Звезда над рекой - Александр Гитович

1929

Теория относительности

С. А. К.

Улитка ползет у сухих камней,Раковиной бренча,Улитка ползет,И дорога под нейЖелта и горяча.

Живет пресмыкающийся дом,Вагон, набитый сполна,Пылинки летят косым дождемВ щели его окна.

Проходят тяжелые годаЛегких наших минут,Суша и Воздух, Огонь и ВодаВ три погибели гнут.

А путь лежит за окном, за дверьмиВыжженный и крутой…И видит улитка: движется мирС должною быстротой.

…День, оборвавшись, сошел на нет,И сразу за ним — в лицо —Грохот миров и полет планет,Чертово колесо.

Мир расцветает со всех сторонЧерный и золотой.Царскою водкой сжигает он,Звездною кислотой.

Летят тяжелые годаЛегче наших минут.Суша и Воздух, Огонь и ВодаВ три погибели гнут.

Одна планета сказала другойНа языке планет: —И мы, сестра, летим на огонь,Туда, где тепло и свет.

Вокруг огня,Скорей, чем дым,Дорогою крутой,Ветер в лицо —И мы летимС должною быстротой…

…Вот начинается на двореВеселой зари разбег.Вот просыпаюсь я на заре,Маленький человек.

Окна распахиваются звеня,И вольный этот рассветПотом эпохи идет в меня,Длинным путем газет,

И каждою стачкой, пролившей кровь,Восстаньем с той стороны,И черной работою мастеровГромкой моей страны,

Которая за окном, за дверьмиЛетит дорогой крутой, —И ветер в лицо,И движется мирС должною быстротой.

1930

Мы входим в Пишпек

Так в Азию входим мы.

Не детской неправдой, раздутой втрое,Ветрами пустынь чалму качая, —Азия просто пошла жарою,Красным перцем, зеленым чаем.

Круглей пиалы, плотнее плова,Над всеми ночами плыла луна,И мухи, как тучи, летели, лиловы,Колючие тучи, — честное слово,Азия ими полным-полна.

И в эту пору сухого вызова,В грохот базаров твоих, Киргизия,В желтые волны, не зная броду,Мы погружались, как рыбы в воду.

…Сейчас — ничего. Отдыхаем, сидим,Так сказать, на мели.И только рассвета легчайший дымНа самом краю земли.

Просторы покоем полным-полны,И воздух не дрогнет, робея.А желтый песок — желтее луны,А небо — воды голубее.

Но легче, но шире, чем ветер любойИдет на меня рассвет.Я вижу, как в желтый и голубойВрывается красный цвет.

И ноги          сами несут вперед,И город           неплох на вид:Арык течет,                 и урюк цветет,Верблюд не идет —                            летит.

Но дело сложнее, пейзаж стороной,Киргизия, ты обросла стариной!

Чужими руками, бочком, тишком,И жар, и жир загребай,—И лезет на лошадь пузатым мешкомНабитый бараниной бай.

Наверно, судьба у него не плохая:Лошади нагружены;Восемь халатов и три малахая,Две молодых жены.

И вьюки — как бочки — полным-полны,И жены теснятся, робея.А все малахаи — желтее луны,Халаты — воды голубее…

Но тут подымается над головойИного века рассвет, —Я вижу, как в желтый и голубойВрывается красный цвет.

И, юностью века зажатый навек,Трубой пионерского крикаОн бродит с отрядом и лезет наверх,Сгущаясь над зданием ЦИКа.

Мы много прошли на своих на двоих,Мы годы шагали подряд.И всюду друзей находили своих,Хороших и прочных ребят.

В больших городах и от них вдалеке,В халате и всяческом платье,Мы их узнавали по жесткой руке,По крепкому рукопожатью.

Для нас отдаленные материкиНе стоили медной монеты,Мы ноги расставили, как моряки,На палубе нашей планеты.

Под дьявольским солнцем, по горло                                                    в труде,В арычной воде по колено,В полях, и заводах, и вузах—ВездеДерется мое поколенье.

Пускай переход под колючим дождем,Сквозь длинный кустарника ворох, —Мы сплюнем, ребята,И мы перейдем —Без денег и без оговорок…

Вы скажете: скольких наречий ключиНа льдах, на полях, на песках…Поверьте, что Ленин похоже звучитНа ста тридцати языках.

1930

Редкий случай сенитиментального настроения (Кунгей Ала-Тау)

Леса тень,Снега наст,Горе киргизских гор…Одна тропинка теперь у нас,Ветрам наперекор.

