240. Примерно двести сорок с чем-то рассказов. Часть 1 - А. Гасанов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
****
Беспонотовый
Памяти Волошина Владимира.
…Кликуха* «Беспонтовый» прилипла к нему давно. Карикатурная внешность его настолько колоритна, что другого прозвища у него, пожалуй, быть и не могло. Костлявый. Огромные оттопыренные уши. Глаза мудрого бассета. Толстые, разбитые, все в шрамах, губы. Похож на больного гоблина, которого всё время бьют ни за что, ни про что.
Тем не менее, Беспонтовый лучше всех делал модели кораблей, нарды, резал иконы по дереву. Поэтому его кликуха воспринималась хоть и с иронией, но уважительно среди нас. Он был единственный, кто делал корабли на заказ для больших ментов, поэтому трезвого его не били, корабли забирать при обысках боялись. Не матерных слов в его лексиконе было меньше иных, повествовать будет трудно. Но не написать о нём не могу. Как-то за чифирем он расчувствовался:
– Два и восемь в Джамбуле отмотал*, приехал на 23-ю. Ещё три осталось. Нормально мужиковал*. Кустарки валом*. Мануфта* без проблем. Шмали-стекла-колёс* хватает, чиф с глюкозой*, все дела… Я ещё молодой был. Мечтал: выйду – первым делом бабу сниму и сникерс попробую. Рекламу по телеку крутят каждую минуту – марсы, сникерсы. Не пробовал, где ж взять? Тут ДПНК* подтягивает на свиданку*. Я не понял: ко мне вроде бы не кому ездить. Оказывается, сестра из Москвы прикатила, матушкину хату продать не может без моей подписи. Я там прописан до сих пор. Короче, то да сё, я её и не помню толком, трандец – корова ушлая стала! Подписал я ей всё, взял передачку и до хаты бегу. А перед этим три-четыре кубика жвачки заныкал* в носки. Не хотел, чтобы контролёры на шмоне отмели*. Сто лет жвачку не жевал. В слесарку один зашёл. Жвачку жую-жую-жую… Чё за хрень? Солёная, не лепится. Для пива, что ли? Чуть не обрыгался… Потом оказалось – кубики Магги…
Беспонтовый смеётся сам над собой так, что не возможно не смеяться.
– Потом, прикинь, по отряду* ходит один… Гусь. Понтуется, сотка в руке*. Я кричу*: дай позвонить кенту на волю, ни разу, говорю, в жизни по сотке не разговаривал. Он кричит: полдороги герыча* давай – пять минут побазаришь. Я кустарку толкнул, полдороги у барыги* взял. Он мне сотку даёт, время по секундам засекает, шакал. Я в душевой заныкался. Номер набираю, вроде цифры правильно высвечиваются… Слушаю – ни гудков, ни звонка. Пять минут мудохался-мудохался… Ни фига не позвонил. Отдал.
Беспонтовый выдерживает горькую паузу, закуривает «Полёт» без фильтра:
– Калькулятор это был, оказывается… Прикинь?..
…Беспонтовый освободился прямо перед Новым годом. С него, вусмерть пьяного, спящего на лавочке, ночью кто-то снял куртку и ботинки. Замёрз к утру насмерть. «Сникерс» початый под лавочкой лежал в снегу. А в кармане брюк штук десять презервативов было.
Кликуха – прозвище.
Отмотал – отсидел.
Мужиковал – (мужик) – осужденный, не отказывающийся от работы.
Кустарки валом – можно кустарить, сбывать кустарную продукцию, значит лафа, есть курево, чай и остальное
Мануфта – строй материалы, обычно старая мебель
Шмали-стекла-колёс – анаши, наркосодержащих медикоментов в ампулах, в таблетках
Глюкоза – сахар, конфеты
ДПНК – дежурный помощник начальника колонии, офицерская должность.
Подтягивает на свиданку – зовёт на краткосрочное свидание с родственниками. Установленное Законом право (в зоне строгого режима, например, 1 раз в полгода, при отсутствии нарушений режима)
Заныкал – спрятал.
На шмоне отмели – забрали во время обыска
Отряд – жилое помещение
Сотка – сотовый телефон, в МЛС входит в перечень запрещённых предметов
Барыга – продавец
Кричу – говорю
Полдороги герыча – половина «дорожки» героина (примерно 0,2 – 0,4 грамма, средняя доза для одного)
****
В колхозе «Путь Ильича»
… – Уволь его к чёртовой матери, говорю!.. Никакого сладу нет, ей-богу, Иван Иваныч!.., – бригадир начал переходить уже на неприличный крик, и председатель хмуро встал из-за стола, – Уволь, прошу, или я за себя не отвечаю, ей-богу!.., – Семён Петрович, тщедушный зловредный мужичок, гроза доярок обеих ферм, красный от гнева, дёргался, как Петрушка на ярмарке… А речь всё о том же Эдике-дурачке, знаменитом на весь колхоз скотнике. Отсидел дурачина ни за что, ни про что, вернулся, доходяга, в родной колхоз, не образования, не специальности, куда ж его? Только скотником. И вот Эдик на ферме что ни день, то фокус выкинет. Неймётся ему!..
