Сказки Королевства (СИ) - Елена Владимировна Добрынина

ними. Где же они теперь? Никто не знает. Но ходят слухи, что когда пришло время богам покидать наш мир, старые правители заняли их место. Сверху смотрят, наблюдают и вмешиваются в наши дела лишь изредка. Хотя нет-нет да и появляются то тут, то там рассказы о дивной красоты женщинах и полных благородства мужчинах, появляющихся из ниоткуда и живущих среди нас. Уходят они так же неожиданно, как и пришли. И никому, из тех, кто видел их хоть раз, не удается их забыть.

— А зачем они приходят? — подается вперед самый старший из слушателей, Вирэд. Скоро усы начнут расти, а все сказки любит.

Старая Найя долго смотрит перед собой, медленно выпуская уголком рта струйку сизого дыма.

— Я так думаю, что за теплом, — наконец говорит она. — Холодно им там и одиноко без любви и страстей простых смертных. Поэтому и тянет их к нам, как продрогших путников к огоньку.

— Вот бы посмотреть на них, — зачарованно лепечет Марика.

— Тьфу, глупая, — тычет в бок ее сестра, — чего не хватало! Мамка говорит, встреча такая не к добру.

А Найя ничего не говорит, смотрит рассеянно сквозь табачный дым. А что видит за ним, не рассказывает.

Так проходит время. Каждое лето собирает Найя вокруг себя детей. Соседи привыкли, пусть себе собирает, — и детям занятие, и Найе отдушина. Единственный-то сын ее погиб несколько лет назад, никого у нее не осталось. Год идет за годом. Уходит в стражники Вирэд. Выходит замуж в соседнюю деревню Сахинка. Открывает в городе свою пекарню Каст. И только Марика — уже совсем не малышка, а красивая светловолосая девушка — так и ходит к костру послушать истории про старые времена.

— Не к добру это, — вздыхает время от времени ее мать, молочница Шинна. Но и она машет рукой на дочкины причуды, когда та после долгих раздумий принимает наконец настойчивые ухаживания купца Дирэла. В конце-концов, свои дети пойдут, глядишь, и не до сказок будет.

Но с детьми у молодых не ладится. Отвернулись боги. Правда, Марика и не тужит особо, а к Найе на посиделки как бегала, так и бегает.

Еще год проходит. Собираются как-то парни и девки в соседнее село на праздник самой короткой ночи. Дирэл в ту пору в городе находится по торговым делам, а Марика совсем от скуки мается. Свекровь ее и подговаривает ехать с подругами на праздник — все лучше, чем с детворой сидеть да старческие бредни слушать.

Праздник удается на славу. Костры горят ярко. Марика с подругами набирают охапку самых красивых цветов, плетут из них венки да ожерелья или прото заплетают в косы. А как вечер наступает, собираются в круг и начинают танцевать. Лихо да весело.

Никто потом не помнил, откуда он взялся. Вот не было его — а вот уже стоит у самого круга. Высокий, широкоплечий, а стан тонкий и гибкий, как у девицы. Длинные черные волосы блестящей гладью падают на плечи. Лицо словно из мрамора вырезано да солнцем расцвечено. И смотреть невмочь — и глаз отвести не выходит. Рубаха на нем простая, небеленая, а смотрится богаче шелков да бархата. Остановился напротив да наблюдает из-под опущенных ресниц, как девушки пляшут.

А когда поднимает взгляд, у Марики сбивается дыхание. Темно-синие — как сумеречное летнее небо — омуты смотрят ей в самое сердце. Так и глядит на нее, не отрываясь, словно других плясуний и нет рядом. А Марика танцует, как никогда в жизни. Пятки еле касаются земли, косы распущенные вьются вокруг золотыми воздушными змеями. И сердце так стучит, что вот-вот из груди вырвется. И на незнакомца, конечно, посматривает.

А тот прикрывает ненадолго глаза, и по лицу его тень пробегает. А когда снова смотрит на девушку, взгляд его уже безмятежен, только лицо словно льдом приморожено. И Марике становится тревожно. Так не смотрят на хорошеньких девушек. Так смотрят, когда примиряются с неизбежным или идут на верную смерть.

Но тут незнакомец плавной, тягучей походкой входит в круг, не отрывая взгляда, кланяется и, улыбаясь ласково и приглашающе, протягивает ей руку. Марика приглашение принимает. Тут же меняется музыка. Из разбитной и веселой становится размеренной и немного торжественной. И Марика с незнакомцем идут в танце по кругу, рукав к рукаву, плечико к плечу. Пахнет от него драгоценной смолой, свежим ветром и зелеными листьями. Сколько длится их танец, Марика не знает. Ничего не помнит, видит перед собой только синюю ласковую бездну, черный шелк волос и белый мрамор кожи. А когда приходит в себя, оказывается, что кроме них двоих здесь и нет никого. Да и сами они уже не в соседней деревне, а на лесной поляне, и музыка словно с неба льется, а воздух не то с хрустальными, не то с серебряными струнами перевит. И Марике совсем не страшно. Как можно бояться, когда он рядом, и все идет так правильно. Она несмело касается алебастровой щеки. И мужская ладонь бережно накрывает ее пальчики.

Она помнит малину. Крупные темно-розовые ягоды у нее на ладошке. Она протягивает их ему, тот смотрит лукаво и ласково, наклоняется, не отрывая взгляда, глаза в глаза, и нежно берет губами малину прямо с ее руки. И Марику совсем не удивляет, что для малины-то сейчас не время — кусты только-только покрылись цветами. Потом — поцелуй с малиновым вкусом, бархат кожи под пальцами, ночное небо, так похожее на его глаза, жаркий шепот, прохладный ковер из трав и то извечное, нутряное желание, что заставляет двоих сливаться в священном ритуале.

Она просыпается на его плече. Он не спит, рассматривает ее с такой безнадежной тоской, что тревога снова охватывает все ее существо.

— Как тебя зовут? — спрашивает Марика просто чтобы не молчать, чтобы чем-то заполнить эту гнетущую тишину.

— Эорданн, счастье мое, — грустно улыбается он, заправляя ей за ухо непослушную золотистую прядку.

— Э-ор-дан-н-н, — по слогам повторяет Марика и замечает, как прикрывает он глаза, жадно впитывая звуки ее голоса, словно иссушенная земля легкий летний дождь.

— Забери меня с собой, — с тающей надеждой просит девушка.

— Если бы я только мог, сердце мое, — пальцы его судорожно сжимаются кулаки, а взгляд полыхает такой застарелой болью, будто Марика ткнула пальцем в давнюю рану.

Он провожает ее до дома, и каждый шаг ложится на плечи девушки тяжелым камнем. Не думает она о родных, о том, как объяснит им свое отсутствие. Единственная мысль, которая ее занимает — как ей жить без него.

— Зачем тогда ты пришел, зачем позвал