Дует Улан.Дует Сантас,Я трудный мешок несу.Теплого Озера синий тазЕле блестит внизу.

Сколько прошел — не знаешь сам.Годы проходят — пусть!Один по полям,Один по лесам,По льдинам один путь.

Так перелистывай календари.Затягивай кушак.И только в долине, внизу, вдали,Орет на ветру ишак.

И годы шагать,И век прожить —Ни гроша за душой.Но жить в тишине и копить грошиВыигрыш небольшой.

Уж лучше бродить и тоску таскать,Нести на плечах в аул.И я теперь горячей песка,Суше, чем саксаул.

И пусть уже звенит в ушахОт собственных шагов,Пускай орет один ишак,Как десять ишаков.

Сольется все в одну струю,Как все дороги в Рим…Ты говоришь,Я говорю,Оба мы говорим.

Дует Улан,Дует Сантас,Вечер упал в росу.Теплого Озера синий тазЕле блестит внизу.

А где-то, наверно, по краю рек,Кроясь вечерней тьмой,Почтовый автобус ползет в Пишпек,Киргизы едут домой.

И мне, сознаюсь, куда ни пойти,На северо-запад придут пути.

К моей судьбеЛицом к лицу,К одной тебе,К одному концу.

Автобус проходит в покой гаража,Киргиз приезжает в юрту семьи.И пыльные губы мои, дрожа,Падают на твои.

И темные руки берут тебя,Легкую, говоряПро длинный путь по ночным степям,Синие леса,Темные моря.

А завтра опять на огне костраПоходные щи варить,И снова пустыня песка и трав…А впрочем — что говорить…

Мы строим лучшее бытиеНа лучшей из планет.А песня что? — Спели ее.Забыли ее — и нет.

1929–1933

Из книги «АРТПОЛК»

Знамена

Андрей Коробицын

Что такое граница?Спокойнейших сосен вершины,Моховое болото, туманы, дожди и песок,Хойка — финский ручей шириною в четыре                                                        аршина —И тропинка к заставе, бегущая наискосок.

Что такое граница? Работа широкого риска,Это — путь пограничника, ночью, дозорной                                                           тропой,Это — маузер сбоку, как самая суть террориста,И навстречу бандиту — фуражек зеленый                                                         прибой.

Надо выйти вперед и открытою грудью                                                     пробитьсяЧерез ряд мелочей,К основному рассказу ведя.И тогда — на виду — зашагает Андрей                                              КоробицынПо зеленой земле,По блестящему следу дождя.

Прямодушен порядок деревьев тяжелых                                                    и ржавых,У тропинки — сарай, совершенно дремуч и                                                        мохнат.И молчат за сараемПредставители «мирной» державы,Документы в порядке —От маузеров до гранат.

Вот уже ветерком, как тишайшею смертью,                                                          подуло…Пограничник идет по тропинке,И тут невозможна ничья.Что такое граница?..Четыре прищуренных дула,Окрик «стой!» и «сдавайся!»И четыре аршина ручья.

Пограничнику ясно одно (и отсюда                                 рождается подвиг):Нарушители наших границ, перешедшие                                           берега,—Это новая бомба в напряженное сердце                                               заводов,Враг на нашей земле.Коробицын идет на врага.

Так ударили пули, опаленный кустарник                                                  ломая,И тогда на тревогу и выстрелы,Покидая ночные посты,С двух сторон выбегают на помощь…Торопитесь, товарищ Мамаев!И начальник заставыПродирается через кусты.

Он не видит ещеУходящей на север границы,Результатов неравного бояВ невеселой предутренней мгле,Где, простреленный трижды,Лежит у ручья Коробицын,И бандиты уносят бандитаК пристрастной финляндской земле.

Там знамена рябин опускают тяжелые                                               кистиЯвно-красного цвета.Рассвета проходит река.И кончается повесть…И нету пятна на чекисте,На простой, как железо,Биографии батрака.

Нам известны военные подвигиВсевозможных времен и окрасок,Но Андрей КоробицынПревосходною славой звени!В этом есть напряженьеИ мужествоЦелого класса,И над самою смертьюТебя подымают они.

Хойка, финский ручей,Ты катил свои темные воды,В расторопном порядкеБежали волна за волной…Я видал эту мрачную пропасть,Разделяющую народы,Шириною в четыре аршинаИ едва ли в аршин глубиной.

Но единое дело идет по земле нерушимо.И дождется ручей величайшего дня своего:Мы поставим мостыПротяженьем в четыре аршина,Дети вброд перейдутПустяковые воды его.

1932