У каждой дойной коровы на отстойнике таблички висят, где имя коровье написано, возраст и прочие данные. И имена Семён Петрович коровам даёт самолично, считая это делом «сурьёзным». А Эдик-паршивец и в эту его бригадирскую трепетную нишу влез. Подтёр на табличке у гордости фермы коровы Груши букву, и переправил её имя на «Гриша». Учётчики это не доглядели, и по всем ведомостям теперь самая дойная корова записана «Гришей». И в квартальном отчёте Гришей прошла…
С района приёмщица Элеонора Григорьевна, томная пышная красавица, о ком Семён Петрович тайно воздыхает уже год, по телефону так и сказала:
– Совсем вы, Семён Петрович, там у себя в колхозе до чёртиков допились, что ли? Какая к чёрту «Гриша»? С дубу вы там рухнули, – говорит…
И Семён Петрович лебезил в трубку глупости, мол, недоразумение, а Элеонора слышать ни чего не хочет, и издёвку про Гришу на счёт своего отчества всерьёз принимает:
– Это ваши букеты ко мне, – говорит, – одно недоразумение. Корову Гришей назвать!.. Долбанутые вы совсем, – говорит, – хоть и бригадиры… Уже и в Москве мы с вашей Гришей знаменитые стали. Люди хохочут… Што б вы сдохли там, – обижается, – вместе со своей Гришей!.., – трубку швыряет.
Испортил, короче говоря, все отношения с женщиной сволочь-Эдуард.
…А недавно чуть до драки не дошло.
Бригадир по-человечески дал указание окультурить досуг на ферме.
… – А-то чего ж получается?, – солидно от всего сердца кричал с трибуны Семён Петрович, – как свободная минутка, так сразу за бутылку норовят!.. А ведь можно и по-культурному же отдохнуть, товарищи! Нечто в шахматы не сыграть меж доек?.. Или в шашки там!.. Или ещё чего?..
Доярки слушали и хихикали, пожимая плечами. А Эдик-змей покумекал и в свинарнике качели приладил…
… – Ну, не сука разве?, – бригадир аж бледнел, вспоминая какими взглядами осматривал проверяющий качели между ясель с поросятами, – Комиссия приезжает, а у нас в свинарнике – качели!.. Скотина этот Эдик!.. Издевается, сволочь такая!.. Увольте, Иван Иваныч, а то придушу я его, сволочугу!.. Что ни комиссия – все в один голос в глаза тычут: «шо за придурок у вас тут бригадир?».. Все шишки на меня!..
… – Да за что ж его увольнять, Семён?, – председатель вздыхал и кряхтел, – Ну, дурачится парень… Работник-то неплохой… Да и работать кто будет?.. Четыре мужика на ферме… На сотню баб… Поговорю я с ним…
– Поговорите, Иван Иваныч!, – орал бригадир, выдохнувшись совсем, – Поговорите с этой бль… Прибью дурака!.. Ей-богу, прибью!..
…На следующий день скотник фермы Эдуард Тимошкин стоял пред столом председателя. Рожа нахальная, хоть кол на голове теши.
– Что ж ты, Эдик, всё дурака валяешь-то?.. Люди работают, план дают… А ты всё норовишь выпендриться… Воду баламутишь! Не по-комсомольски это. На кой хрен тебе качели в свинарнике?.., – Иван Иваныч мягко по-отечески сетовал.
– Ды…, – а тот ещё и обижается, гад, глаза пучит, – Чем же ему качели помешали?.. Иван Иваныч!.. Пить – нельзя, на качелях покачаться – тоже нельзя… Говорит – окультуриваться давай…
– Ты ваньку-то валять мне брось!, – председатель вдруг кричит строго, для порядку, а разозлиться всё одно не получается, – Ты что ж, со свиньями там на качелях качаться будешь?.. Проверяющий слыхал что написал? «… «Допились до качелей в свинарнике некоторые в колхозах нашего района!”… А? «… Что дальше будет, если не прекратить пьянство?, – пишет, – Не ровен час они (это «мы» значит!) в курятнике танцы под гармошку затеют!..», тит его нехай!.., – наконец-то взбеленился председатель.
И Эдик хмыкает сдержанно, без интереса, а председатель темнеет, цитируя, подняв грозно палец:
… – «… пока не поздно, нужно принимать меры! Пока они там до чёртиков совсем не допились!..»
Нехорошая пауза повисла и беззвучно сдулась.
Иван Иваныч повздыхал хмуро, не глядя вынес вердикт:
– За «Гришу». За качели. За портрет Андропова в душевой – строгий тебе выговор!.. Следующий раз – уволю к чёртовой матери.
Эдик молчит.
– Ты всё понял?
– Понял…
– Вот иди и работай.
Тот с готовностью направляется к двери:
