я прибыл не из Парижа, мадемуазель, а из Лондона.

Не успела Мадлен Харкур оценить эту новость, как умирающий граф внезапно зашевелился.

– Кто это там с тобой, малышка? – раздался слабый голос. – Мне это приснилось? Или он действительно сказал, что приехал из Лондона?

Тристан перевел взгляд с испуганной девушки на графа. Перед ним был исхудавший седовласый старик с орлиным носом и глубоко посажеными глазами, мучительно пытавшимися разглядеть гостя в полумраке спальни.

– Вы все услышали правильно, сэр. – Тристан шагнул ближе к изножью постели. – Калеб Харкур прислал меня сюда, чтобы я разыскал его дочь и доставил ее в Лондон, как вы просили.

– Благодарение Богу! Мои молитвы были услышаны. Забирайте ее, мсье. Увезите ее отсюда, пока этот корсиканский дьявол не добрался до Лиона, пока его чертов приспешник Фуше не обрушил месть на голову внучки своего заклятого врага.

– Нет, дедушка! Не говорите так! – Мадлен Харкур сжала тонкую руку старого графа. – Не заставляйте меня покинуть вас ради отца, которому я не нужна, который даже ни разу не пожелал увидеться со мной! Вы вынуждаете меня ослушаться вас… а я ведь никогда этого себе не позволяла!

Старик с нежностью улыбнулся, и на глаза его навернулись слезы.

– Это не ты меня покидаешь, ma petite fille, а я тебя… и туда, куда я отправляюсь, ты не сможешь за мной последовать.

Граф поморщился от терзавшей его боли, и ястребиное лицо его покрылось предсмертной бледностью.

– Этому англичанину… твоему отцу… ты нужна, – с трудом продолжил он. – Он всегда нуждался в тебе и любил тебя. Ты никогда не задумывалась о том, откуда взялись все те средства, на которые мы жили в роскоши при Бонапарте, когда почти все роялисты вдали в нищету?

Он перевел дыхание.

– Прости меня, – упавшим до шепота голосом пробормотал он. – Я обманывал тебя. Я боялся, что потеряю тебя, если ты узнаешь правду о своем отце. Во всем виновата твоя дура-мать, а не этот английский купец.

Мадлен Харкур поднесла к губам морщинистую руку графа.

– Это неважно. Я все равно бы вас не покинула.

Но старый аристократ уже не слышал слов внучки. Тристан увидел, как пальцы его, сжимавшие руку девушки, безвольно разжались. Веки графа закрылись, и он испустил последний вздох.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Мадлен Харкур в приступе горя бросилась на замершее в неподвижности тело деда. Тристану стало не по себе, и он молча вышел из комнаты, предоставив девушке изливать свою скорбь в одиночестве, но отчаянные рыдания Мадлен долго еще звенели в его ушах, не давая ему покоя. Не оставалось сомнений, что девушка искренне любила покойного старика, и что со смертью его весь ее привычный мир перевернулся. Точно так же Тристан чувствовал себя двадцать лет назад, когда стал свидетелем несчастного случая, в котором его бедная мать погибла под колесами уличной кареты. Он до сих пор ощущал гнетущую пустоту и чувство болезненной утраты, навсегда оставившей рубец на его юном сердце.

Стоя у окна маленькой гостиной на первом этаже дома, Тристан вглядывался в темноту ночи и гадал, как же ему справиться с очередным непредвиденным обстоятельством с виду такого простого задания, в которое втравил его Калеб Харкур.

До сих пор все складывалось на удивление неудачно. Во-первых, Наполеону Бонапарту, этой монументальной мухе в европейском флаконе с благовониями, вздумалось бежать с Эльбы в тот самый день, когда фрегат Харкура высадил Тристана в Кале. Весть о возвращении Корсиканца неслась по стране со скоростью лесного пожара, и тысячи бывших вояк вновь надевали испытанную в боях солдатскую форму и стекались под крылышко императора. Двигаясь миля за милей на юг, к Лиону, Тристан то и дело слышал их боевой клич: "Долой ненавистных Бурбонов! Да здравствует император!" Калеб Харкур не мог бы найти худшего момента, чтобы послать бывшего британского шпиона во Францию за своей дочерью-роялисткой. Теперь, чтобы вернуться в Англию целыми и невредимыми, им потребуется просто дьявольское везение.

Мало того. Не успел он толком представиться деду Мадлен Харкур, как тот испустил дух. И теперь придется убеждать убитую горем девушку вверить свою жизнь незнакомцу, посланному ее отцом, которого она не видела пятнадцать лет.

– Мсье Тибальт? – оборвал его мысли голос Мадлен Харкур.

Тристан обернулся и увидел, что девушка стоит на пороге гостиной. Щеки ее покрывала бледность, веки покраснели и опухли от слез, но в целом для сложившейся ситуации она держалась вполне неплохо. Похоже, эта мадемуазель была крепче духом, чем можно было предположить по ее хрупкой, утонченной внешности.

– Мне понадобится ваша помощь, мсье, – ровно, без выражения проговорила она. – Я завернула дедушку в саван, но он слишком тяжелый. В одиночку мне его не перенести.

– Перенести? Куда вы собираетесь нести его, мадемуазель?

– В церковь святого мученика Варфоломея. В фамильный склеп Наварелей. Он должен быть погребен, как подобает доброму католику, в месте, освященном церковью.

Тристан ушам своим не поверил.

– Вы шутите!

Но упрямо сжатые губы Мадлен свидетельствовали о полной серьезности ее намерений.

Тристан бросил взгляд на недавно приобретенные золотые часы.

– Скоро полночь, мадемуазель. Лион кишит бонапартистами, и толпа разошлась не на шутку. Неужели вы не понимаете, в какую беду мы попадем, если попытаемся пронести через всю эту кутерьму тело известного роялиста? С подобными делами должны разбираться местные чиновники. Даже во время мятежей.

– Все городские чиновники – бонапартисты, заклятые враги моего деда. Они не дозволят похоронить его не то что в фамильном склепе, но даже на освященной земле, – таким же безучастным голосом возразила Мадлен. – Я и так уже подвела его. Я не пригласила священника в нужный момент, и дедушка умер без причастия. Я не могу взять на душу еще один грех. Нельзя допустить, чтобы его похоронили в земле, с которой добрый Господь не сможет призвать его к себе.

Тристан испустил стон досады. Он достаточно долго прожил во Франции, чтобы усвоить, насколько для папистов важны все эти религиозные условности. В обычной ситуации он без труда уважил бы вполне понятное желание этой девушки, но нынешнюю ситуацию никак нельзя было назвать обычной: Лион превратился в пороховую бочку, грозившую взорваться в любой момент.